Черный-белый

Какой странный сегодня день! Сначала появилась эта передумавшая девушка, потом - странный подарок Глеба. Хотя, не знаю, можно ли назвать это подарком, потому что, совершенно очевидно, что он поставил, положил, подвесил (не знаю, каким образом он поместил цветок) с расчетом на то, что при открытии двери он разобьется. У меня нет привычки открывать дверь "с ноги", и раз даже легкого толчка хватило, чтобы разбить его вдребезги, то, значит, так и было задумано. А может и нет. Возможно, все намного проще, и я все себе накручиваю... Кто знает. Как же я устала... Сажусь на свое рабочее место, откидываюсь на спинку стула, закрываю глаза... Ну, здравствуй, мое печальное прошлое, я здесь, давай, покажись мне в сотый раз. Напомни мне день моего краха, разложи мозаику прошлой жизни. Как бы больно не было, но только окунувшись в воспоминания, я снова чувствую себя человеком... ... Непроизвольно закрываю глаза, ожидая столкновения. Вдруг резкий хлопок пронзает тишину вечереющего неба, причиняя мне почти физическую боль, но быстро стихает. Открываю глаза, не понимая, что произошло, и вижу лишь чистое небо перед собой. Ванька, где ты? Начинаю хаотично озираться по сторонам в поисках хотя бы намека на любимого маечника, но натыкаюсь лишь на всепоглощающую синь. Вниз. Мне нужно посмотреть вниз, но вместо этого я поднимаю глаза вверх, стараясь разглядеть в темнеющем небе очертания Валялкина. Но не нахожу. Я не вижу там ничего, что дало бы мне хоть малейшую надежду на чудесное перемещение Ваньки. Нет, лишь безразличное сереющее небо... Вечное небо, которое было, есть и будет, и для которого человеческая жизнь - ничто, жалкая крупица мироздания. Крупица, каких тысячи тысяч, и не представляющая никакой ценности для вечности размером с небо... Разворачиваю контрабас и опускаю глаза вниз. Вот она. Моя бесценная частичка... Неподвижно замерла на белом покрывале снега, безжизненно сжав в руке шланг от пылесоса... Соленая слеза, скользнув по щеке, смочила пересохшие губы, на минуту вернув меня из мира воспоминаний в реальность. Хватаю онемевшими пальцами графин и жадно пью прохладную воду, успокаивая себя и свои мысли. Два года прошло, но у меня все так же стоит перед глазами эта картина. Тогда меня даже не посетила мысль о том, как же Ванька смог избежать столкновения, которое было очевидным. Мне было все равно, почему он и пылесос находились на столь значительном расстоянии друг от друга. И я абсолютно не задумывалась над природой хлопка, заставившего меня открыть глаза. Все, о чем я тогда думала, это почему маечник так долго лежит, и никто из подбежавших ребят не помогает ему подняться. Они лишь стоят каменным немыми изваяниями вокруг и ничего не делают. Ничего. Будто бояться ту неведомую силу, которая заставляет его неподвижно лежать. ... Я разворачиваю контрабас и лечу практически перпендикулярно полю к тому месту, где виднеется родная желтая майка. Быстрей, быстрей, еще быстрей. Он же замерзнет и заболеет, как же я потом буду его лечить? Я же ничего не знаю. Я не умею ни о ком заботится. Я привыкла, что он всегда заботится за нас двоих. Ванька, Ванечка, вставай... Спрыгиваю с контрабаса и падаю на колени недалеко от него. Ползу по сугробам, не замечая иголки снега сдирающие в кровь заледеневшие пальцы. Расталкиваю людей, кучкой столпившихся вокруг него. Они что-то кричат, кто-то пытается меня поднять, но я не слышу и, грубо отталкивая их руки, продвигаюсь к нему. Еще чуть-чуть... Вижу Ваньку неподвижно лежащего на снегу с плотно закрытыми глазами. Рядом с ним, присев на одно колено, опустился Ягун. Он что-то делает на шее Ваньки и что-то кому-то говорит, но я ничего не понимаю. Для меня все это - немое кино. И главная роль - у Ваньки, а мы, как марионетки, бесполезно снуем из стороны в сторону, создавая массовку этой трагедии. Я здесь, мой хороший, я рядом... Подползаю к его голове, беру лицо двумя руками и, оставляя кровавые следы растираю, щеки. Потом начинаю потихоньку стучать, потому что он не реагирует. Его синие щеки краснеют лишь от крови с моих ободранных пальцев, а глаза все так же закрыты и неподвижны. Начинаю бить его. Сначала по лицу, потом опускаюсь ниже и стучу кулаками туда, где у всех людей пульсирует жизнь. Пытаюсь разбудить уснувшее сердце и заставить его ленивую кровь вновь носиться по венам. Бью сильно, остервенело, хочу вбить в него крупицу своей жизни, втереть в его безжизненное лицо частичку своей крови, чтобы эти мертвеющие щеки снова зарделись румянцем, а глаза открылись... Но не выходит. Он, как безжизненная тряпка, сотрясается под ударами моих слабеющих рук, но никаких признаков жизни не подает. Я кричу, зову его. Я хочу, чтобы он услышал меня на своем пути в царство мертвых и вернулся назад. Но он не слышит. Я срываюсь на хрипы и до боли ударяю руки о его грудную клетку. Но все мимо. Кто-то сильный хватает меня сзади и оттаскивает от Ваньки. Я кусаюсь, пинаюсь, стараюсь освободиться от этих жестоких рук, которые отрывают меня от любимого маечника, но не могу. Я не понимаю, кто это, но уже всей душой ненавижу этого слишком сильного человека. А этот кто-то, тем временем, взвалив меня на плечо, уходит прочь, стремительно преодолевая гигантские сугробы и оставляя позади Ваньку и всю мою душу вместе с ним. Мы уходим, и последнее, что я вижу - как немые фигуры темных людей смыкают свои ряды и закрывают от меня Ваньку. Навсегда закрывают. Больше я его не видела. Поднимаю глаза на белый потолок своей комнаты, стараясь отвлечь себя и свои глаза от этой навязчивой картины. Прошло достаточно много времени, прежде чем я относительно пришла в себя. Тем человеком, унесшим меня с поля, был Глеб. Это вполне логично, потому что только он при всей своей непоколебимости и силе смог совладать с моим нахлынувшим безумием. И за это я его ненавижу. Он не дал мне побороться. Не дал мне возможности отобрать Ваньку у смерти. Или тогда уйти вместе с ним. Нечестно. Когда я пришла в себя в больнице, куда меня поместили из-за нервного срыва, я не помнила все произошедшие ранее события. Я помнила свадьбу, спор, но Ванькино падение, ободранные руки и мою кровь на снегу - все было тайной. Я спрашивала медперсонал о том, что случилось, но никто не мог сказать ничего конкретного. Друзей ко мне не пускали, потому что, как я потом узнала, боялись, что при их виде я резко все вспомню и вновь впаду в истерику. Поэтому я и думала, что спор закончился ничем, и Ванька вместе со всеми ребятами ждет моего выздоровления за периметром больницы. Все изменилось в один момент, когда через день после того, как я пришла в себя, я услышала за дверью знакомый голос. ... - Девушка, вы так обворожительны в этом белом халате, что мне хочется заболеть, чтобы вы меня исцелили! - знакомый низкий голос нарушил тишину больницы, - Не могли бы вы помочь мне в одном маленьком вопросе? Я была рада услышать его, приятно увидеть хоть кого-то из моей внебольничной жизни. И я очень хотела, чтобы медсестра, сидящая на посту, помогла Бейсусликову в его этом "маленьком вопросе". - Ну, разве только в маленьком... - по голосу слышно, как ослепительно улыбнулась девушка, пытаясь очаровать коварного парня. - В 1 палате лежит моя сестра, ее положили с нервным срывом из-за смерти ее парня, Татьяна Гроттер. Могу ли я ее навестить? - вкрадчивые нотки окрасили приятный голос Глеба, - Я очень быстро. Что ответила мед.сестра, я уже не слышала. Мне хватило лишь одного словосочетания, чтобы оживить воспоминания, которые так старательно пытались спрятать врачи. "Смерть ее парня". Как будто волной накатили события того дня, погружая меня все глубже в пучину того кошмара. А тем временем в дверь уже постучали. - Малютка Гроттер, ты как? - не дожидаясь приглашения войти, произнес Глеб проходя в комнату. - Он умер? Это правда? - отбросив все прелюдии, спросила я у него. Я уже знала ответ, но не хотела верить. Он удивленно замер на пороге комнаты. Я никогда не видела, чтобы его глаза были такого размера. Казалось, вопрос застал его врасплох и даже напугал. - Да, - произнес после минутного молчания Глеб. А дальше... Он что-то говорил, о чем-то рассказывал, но я его не слушала. Я лишь ждала, когда Глеб уйдет, потому что в моей голове уже тогда созрел план. Надо отдать должное медикам, мозги они прочищают знатно. Эмоции были выключены, мысли напряжены. Пока Бейбарсов успокаивал меня, рассказывая о чем-то, я уже все продумала. Я уже придумала, как я умру. И мне не терпелось. - Ты о чем задумалась? - проникнул в мое сознание вопрос Глеба, - Ты меня не слушаешь. - Конечно, ты мне надоел. Я устала, уходи, - сказала я и отвернулась к стене. Мне нужно было нахамить ему, чтобы как можно скорее осуществить задуманное. И пусть мне неприятно грубить людям, даже Бейбарсову, но игра стоит свеч. - Ладно, как хочешь. Выздоравливай. - произнес он, и звук закрывающейся двери оповестил меня об его уходе. Я вскочила с кровати, вырвав все трубки, подходящие к мои венам и, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. Что ж, операция "Конец" объявляется открытой...