Кровавый поцелуй

- У меня сломан нос, - говорю я. Черт бы побрал этого Дамбо. Из-за него мне неловко. - А у меня лодыжка, - слышу в ответ. - Тогда лучше я подойду к тебе. Но я не подхожу, я подбегаю. Сильная ярость вдруг накатывает на меня, собираясь в мощный пучок, и вырывается наружу боевым кличем. В голову ударяет кровь, и пульсирует там, отдаваясь в мозг пулеметной очередью слов: Привет - Прощай, Привет - Прощай, Привет - Прощай. Я, наплевав на Дамбо, наплевав на свой нос и лодыжку Эвана, запрыгиваю на него, долбя кровавыми костяшками по стоящему колом свитеру, и Эван не удержавшись, падает наземь. "Надеюсь, он сломает себе и вторую лодыжку" - злорадно думаю я про себя. Ненавижу Эвана! Каждой клеточкой своего существа питаю к этому недоделанному глушителю ненависть. Надо было прикончить его еще там, в доме. Задушить веревкой, пристрелить, зарезать - как только узнала правду. Шансов было уйму! Но вся проблема в том, что тоже самое можно сказать и про любовь. Зажимаю его руки между своими коленями, и наклоняюсь ближе к лицу. - Сколько еще раз? - Что? - Эван, явно обескураженный моим поведением, теперь удивленно таращится на меня. - Сколько еще раз ты будешь бросать меня, а? - гнев выходит из меня, кипя и бурля, подобно извержению вулкана. - Думаешь, если каждый раз возвращаться, я буду принимать тебя с распростертыми руками? Я ненавижу тебя, Эван Уокер! Ненавижу, слышишь? Представляю выражение лица Дамбо. Наверняка от моих воплей прибежал и Бен. Но мне уже наплевать на все. Наш неустойчивый мир, слишком уж неустойчив, и любая тряска может столкнуть его в пропасть. Я много чего не сказала папе, думая, что время еще есть, а теперь он гниет под толщей земли. Поэтому я выясню отношения с Эваном сегодня, завтра может просто не наступить. - Кэсси, от Кассиопея... - Уокер смотрит на меня необычайно ласково, но я уже давно выучила наизусть все его приемчики. Рычу, и царапаю Эвана ногтями по щеке, подобно зверю. Но я и есть зверь. Дикая, неуравновешенная, отчаянная - слишком долго моими собеседниками были лишь мишка да звезды. Эван морщится от боли, я нависаю над ним, чуть ли не брызжа слюной, а маленький Сэмми, которого никто не заметил, тихо наблюдал за всем этим. - Он тебя обидел, Кэсси? - Сэмс прищурился и подозрительно уставился на Эвана, - ты только скажи, и я вмиг его проучу. Мне наплевать на всех в этом чертовом лесу, мне наплевать на всех в этом чертовом мире, но нельзя было, чтобы Сэмс видел свою сестру такой - разъяренной, и потерявшей самообладание. - Нет, Сэмс, совсем нет, - я, кряхтя, слезаю с Эвана, - мы просто играли. Как там Мэган? - Спит. - Иди тоже поспи, днем нам понадобятся силы. - Мы пойдем туда, где безопасно? - Да, - вру я. Пусть лучше тешится мыслью о лучшей жизни, чем прокручивает в голове варианты, где можно спрятаться от противного зеленого глаза. Когда я умру (случится это вероятно скоро), вся ответственность за близких, но прежде всего за самого себя, ляжет на его хрупкие плечи. А пока, пусть наслаждается. Сэмс уходит, а я, не глядя на всех остальных, бреду в чащу леса, по пути захватив винтовку. Пытаюсь успокоиться, а сердце бухает в груди так, что я боюсь распугать диких зверей. Холодный, непреступный, леденящий, позолоченный солнечным отражением от морозной корки - утренний лес будто вышел из документальных фильмов про динозавров, когда то в прошлой жизни, шедших по телевизору. Он стоял в их времена, стоял, я уверена, и до них, и стоит после их вымирания. А динозавры? Были, да сплыли, несмотря на свои гигантские размеры. А ведь мы гораздо меньше их. Замерзший пень, на котором я сижу, отдает весь холод мне, отчего моя кожа становится ледяной. Ковыряю его красными, от холода пальцами, и под ногти въедается черная трухля. Я не хочу отсюда уходить, мне необходимо почувствовать одиночество, собраться с мыслями, после пережитых дней. Я устала от людей, глушителей, инопланетян, кем бы они ни были, устала от необходимости выживать, устала от бесполезных догадок о сущности Эвана. Устала и хочу передышку. Хочу снова оказаться в доме милого и заботливого охотника Эвана Уокера, с его клетчатыми рубашками и теплым камином. И, как бы это парадоксально ни звучало, я хочу, чтобы он снова поливал мне голову теплой водой, и смотрел своими шоколадными глазами так, будто я его девушка и этот мир совсем не летит в тартарары. Я так сильно добивалась от Эвана правды, а теперь страдаю из-за нее. Глушитель, убийца, охотник, акула. Но все с приставкой "Мой". Гнев ушел, но вместо него вдруг пришли соленые слезы. Я наклонила голову, чтобы они ушли, но попав на сломанный нос, он сильно защипал, и от этого я стала плакать еще сильнее, всхлипывая и злясь на себя за минутную слабость. Нельзя ни о чем думать. Как там говорила Рингер Чашке? Плохие мысли делают нас слабыми, а когда мы становимся слабыми - мы умираем. Все просто. Только вот где теперь сама Рингер? Пала от пули в одиноком лесу? Или ее взял в плен Вош? А Чашка? Где эта маленькая стойкая девочка, которая самая первая рвалась в бой? Мне страшно. Была Рингер, была и Чашка, а теперь их нет. Как и миллиардов людей на планете. Сегодня есть, а завтра нет. Сегодня есть, а завтра нет. Сегодня есть, а завтра нет. Я снова плачу. Я не знаю, как это произошло. Я совсем не слышала звуков пробирающегося через лес слона, или чтобы кто-то кричал меня, но мое озябшее тело вдруг оказалось в руках глушителя, а покрасневшее от слез лицо - в цепком кольце его холодных рук. И, как и вечность, назад, его губы быстрее оказывались на моих щеках, прежде чем по ним скатывались слезы. Я ловила его живое дыхание, чтобы тут же смешать с моим. "Ты спасла меня, позволь мне сделать тоже самое». Почти невесомый шепот пробежал по открытой ключице, исчез, пойманный моей ладонью. Его волосы такие мягкие, разве бывают у людей такие мягкие волосы? А у глушителей? Руки Эвана, с миллионами крошечных царапин и ран, бесстыдно покрывают мою спину россыпью мурашек, я вся дрожу. Неужели, я ненавидела его всего несколько минут назад? Винтовка, еще недавно греющаяся на моем плече, плавно опускается на промерзлую землю, и печально наблюдает, как наши ноги сплетаются вместе. Она словно укоряет свое хозяйку. Бессмыслица. Мой нос больно стукается об его, и я прикусываю губу до крови. Моя кровь у Эвана на губах, на языке. Ее металлический привкус скрепляет наш поцелуй, навсегда отпечатавшись в памяти, как самый горький. Наверное, таким и должен быть вкус поцелуя глушителя и человека, стоящих на рассвете увядающего мира. Я и Эван, глаза в глаза, а вокруг на много миль, не считая нашей небольшой компании, ни одного человека. Это долго еще останется неизменным, так же как и зеленое сияние на небе, где ждут своего часа братья Эвана, убаюканные колыбельной космоса. И я прерываюсь, только лишь для того, чтобы произнести фразу, значащую для меня, для нас слишком много, чем для обычного набора слов: - Кто ты, Эван Уокер? - Глушитель, влюбившийся в поденку... Нас соединяет серебряная пуповина, доставшаяся от страха и безысходности в подарок. И еще, нечто большее и неимоверно сильное. Не знаю как называют это инопланетяне, но на Земле - любовь.