38 недель Ой! Сон плохой приснился. Прости, дорогая, не хотелось доставлять тебе неудобства, но… Я во сне постоянно бегаю от кого-то, падаю. Меня догоняют и вот-вот за ногу схватят… вот я и лягаюсь, как ослик!
18 июля 2015 года, 18:27 Квартира Виктора и Ани
Ребенок в животе вроде спал, но когда в замочной скважине зацарапался ключ, то разом проснулся — или она так и не успела унять сердцебиение? Она нехотя встала из кресла-качалки — своего излюбленного места в кухне. Обиды обидами, но обещание нужно выполнять — к тому же придется держать лицо, уверяя, что у них чисто фиктивные «семейные» отношения. Аня приготовила на ужин стейки из семги в грибном соусе, на гарнир подразумевалась крупная обжаренная картошка. Хотелось украсить чем-то блюдо, и ей пришла в голову мысль о консервированном горошке. Его дома не оказалось, и она хотела выбежать в магазинчик неподалеку, как неожиданно позвонил Михаил и сообщил, что отправляется в аэропорт. Спросил, не нужно ли чего, и Аня пожаловалась на нехватку горошка. Водитель пообещал привезти и его, и мужа. Он нравился Ане, как только может открытый парень нравиться людям. Простой, но сообразительный, верный водитель. Пунктуальный — а Аня ценила в людях пунктуальность. В меру разговорчивый. Человечный. Холостяк… Аня хмыкнула, на мгновение представив Михаила на месте Виктора. Уже совсем крыша едет… Он ввалился в кухню с пакетами, и у нее привычно для последнего времени заныло в груди. — Привет, дорогая, — он улыбнулся так радостно, что ей показалось, будто все происходящее снится. Это же Соболев. Но за спиной маячил Михаил, и пришлось нацепить дежурную «семейную улыбку жены». — Здравствуй, родной. Как поездка? — Отлично. Соскучился, — он подошел, чмокнул ее в плечо, по пути заглядывая в шкафы. — Как пахнет, м-м… — Привет, Ань, — улыбнулся Михаил, указывая на пакеты, — тут все, что ты заказывала. — О, спасибо. Я что-то должна? — Нет, я уложился в сумму. — Тогда большое спасибо, Миш. Она тепло улыбнулась ему, и парень немного смутился. — Ну, я пойду. Завтра, как обычно, Виктор Сергеевич? — Как обычно, — медленно повторил Виктор, сузив глаза, — до завтра, Миша. — Я провожу, — кивнула Аня водителю, и направилась к двери. — Руки мой, милый, и за стол садись, я сейчас, — велела она мужу, стараясь говорить как можно небрежнее. Ноздри снова щекотал запах его парфюма, и это волновало кровь похлеще алкоголя. — Есть, — мрачно бросил Виктор, исподлобья глядя на жену. Развернулся и услышал приглушенный голос водителя, что-то рассказывающего Ане. Ее смех — такой искренний, такой живой… Она никогда так не смеялась при нем. Для него. И почему она трубку не брала? С водителем на «ты». У них уже общие темы появились? Виктор так накрутил себя этими мыслями, что к возвращению жены был ужасно разозлен. Аня вошла и стала накрывать на стол, попутно разбирая пакеты. Кажется, она совершенно не замечала испорченного настроения мужа. — И что это мы такие довольные? — язвительно поинтересовался он, не отрывая от нее, ходившей по кухне, глаз. Она удивленно замерла, обернувшись через плечо. — Что? Посторонних в комнате не было, и в любящих супругов на публику можно было не играть. — С каких это пор Михаил называет тебя Аней? С каких пор вы с ним на «ты»? О чем шепчетесь в коридоре моей квартиры? И почему ты трубку не берешь, когда я тебе звоню, в конце концов! Злость Виктора буквально разливалась по комнате. Но Аня только хмыкнула. — Миша — хороший парень, и… — Ах, «Миша»? — … и я запретила ему говорить мне «вы». Меня коробит от таких… «царско-плебейских» отношений. Мы не шептались в коридоре — если хочешь знать, я спросила его, почему у тебя такое дурное настроение. Трубку не брала, чтобы полностью изолироваться от мира. — Ее тоже стала разбирать злость. — И почему это я должна отчитываться перед тобой, как маленькая девочка? Виктор замолчал. А слова Ани его окончательно добили. — Кроме того, знаешь, мне совершенно неинтересно работать дома твоей секретуткой, отвечая твоим девицам, что тебя нет, а когда будешь — не знаю. — Ленка звонила домой? — догадался он. — Не знаю. Ленка-пенка, или кто там еще… Знаешь, Соболев, меня почему-то все больше напрягают твои девахи! Ты хотя бы последние остатки приличия имей, не позволяй своим подстилкам названивать сюда — они линию загружают, и я даже с бабушкой поговорить не могу нормально! Она поскорее отвернулась к плите, чтобы он ненароком не увидел ее перекошенного от боли лица — еще, чего доброго, жалеть начнет! В последнее время живот пульсировал так, будто внутрь вворачивали шурупы. Как сказала врач, эти боли называются схватками Брекстона (или «ложными» схватками) — такое бывает, когда до родов остается совсем немного. Но что-то они стали часто повторяться… — Я… я не знал, — виновато сказал он ей в спину, — прости. — Садись уже, — буркнула она, пытаясь выровнять дыхание. — Можно сначала с сыном поздороваться? Она улыбнулась краешком губ. — С чего ты взял, что это сын? — Ну… пинается же. Футболист. Мы вроде уже говорили? — Не футболист. Ой, — Аня закусила губу: все-таки не смогла скрыть боли. — Что такое? — он испугался, соскочил со стула, бросился к ней. Оказался рядом и замер: жасминовый запах дурманил, хотелось зарыться в ее волосы и дышать, дышать… Несмело тронул подбородок одной рукой, провел другой рукой по волосам, невольно запустил пальцы в копну, сжал их на затылке. И понял, что окончательно пропал, соскучившись по этому запаху, не вдыхая его всего каких-то трое суток. — Соболев, мне тяжело… Он крепче притянул голову к себе и легонько коснулся губами ее губ. Она попыталась отстраниться, но в ответ получила более сильное объятие. — Соболев… Ее прерывающийся голос — как тогда, на даче. Ее шелковистая кожа. Ее сладкие губы. И этот чертов запах жасмина… — Я соскучился, — шепотом выдохнул он ей в рот, тут же собирая его в себя, покусывая нижнюю губу, трогая ее язык своим, целуя, обсасывая, терзая… Она застонала — почти под ним, когда он опомнился: ремень брюк расстегнут, молния — почти тоже, возбужденный ствол трется о ткань, а его руки практически высвободили ее грудь из бюстгальтера для кормящих мам. С трудом отодвинулся от нее, тяжело дыша. Она тоже часто дышала, трясущимися руками поправляя на себе одежду, стараясь не смотреть в его сторону. Эти ее движения снова возбудили его настолько, что он чуть не взвыл. Снова приблизился к ней — кровь резкими толчками пульсировала в висках, сердце и даже ниже пояса. — Не могу, Ань, не могу себя сдержать, — глухо произнес он, обняв ее сзади, положив руки на живот. — Хочу тебя. Прямо вот так. Если б не живот, разложил бы тебя прямо на столе… А потом — в кресле… А потом — на полу… везде… Он уткнулся носом в основание ее шеи — тонкой, беззащитной. Красивой. — У тебя сегодня еще не было секса, Соболев? Ее язвительный вопрос тут же вернул его на землю. — Почему ты так? — Ты меня пугаешь, честное слово, — она уже почти успокоилась. И снова упрямо заправила грудь. — Ты, случаем, не маньяк? Или у тебя какие-то особые склонности к извратам? Мне вообще-то рожать скоро. А ты на меня раньше и не взглянул бы… Он усмехнулся, представив себя в роли извращенца. — Хотеть собственную жену — это разве извращение? — По-моему, ты с ума сошел. — А по-моему, мы оба с ума сошли. Немножко. Не находишь? Ой! Что это? Снова пинается. Аня?! Она ничего не ответила, хватаясь за живот. Виктор в ужасе уставился на нее. По ногам жены медленно стекала кровянистая жидкость, образуя лужицу на полу.