Лето
Элли — выцарапывает она на коре дерева старым затупленным ножичком. Большие скособоченные буквы разве что не валятся друг на дружку, кучно и тесно, но все же выдерживают пытку гравитацией. Она добавляет завитушку, старательно продираясь через засохшие волокна дерева. Ей кажется, что проще выцарапать даже на камне. Да, Элли, возьми долото и начни колотить по камню изо всех сил, привлекая шумом толпу оголодавших зомби. Здесь были Элли и Джоэл. Наверное, его имя стоило написать первым, потому что ее жизнь — целиком и полностью его заслуга. Какая разница, он даже не посмотрит в ее сторону, ему и дела нет до нее и ее идей. А ведь это и правда здорово. Оставлять везде частичку себя. Элли воображает себя великой путешественницей, на долю которой выпала не менее великая возможность — увидеть весь мир. Она заражена и иногда с удивлением косится на здоровенное пятно гнили, расползающееся по ее руке, потому что до сих пор не может привыкнуть к нему. Оно кажется чем-то чужеродным, иногда даже ненастоящим. А что, если можно потереть его и старая кожа, надувшаяся над зараженными мышцами, возьмет да свалится с руки? Но нет, чудес не бывает. Элли еще раз смотрит на получившуюся надпись на коре и удовлетворенно кивает, складывая ножик пополам и пряча его в карман джинсов. Как раз. — Я ненавижу тебя, — шепчет она ему вслед, стараясь не шаркать ногами и меньше обращать внимания на ноющий от голода живот. Там внутри уже просто настоящая Черная Дыра. Что такое Черная Дыра, Элли знает из книжек, которые она смогла прочесть, пока была в том дурацком лагере. Никто не заставлял детей читать. Но книжкам было все равно до заразы и конца света. Они не просили есть или пить. Они попросту лежали и ждали хоть кого-то, кто захотел бы их открыть. Как Элли. Черная Дыра. Интересно, а она пишется с большими буквами? И почему? Потому что она такая большая? Элли уже хочет окликнуть Джоэла, но вовремя вспоминает, что ненавидит его. Нельзя так просто взять и простить этого ужасного бородатого мужика, который всячески подчеркивает то, что она ребенок. Хотя Элли уже давно не маленькая. Маленькие просто не выживают. Она судорожно трет зараженное пятно, через длинный рукав, потому что оно постоянно чешется, сводя ее с ума, и искоса наблюдает за Джоэлом. Так и есть. Ему по барабану, что с ней случится. Наверное, он даже счастлив будет, если ее пристрелят. Или грибоголовые сожрут. Та тетка, как ее, Тесс, была ему куда дороже, чем «мелкая соплячка, которая ничего не умеет, кроме как вертеться под ногами». Он даже пистолета ей не дал, чтобы Элли могла защитить себя в случае чего. Ну да, еще бы, с таким дуболомом ей оружие не нужно. Хотя когда она слышит уже такие знакомые медлительные шлепающие шаги и горловые всхлипы, Элли все равно хватается за нож в кармане. Черта с два она так умрет. Когда привал заканчивается, и Джоэл жестом показывает ей собирать свои вещи, Элли закидывает за спину потрепанный рюкзак, побывавший в стольких передрягах, и медленно идет за своим единственным спутником, стараясь попасть след в след за его здоровенными ножищами. Где-то за спиной, выцарапанное на дереве, кривое и еле заметное, остается единственное доказательство того, что она жива. Где-то когда-то жила-была маленькая девочка по имени Элли. А потом ее укусили зараженные, и она умерла. Конец истории. Ха-ха, как круто, обхохочешься. Вот и все, что останется от Элли. Никто не будет помнить ее. Даже чертов Джоэл. Когда в кроссовок попадает камешек, мешающий идти, Элли назло сама себе продолжает шагать, чувствуя, как саднит натертая пятка, но не хочет просить Джоэла остановиться. Она точно ненавидит его.Осень
И какой мудак вообще придумал осень? Осень должна быть красивой. Но вместо этого Элли помнит только воду, хлюпающую в кроссовках. Вода проходит сквозь тонкую ткань и пробирает до костей. Сколько пар носков ни надень, а все равно холодно. Но Джоэл продолжает шагать вперед, как будто ему все равно, тащится она сзади или нет, и Элли решает, что раз она так сильно ненавидит его, нужно сделать что-нибудь. Поэтому теперь она болтает, надеясь свести его с ума. Куда течет река, зачем и почему ее огородили, как добывают электричество, сколько им еще идти, и когда уже наконец будет привал. Разговоры проваливаются в никуда, потому что собеседник из Джоэла никудышный. Он только что-то бурчит себе под нос и упрямо идет впереди, прижимая к груди винтовку как самое дорогое, что у него есть. Но зато так Элли чувствует себя живой. Рука чешется, сводя ее с ума, не давая сосредоточиться на самых важных вещах, как, например, что с ней будет потом? Не с рукой, с Элли. Ее же не сдадут на опыты? С этих взрослых и не такое станется. А Элли всего четырнадцать, и она ростом Джоэлу всего до подмышки. Куда ей драться за свою свободу или независимость. Это какая злая насмешка судьбы, что единственный человек на планете, который может помочь ей — это Джоэл. Джоэл, мать его побери. Ноги замерзают, и Элли чихает, чувствуя, как ее уже начинает знобить. Она больше не ненавидит Джоэла. Она уже не знает, кого вообще можно любить, если людей больше нет. Но ненавидеть его только за то, что он мудак, который все еще считает ее ребенком, не способным позаботиться о самой себе? Пожалуй, это слишком. Теперь, в ответ на его подколки Элли просто вяло огрызается, как это делает любой подросток в ее возрасте. Беда только в том, что она единственный подросток на многие мили вокруг, а у Джоэла нет ни терпения, ни опыта общения с подростками. В последнем она уверена на все сто процентов.Осень Pt.2
Все рушится, когда Джоэл собирается отдать ее как какую-то вещь. Ну да, он не обещал быть с нею рядом все время и заботиться до самой смерти, тем более что Элли — уже ходячая смерть, но тот факт, что он с такой легкостью бросает ее на поруки еще одного человека, чтобы уже тот довез ее до Марлин — вышибает из Элли последние остатки здравомыслия и веры в людей. Дело не в том, что он больше не хочет быть с Элли. Она доводила его до белого каления пять месяцев подряд, и в какой-то момент это должно было произойти. Наверное, он накричал бы на нее, как это делают отцы в книжках, которые Элли иногда почитывает, если находит. Но Джоэл просто отворачивается и уходит, закрывая тему разговора, а Элли не знает, что ей делать. — Я ненавижу тебя!!! Ненавиииииижу… — она, кажется, собирается разрыдаться как самый настоящий маленький ребенок, хотя ей уже четырнадцать, и она почти взрослая. Пятно на руке, напоминающее чешуйчатый гриб, пропоровший кожу и засевший глубоко внутри, напоминает ей о том, что она на самом деле из себя представляет. Ни-че-го. Она просто вакцина. Ходячая вакцина, которую можно засунуть в посылку и отправить через всю Америку вместе с безликим курьером. И не беда, что они будут меняться. Посылке все равно. Посылки же не умеют чувствовать. Заканчивается все тем, что Элли бежит не разбирая дороги из-за слез, а потом хватается за поводья лошади и запрыгивает ей на спину, думая только о том, что ей хочется исчезнуть. И больше никогда не беспокоить этого чертового Джоэла. Которого она перестала ненавидеть. Она и хочет вернуть все обратно, этот комок слепой враждебности, застрявший в горле, но вместо этого давится слезами и летит во весь опор верхом по лесу. Она больше не может.Зима
Холод и голод. Вот и все, о чем думает Элли сейчас. Она стучит зубами, пытаясь согреться, и шмыгает носом, дуя на заледеневшие пальцы. Бесполезно. Она боится разжигать огонь, чтобы не привлечь грибоголовых. Но Джоэлу холод не страшен. Он весь горит от температуры, и когда Элли поднимает свернутую тряпицу, которой прикрыта рана в его боку, то от черного месива из крови, воспаленной раны, зашитой неумелой рукой, и корки грязи, ее мутит. Она не может ничего, только носит в пригоршнях снег, размазывая его по горячему лбу Джоэла, надеясь, что это поможет хоть как-то сбить температуру. Его не просто знобит, где-то внутри раны наверняка что-то воспалилось, вот почему он без сознания уже долгое время. Он бредит и зовет Сару, а иногда и Элли, и она уже не обижается. Она отдала бы все, что угодно, чтобы спасти его. Иногда Джоэлу становится лучше, и Элли думает, что вот-вот он поправится, и они пойдут дальше, найдут какую-нибудь хижину получше этого разрушенного барака, продуваемого насквозь, и перезимуют. Он будет учить ее охотиться на оленей, а она спрашивать. У Элли уже готов список из ста сорока восьми самых внезапных и дурацки-важных вопросов на свете, но она заталкивает их поглубже, когда видит, что он снова бредит, а от высокой температуры ладонь разве что не обугливается. — Скажи, что мне делать, — у нее нет времени плакать. У нее нет времени реветь, но именно этим она и занимается, хлюпая носом. — Пожалуйста, только поправляйся. У нее в руке поселилась смерть, разбухшая и надувшаяся красными шрамами, а Элли все надеется, что ее просьбы хоть кого-то спасут. Но она не знает, что за все приходится платить.Зима Pt 2
Когда она попадается каннибалам, Элли понимает, что ее убьют. Она слишком маленькая и худая, и мяса с нее совсем немного, но про то, что женщин можно еще и насиловать, она знает не понаслышке. Марлин объяснила все предельно ясно. Поэтому все, что она может, так это молиться, чтобы Джоэл пришел за нею. Наверное, это будет чудом после месяца горячки и беспамятства, но антибиотики, которые ей дал этот урод, могли подействовать. Какой шанс? Элли пытается отвлечься от предстоящего ужаса, который она наверняка не вынесет, и машинально потирает закрытый рукавом укус. Как бы то ни было, она заберет с собой всех, кого сможет. Ощущение предстоящей смерти пугает ее, и она пытается успокоиться, хотя не может. Больше всего ей хочется зареветь. И увидеть Джоэла. Больше всего ей нужен Джоэл, ее Джоэл, который спасал ее столько раз. — Он придет, он обязательно придет, — повторяет как заведенная Элли, раскачиваясь вперед-назад, задевая спиной железные прутья решетки. У нее кроме него больше никого нет. И больше не в кого верить.Весна
Когда все заканчивается (ну да, неудачное определение для их дурацкого похода), Джоэл больше не разговаривает с ней о том, что случилось в больнице. Он просто игнорирует эту тему, как будто ее не существует. Марлин и вакцина — все это больше не касается Элли, как будто можно поверить в такой бред, что она им не нужна. Конечно же, разбежаться и прыгнуть. Все не так, но когда Элли смотрит на свою руку сейчас, она впервые замечает, что возле укуса есть родинка. Надо же, а она ее раньше и не замечала. Рука как рука, только что придется ее бинтовать и не показывать никому, вот беда. Руку можно спрятать под одеждой, но вот то, что скрывает, ну или пытается скрыть от нее Джоэл — нет. Из него получился бы ужасный игрок в покер. А вот из Элли — другое дело. Поэтому она смотрит на него, стараясь прищуриваться как можно сильнее, чтобы ему показалось, что она может пронзить его насквозь своим взглядом. Чтобы он даже не думал больше скрывать от нее ничего, потому что Элли давным-давно уже не маленькая, но вздыхает, изображая непонятливость. Это игра, в которую они оба играют уже почти год. Ненависть давно переросла во что-то другое, это другое сидит в Элли даже глубже, чем заразный грибок. Она вряд ли сможет объяснить это и уж тем более сказать, потому что с Джоэлом всегда все черт знает как. Он притворяется, что она маленький ребенок, которого надо опекать, Элли притворяется, что она не понимает, что это только игра. И ему просто нужно отчаянно верить в то, что она совсем еще малышка, которой необязательно знать, что произошло на самом деле в больнице. Но когда однажды утром он стучится в ее комнату и зовет с собой на охоту, она кивает, лихорадочно натягивая свои стоптанные кеды, и принимает из его рук старую винтовку, которая продержалась с ними весь год. Элли охотилась с нею всю зиму, пока Джоэл лежал в бреду, но сейчас, когда он протягивает ее, что-то в груди щемит и рвется, и Элли отчаянно старается не шмыгнуть носом, чтобы он не дай бог не понял. — Почему Черные Дыры пишутся с большой буквы? — наобум кидает она, стараясь сбить его с толку, да и себя тоже. — Потому что они большие? Настолько, что маленьких букв для них недостаточно? — Нашла кого спрашивать, понятия не имею, — честно признается Джоэл и растерянно качает головой. Это смотрится так уморительно, что она не выдерживает и прыскает со смеха, прикрывая рот рукой. Кажется, завтра начинается лето.Новое лето.