Из фарфора

      — Нет. Нет, слышишь, Эмма, нет. Я не хочу тебя больше видеть... видеть здесь! Уходи.       Дорогая чашка соскользнула со стола, разбиваясь на несколько некрасивых осколков. Эмма молчала: все, за что она держалась, вдруг рассыпалось в пыль.       Девушка встала, кусая губы в попытке не заплакать.       Неужели все было зря?       Она пришла к нему. Сама: в ночь, с ужасом представляя, что будет, если об этом кто-то узнает; одна, абсолютно беззащитная...       Эмма снова искала защиты и покоя там, где их было невозможно найти.       Ее удел — дарить их самой.       — Эмма. Про... прошу тебя... — Генри нагнулся, поднимая особенно крупные осколки. По лицу его пробежала тень, мужчина вздрогнул всем телом, будто бы через его тело пустили электрический ток, и когда он снова выпрямился, то перед Эммой стоял будто бы совсем другой человек.       Только сейчас она увидела, как он бледен, как осунулось его лицо и как нервно он двигался, будто опасаясь нападения. Весь Генри сейчас был словно бы в дурмане — Эмма вдруг заметила, как потемнела радужка его глаз.       Безумие или нечто более страшное?       — И что теперь? — обращаясь скорее к себе, чем к нему, поинтересовалась Эмма. — Выгонишь меня?       — А ты испугаешься, если так случится? Но что ты скажешь, милая Эмма, если я сделаю с тобой, что и с одной милой девушкой на улицах Лондона? О, ты понимаешь, о чем я... — его голос вдруг стал более "сочным", хрипловатым. Это не был голос человека, то был демон из преисподней, демон зла, пришедший из наполненной стонами на смятой постели ночи, той самой страстной ночи с ароматом алкоголя — Эмма откуда-то знала это.       Странное спокойствие овладело ею: девушка вдруг поняла, что эта измена (а она была, Эмма чувствовала, и никто бы не заставил ее усомниться в этом) не пугает ее.       Тот человек, а, вернее, то существо, что сейчас сидело перед ней, никогда не любило ее.       Это больше не был ее Генри. В нем что-то сломалось, словно бы он единожды свернул не туда, и на этом его мир рухнул, подобно древнему храму.       Эмма хотела бы знать, кто стал для ее любимого его личным Геростратом.       Она готова была даже стать для этого человека последним в жизни образом.       Разве сильно отличается она от неведомого монстра, убивающего наиболее влиятельных людей во всем Лондоне? Разве не может она взять в руки оружие и отомстить миру за ее Генри — за то, что они сделали его таким?       — Я жду ответа, — темные глаза смотрели на Эмму скучающе и равнодушно.       — Ответа? — с ноткой удивления переспросила она и вдруг ощутила, что волны самой настоящей опасности исходят от него непрерывно.       Любая ошибка будет смертельной.       — Да, Эмма. Ты позволишь мне... — он сделал несколько нетвердых, будто бы пьяных, шагов по направлению к ней и как-то по-особенному коснулся ее плеч. Его руки скользнули вниз, касаясь утянутой корсетом талии. — Позволишь...       Его шепот пронизывал ее насквозь.       Дрожь пробежала по ее телу. Мелькнула шальная мысль — разрешить.       Этот человек оставался в глубине души Генри Джекиллом...       — Нет, — слишком глубоко. Слишком поздно, чтобы спасать ее милого Генри.       Эмма боялась.       — Вот как... — в руке его что-то блеснуло, — тогда я возьму свое силой!       Она рванулась к выходу, кидаясь к дверям, как к последнему спасению, но он оказался проворнее.       — Нет, мисс Кэрью. Я не так глуп, как вы полагаете. Вы никуда, повторяю, никуда не уходите!       Эмма ошарашенно отступила к стене, ощущая спиной бархатную обивку и забиваясь в угол.       Ей некуда отступать.       Неужели?.. позор! Гибель!       Господи, она могла бы его спасти, но яд этого взгляда никогда не оставит ее без присмотра ни на минуту. Она всегда будет его рабой теперь — трусливая, жалкая, никчемная, пытающаяся вырваться из силков птица...       — Генри... — позвала она испуганно. Мужчина надвигался, и нож в его руке поблескивал в свете последней одинокой свечи как-то удивительно... уютно.       — Генри, я прошу... прошу тебя! Это ты... ты ведь слышишь? Слышишь меня... Генри, молю, очнись...       Она сжалась, нервно, испуганно, сжалась, боясь дышать и только твердила какие-то испуганно-глупые слова.       Генри — нет, не Генри... человек занес нож над ней, и вдруг отшатнулся с диким криком.       Он повалился на пол, тело его содрогнулось будто бы в агонии — Эмма была не в силах сделать к нему даже хоть один шаг, ужас полностью парализовал ее.       — Эмма... — раздалось у ее ног со стоном, — ты... уходи, он вернется, уходи...       Она замерла, напряженная, будто струна скрипки.       Тихо опустилась подле него, помогая приподняться, прижала к себе, баюкая...       Слезы текли по ее щекам ручьями.       — Я не боюсь... — прошептала она, целуя его в лоб. — Я обещала тебе...       Она знала — ее можно склеить, в отличие от фарфоровой чашки.       Эмма могла поверить в Генри, как верила в него раньше.       Но излечить ту боль и тот ужас, что она спытала сейчас, заклеить эти трещины...       Это не во власти людей.