Извозчик

В небольшом трактире в эту ночь было шумно. За окном выл ветер, была настоящая буря, кого тут только не было! Мелкие чиновники, только-только возвращавшиеся домой и решившие переждать непогоду, студенты, которым больше некуда было податься, ибо даже в такой дешевой забегаловке лучше, чем на их чердаке, а также художники, писатели, рабочие. Словом, буря собрала вместе всех тех, кто в простой, дневной жизни даже не заметят друг друга. После того, как люди утолили свой голод, они начали травить друг другу байки. И каких тут только не было! -Сейчас я вам расскажу такую историю! - раздался вдруг бас около самого дальнего стола. Собравшиеся волей неволей повернули голову на голос. Там, с бокалом пива, сидел ветеринар Резько Петр Иванович. Это был уже немолодой мужчина. Высокий, широкий в плечах, он больше походил на крестьянина, чем на врача. Живые глаза его лукаво смотрели на всех. Он пригубил пива, а потом снова начал говорить: -История эта произошла со мной давно, я еще в ту пору студентом был. Возвращаться с занятий всегда приходилось поздно - дом у меня больно далеко от университета находился, пока дойдешь, глядишь уже и фонари горят. Летом-то еще ничего, а вот зимой уже темень жуткая. Так вот, в одну из таких ночей я и познакомился с Иваном Ивановичем. Был он извозчиком и ездил всегда поздно вечером, когда никого другого уже не найти было. Это был маленький, щуплый старик, казалось, что если лошадь сильнее дернет сбрую, то Иван Иванович слетит с облучка. Он, бывало, подвозил меня до дома. Правда, всегда молчал, и было в его глазах что-то грустное. Семьи-то у него не было - жена умерла уже давно, а дети уехали в столицу и забыли о родном отце. А в ту ночь буря была жуткая! Хлеще этой. Ветер так противно и зло выл над ухом. В общем, домой мне пришлось идти пешком, а ночью, да при такой грозе, врагу не пожелаешь выходить куда-либо. Иду я, значит, и смотрю, повозка знакомая, и лошадка тоже... Ну, думаю, кто еще кроме Ивана Ивановича это может быть? Повозка ближе подъезжает, смотрю и правда он. -Садись, - говорит,- подвезу. Ну, я, не будь дураком, и сел. Едем мы, значит, я молчу, холодно так, что и не поговоришь. И он молчит, только в шинель кутается. Довез он меня прямо до дома. Я слез с облучка, а я всегда ездил на облучке, больно нравилось мне за дорогой наблюдать. Слез я, значит, а около нашего дома фонарь горел, абы как конечно, но все-таки. Я повернулся, чтобы поблагодарить Иван Ивановича, смотрю, а у него сзади, на повозке, гроб лежит! У меня аж дух перехватило. -Это вы кого везете? - спрашиваю, а голос дрожит предательски. Это я себя храбрым парнем считал, за практику на этих трупов насмотрелся. А тут гроба испугался. -Как, кого, - старичок грустно мне улыбнулся, - себя. Тут я, господа, вообще дар речи потерял. Головой только мотаю, мол, как же так это, вы тут, передо мной. А Иван Иванович, снова мне улыбается. -Хоронить-то меня больше никто не будет. Дети обо мне не вспомнят, а я хочу по- христиански, чтобы на кладбище. Ты, добрый юноша, приходи ко мне на могилку, не забывай старика. И поехал. Неспешно так, он никогда никуда не спешил. А мне так погано на душе стало. Это что же получается, насколько человек одиноким может быть, чтобы самого себя хоронить? - этот вопрос Петр Иванович задал слушателям, которые, правда, молчали, опустив взгляд вниз. Стало вдруг необычайно тихо, была хорошо слышна гроза за окном. А Петр Иванович горько усмехнулся. - Одиночество людей губит. Не бедность, а одиночество. Эй, трактирщик, еще пива!