Время жить

В обычный вечер обычного вторника Роджерс вручает ей синюю корочку. — Теперь ты полноправная гражданка США. Это был паспорт, с пропечатанным на защитных, фоновых сетках именем Камилль Кост и её фотографией в левом верхнем углу. Стив называл её Кэмилл или Кэм на американский манер, и она долго привыкала к этому. В стране, где она родилась, не используют сокращенные имена. — Откуда ты взял моё фото? В Соковии для этого нужно было идти в специальное ателье… — У нас всё проще. Все твои данные в единой базе. — А подпись? — в её глазах лучинки гнева, она с недоверием перелистывает гладкие странички, трогает уплотнение микрочипа и водяные знаки. Кажется, настоящий. — Ты расписывалась в терминале у посыльного. — О Боже, это же... Стив, у нас за такое сажали! — она хлопает себя по бёдрам, закипает негодованием, документ откладывает на край журнального столика, бережно, но смело. Сделать паспорт для беженки раньше положенного срока, минуя необходимую бюрократию — это не в киоск за газетой сходить. — Ну, у меня есть некоторые возможности. — Стив, мне ничего не нужно, — она мягко отстраняется, выплетается из его рук, забивается в уголок дивана, как обиженная. Его бедная, потерянная девочка, оставшаяся без дома и родины, слишком сильная, чтобы признаться в этом. — Чем я лучше остальных беженцев? Я не хочу, чтобы кто-то думал, что я с тобой из-за твоих возможностей… — Глупости, — сделать для неё всё, что в его силах, так же естественно, как просыпаться с ней рядом по утрам, и пусть это происходит реже, чем ему бы хотелось. О ней не знает почти никто, а те, кто знал («Этой мэм нужно оформить гражданство как можно скорее», «А кто она такая? С чего это?», «Потому что так надо».) получили чёткий приказ держать рты закрытыми. О ней не знал ровным счётом никто, и впервые ему так искренне наплевать на чужое мнение. — Зато теперь ты сможешь увидеть родителей, а так пришлось бы год ждать. Соковия — страна маленькая и проблемная, как однажды рассказала ему Мария Хилл. Партийная диктатура и жёсткий режим цензуры никак не вязались с демократией и свободой слова, в которой капитан рос и жил, которая впиталась в него до мозга костей, и кто бы что не говорил, для него это не иллюзия и не припарка, а цель и смысл жизни. Косты, обозреватели местной независимой газеты, много путешествовали, и однажды их просто не пустили назад. Они осели во Вьетнаме, без возможности видеться с дочерью, а она жила под колпаком целых пять лет, пока земля не разверзлась у неё под ногами. Но несмотря ни на что Камилль любила свою страну. Красивую, зеленую страну, спрятанную среди скалистых громад и искристых водопадов горных рек и речушек — вен и артерий её земли. — Ты сможешь перевезти их к себе, — она лишь вздыхает в ответ. Сказать ей нечего, это удар ниже пояса. Камилль не видела их столько лет, и только чудо могло соединить семью снова. И это чудо сидит рядом, ерошит волосы, смотрит покаянно, и брови собираются домиком на высоком лбу, а глаза — кристально-чистые, светлые, как небо перед полуднем. — Спасибо, Стив. Я… Я даже не знаю как тебя благодарить, — она вкладывает пальцы в его подставленную ладонь, долго ждущую её милости и прощения. Стив смотрит на неё с такой теплотой, что Кэм становится стыдно за свою резкость. — Мне ничего не нужно, — вторит он ей, подносит её холодные пальцы к губам (на улице осень, а она, привыкшая к коммунальному хозяйству многоквартирных домов, никак не научится управляться с отопительной системой отдельного дома), — Просто… просто будь.