Марионетка

- А давайте поиграем? Чур я веду, - детский голосок чуть подрагивает от азарта, возбуждения и чего-то ещё, пока непонятного. Напряжённый, полный предвкушения неприятно режет уши. Кажется, он раздаётся везде и нигде, не далеко и не близко. Скользким бархатом сочится в уши и звучит в голове. В меру тихий, вкрадчивый, немного нежный почти ласкает слух, но сквозящие нервные нотки… Так трескается лёд под ногами. Чистое белое полотно разрезает линия. Ты в начале не обращаешь на неё ровным счётом никого внимания. Всего лишь одна маленькая трещинка. Но вот она начинает расти. Неотступно, нетерпяще, неуловимо быстро. Она вытягивается в длину, ширину всё больше и больше отхватывая твоего пространства и образуя тебе личную пропасть. Тебе не сбежать. Слишком поздно. Осколок льда откололся от земли, и ты сейчас полностью во власти стихии… Я ничего не вижу. Тьма бесформенная, живая вьётся вокруг меня. Не знаю, откуда слышится голос, не знаю, где мой собеседник. Он может быть везде. Может, по руку от меня, может в кресле, в конце комнаты. Везде ничто и всё. Чувства обостренны до предела. Каждый шорох, каждый случайный отблеск света может прояснить причину моего заключения. Принести облегчение или конец всему. Неизвестность, изолированность и полное отсутствие какого бы то ни было контроля ситуации. Мои руки привязаны крепкой бечёвкой к деревянной колонне, а глаза безнадёжно щурятся в сплошной мрак, в попытках что-либо разглядеть. И страх перед неизвестностью, перед давящей неизбежностью вгоняет в пот. Первый раз в жизни мои руки не держат в руках нити, плётки, карманы набиты хрустящими купюрами, но в них нет нужды. В этом месте я - уже не я – я полностью потерял контроль над жизнью, в которой я король. Моё умение играть на страстях людей, на потаённых желаниях слабой человеческой натуры и фобиях не поможет. Я обожаю фобии. Мир заполнен существами, которыми правит страх. Правильно подобрать ключик, раскусить слабость и усилить так, чтобы достичь своей цели. И жертва будет благодарна за то, что я якобы ей помогаю преодолеть свои страхи, когда на самом деле я виноват в их возникновении. Благодаря страху и деньгам никто не мог ходить, есть, спать, дышать на моей территории, пока я не разрешу. И вот сейчас в неизвестном месте, связанный по рукам и ногам, кричу, возмущаюсь, требую меня отпустить, но... мой приказ не имеет власти! Моё желание нагло игнорируется! Я заложник ситуации, и управляют мной! Мной. Управляют. Меня насильственно сделали участником игры, в которой у меня второстепенные роли, но вакансия жертвы. Забыли объяснить правила и сказать о правах - самые важные вещи для тех, кто планирует выжить. И теперь какое-то чувство скребётся под сердцем, тревожно вопит кличем загнанного зверя, пытается выбраться из ничего хорошего не сулящего лабиринта. Оно мечется и мечется, наматывает, ускоряя темп, круг за кругом по сосудам быстрее и быстрее так, что кажется, сердце выпрыгнет из груди, но... оно уже знает, что выхода нет. Это ловушка. Агнец на заклании, сегодня будет представление. Внимание отвлекает резкий звук, скрип петель. Хлопок. Неизвестный открыл окно, и холодная луна равнодушно заглядывает внутрь коморки. Тонкая полоска света врывается в помещение, но не отходит далеко от подоконника. Тьма поглощает его, не давая проходить глубоко в своё царство. Серебряный пучок накрывает тень, и в свете луны я успеваю разглядеть блеск метала. Мертвая тишина оживает лёгким стуком башмачков. Слишком лёгким для взрослого. Кто? Кто этот неизвестный? Шаги всё сочнее, громче звучат в тиши, и я непроизвольно отклоняюсь назад. Некто приближается. Тяжело. Невыносимо. Не хочу, не буду, больше не могу! С меня хватит! С остервенением детские ручки дёргают нитки, оковами сжимающие конечности, но те не поддаются. Тогда ладошка хватает со стола ножницы и разрезает нитки к чертям. Сегодня она не будет участвовать в сценке. Не так. С сегодняшнего дня. Нити - это олицетворение бесправности, бездушности и подчинённости, которые она ненавидит всей душой. Они позволяют думать взрослым, что куклы ничего не ощущают, не имеют своих мечт и устремлений, и оставляют подтёки на нежной коже. Она всем своим существом ненавидит этот театр, где страх кукол является приправой смеху зрителей. Маленькие девочки и мальчики, сидящие в удобных мягких креслах в зале, не видят испуганных глаз артистов, не замечают искусственности, истеричности их неискренней радости. Они не представляют, как рискуют марионетки, каждую секунду своей никчёмной жизни. Никто бы не поверил им, вздумай они рассказать, что всеми почтенный старичок, сидящий за занавесом, ловит каждое слово и малейшее насмешливое слово толпы приводит его в неконтролируемую ярость. Невозможно предугадать, в каком он настроении и что от него ожидать заранее, и куклы покидают сцену всегда с тяжёлым сердцем и страшным предчувствием. Трясущимися, потными от волнения руками они отодвигают тяжёлую шторку и сжимаются в комок, покрепче зажмуривая глаза... Дрожащая ручка берёт спички. "Чирк", и гримёрка тонет в огне. Яркие всполохи набирают силу и вздымаются всё выше и выше. Красиво. Парочка шажков, движение руки, и всё погружается в темноту, когда рубильник приходит в движение. Единственный источник света усердно пожирает жалкие пожитки комнатушки. Когда эта история выйдет наружу, лицемерный директор будет со слезами на глазах подходить к каждому и говорить, что это тяжёлая потеря для театра, а он, конечно, переживает больше всех, что артистка была одной из лучших... И ему отвалят немаленькую сумму "для успокоения пошатнувшегося здоровья". Всё так предсказуемо, что и неинтересно. Но друзья, наверно, будут переживать, думая, что она и вправду сгорела. С этой мыслью пришли воспоминания многочисленных побоев, непрекращающихся эпидемий, потому что жадный Карабас не может себе позволить тратить деньги на кукол и лечит все болезни пиявками. Вспомнилось ей также спальное место - ящик, один на всех, полный от сырости клопов... Нет. Она не может покинуть своих друзей. Но и жить в неволе она больше тоже не может. Значит... Простите меня, есть только одно средство прекратить это безумие. Пальцы сами сомкнулись на рукоятке разделочного ножа. Глаза постепенно привыкали к темноте. Он уже мог различить маленькую фигурку, стоящую в потоке тусклого света. Зрение прояснялось, и всё больше новых деталей открывалось ему. Платьице. Девочка? Башмачки на маленьком каблучке... И тут его пронзило понимание - синие волосы. - Мальвина? - от удивления голос дрогнул, и Карабас, стараясь не выдать чувств, постарался говорить более уверенным тоном: - Мальвина, срочно развяжи меня. Я устал и хочу есть. Она качнулась, но осталась на своём месте. Видно, сила привычки подчиняться подтолкнула выполнить приказ. Рука сильнее сжала нож, и капельки крови закапали на пол. Карабас явно не мог понять, что здесь происходит. Лицо девчонки было бледнее снега, но ему было наплевать, что с ней твориться. Пусть только развяжет, и он расквитается. - Мальвина, ты меня слышишь, мерзкая девчонка! Я жду. Этот нетерпящий возражений тон. Он явно не понимает в каком положении находится. Всё также раздаёт приказы, но она уже не собачка. По его мнению она, видимо, должна на коленях выпрашивать прощение за грехи, что свершала и не свершала. Атмосфера накалялась, и Карабас уже начинал медленно впадать в панику. Его добивала нерешённость, молчание и неподвижность. Он чувствовал себя хищником, что попал в капкан. - Чёрт, Мальвина, сейчас же развяжи меня! - его голос срывался на крик. Напряжение давало о себе знать, и он не мог его контролировать. Его трясло, как в лихорадке. Он был жалок. Взрослый человек трясся от страха, как от ударов плетью. Мальвине вдруг стало смешно. Такой могущественный, властный он преклоняется перед девчонкой, нет, марионеткой, которой нет и шестнадцати. Она поняла, что его мерзкая душонка находится полностью в её руках. Она сейчас - его бог, смысл и добродетель. Его жизнь висит на волоске, и всё в её руках. Марионетку пленило ощущение безнаказанности, всемогущества и это придало ей уверенности. - Давайте поиграем? - ухмылка исказила лицо. - Вам надо всего лишь отвечать на вопросы. Вы согласны? Глупая девчонка захотела поиграть. - Конечно, милая. Всё, что хочешь, солнышко, - лесть и подхалимство лились через край. Всё шло так, как она и предполагала. Карабас вздрогнул, когда она подняла руку, но она, как оказалось, всего лишь хотела поправить чёлку, что лезла в лицо. - Ну что ж, начнём? - нежная улыбка, и Карабас почувствовал себя уже подвешенным за ноги к потолку. Во всём был какой-то жуткий контраст. Нежно розовое платьице, аккуратненькие башмачки, пухленькие щёчки... Убийце бы ещё в куклы играть, но она решила играть людьми и из всех семь миллиардов живущих на планете выбор её пал именно на него. -Кто вы такой? А он уж переживал, что она спросит что-то сверх. По истине безмозглая. Кем она себя возомнила? - Милая, я директор театра, в котором ты выступаешь, - Мальвина еле заметно вздрогнула от тона, которым объясняют маленьким детям всем понятные вещи. Казалось бы, не глядя, швырнула в него нож. Лезвие вонзилось в дерево в паре сантиметров от головы. У марионетки не было намерения его убивать. Ну, прям вот так сразу не было. - Хорошо, вам нравится ваша должность? - она наклонилась над ним, и он бы мог поклясться, что видел, что у неё по щекам беспорядочным потоком льются слёзы. - Конечно. Самодовольство в голосе неприятно поражало. Более широкая улыбка озарила кукольное личико, и идиот купился. - Я великолепно выполняю свою работу. Зрители всегда остаются довольными. Как-никак я хороший директор и я прекрасно понимаю всю важность возложенной на меня миссии... - и ни слова об актёрах, которые выполняют всю "миссию". Марионетка доверчиво заглядывала в глаза, а Карабас говорил, говорил, будто пытаясь донести, кто она и что значит он. Она слушала так внимательно, что директор перестал замечать, о чём он говорит, какие тайны раскрывает. Ещё никогда он не чувствовал себя таким значимым, как сейчас. В его мире интриг, его слушали только тогда, когда от него что-то требовалось, а она ничего не требовала. Он понимал, что она ни одной душе не расскажет его тайн, за которые его имели полное право повесить, и выкладывал всё. Мальвина кивала головой и ждала. Слёзы сушили кожу - она понимала, что этого человека должна убить. Он бесконечно любит себя и для кого-либо ещё в его душе мест нет. Издевательства над беззащитными будут продолжаться, пока он жив. Это факт. Всего пары минут его рассказа было достаточно, чтобы убедиться в этом наверняка. Но... - А как же марионетки… - еле слышно спросила малышка, и не надеясь на ответ. Но он был. - Куски пластмассы?.. Конечно, она понимала, что ожидать другого глупо, но такой цинизм! Да, потом он спохватился и начал говорить приятные вещи. Что они для него, как семья, он любит их и ценит... но было слишком поздно. Она полюбила свет пламени. Он кричал, вырывался и горел. Огонь быстро распространялся, всё крепче захватывая в свои объятия, и ему нельзя было никак вырваться. Дым душил и вызывал слезы, но она смотрела и смотрела, отсчитывая время новой жизни. Теперь для всех всё будет по-другому. Можно дышать спокойно. У неё просто не было выбора.