Дыра

Знаете, у меня есть такое забавное увлечение – я люблю воровать кости из чужих могил – это жутко помогает, особенно, когда засидишься в четырех стенах и начнешь покрываться плесенью – а ночью пробраться на кладбище – просто срывает все удобные диваны, кресла, закрытые двери и прочие составляющие затягивания в мягкое комфортабельное месиво. Хочешь, не хочешь – зона комфорта вылетает сама собой. Мало того, что страшно, так еще и не совсем понятно, зачем? И в такой ярой вакханалии истерики, паники и необъяснимо движущего ступора, ты движешься с этими совершенно незнакомыми тебе костями, выпирающими к тряпочной сумке, они еще, гниды, трясутся, и еще оборачиваешься, думаешь, все ли закопал, и при этом так знакомо, будто бы думаешь, выключил ли утюг или газ. Пришел домой – закинул сумку в шкаф. А потом сделал вид, что ничего не было – укрылся одеялом, закрыл глаза – все как положено. Утром же паники не было – не было уже и ступора, только ступора не было уже другого – который случается когда сидишь перед пустым листом и не можешь ничего написать – а теперь все пошло как по маслу, а ведь раньше я из этого состояния выбраться не мог. И я жутко этим зарядился! В следующий раз я воровал кости с большим энтузиазмом и уже без страха – ведь это уже стало чем-то из разряда дико насыщающего. Особенно, когда они были из могил людей, которые чего-то добились. Я прямо-таки чувствовал, будто бы собираю самого себя, заново. Но вот только дело в том, что однажды я услышал странный звук в шкафу… Они начали покрываться фиолетовыми пятнами. Две же, которые взял в руки, вовсе рассыпались. Нет, нет, нет, нет, не надо, только не сейчас! Хватаешь на падающем лету обрубки, песчинки, кричишь опять, нет, нет, только не сейчас, все же было так хорошо, не надо! Я сразу закрыл дверцы шкафа и уперся в них лбом, все еще держась за его ручки. Самое главное сейчас не запачкать мое самое дорогое место в своих соплях и в нытье. Закончив свои показательные страдания, я, конечно, отошел, но мне все равно было очень страшно. Я сел на стул, но никак не мог обернуться, дрожание мешало, внутреннее, что еще хуже. Там оно уже начинало становиться полноценным отбивающим звуком, но вне его не было слышно, о нем знал только я. Знал. Не слышал. А снаружи прислушивался к каждому звуку, но все равно не оборачивался, на этот момент, как и на последующие, я застыл в полном отчаянии. Но как раз именно застыл, именно застыл. И ничего не мог с этим поделать, просто оперся руками о свой лоб и смотрел в одну точку в столе с выпученными глазами. Наверное, они скоро вылезут от такого расклада, но я, скорее всего, этого даже не успею заметить и предотвратить, хотя бы как-то. Нога постепенно слилась со внутренностями стула и стала ему близкой, такой же деревянной. Я даже не искал спасательного выхода, ведь то самое спасение сейчас лежит в шкафу и умирает, тот самый спасательный выход, который помог мне тогда вернуть свою кожу обратно вместо плесени, которая везде и кругом составляла мое тело. И вдруг звук усилился. Треск! С плачем вырвал себя как мог – побежал – открыл дверь, чуть ли не сломал – все на месте – показалось.. Фух. Попытался опять что-нибудь написать, вроде бы все нормально, но уже не так как раньше, будто бы одну из моих внутренних частей вырвали или же она просто исчезла, не обращая внимания, на взаимосвязи с остальными. Я уже истощился слишком, не первый день, истощился от своего страха и обездвиженности, зареванного стола, которого я достал не меньше, чем себя, что он стал становиться рыхлой массой. А сон же в этой ситуации просто дал мне пощечину – не церемонясь и не уговаривая, да и он прав, ведь это было бы бесполезно. Казалось бы, вот он другой выход – но… Осыпается! Осыпается! Осыпается! Осыпается! Проснулся в холодном поту, сон был огромной жирной черной точкой – а в ней был тот самый шкаф, мой шкаф! Он открывается! Он приглашает к себе! Но стоило только подойти, как все сразу же осыпалось, обратилось в прах, и о его возрождении из пепла и речи не было. Открыл глаза – никакой жирной точки, никакого песка, даже мои всхлипывания не отдавали своей привычной громкостью. Я просто устал. И с этим пределом я уже ничего не могу поделать. Не хочу.