Сороковаттные

Она так устала от всего, что с ней творится. Сама никогда бы не подумала, что ей надоест это безумие - то, что объединяло их с Нестеровичем. Его самолюбование перечеркнуло все. Так что разбита, раздавлена. Так что сейчас в номере отеля, так что сейчас просит друга приехать, просто потому, что одна сойдет с ума. Сойдет окончательно. И он приезжает на ее лаконичное: «Я просто не выдержу» в телефонную трубку в час ночи. Она выходит на надоедливую трель дверного звонка в одном полотенце, наспех обмотанном вокруг все еще мокрого после душа тела. Он лишь усмехается и провожает взглядом ее фигуру, направляющуюся к мини-бару. Он опирается на подоконник, молча принимая из ее рук стакан с таящими кубиками льда в терпком роме. Они криво усмехаются друг другу, поднимают бокалы в безмолвном тосте за одно и то же. До дна, до того момента, когда он молча сглатывает, наблюдая за каплями, плавно скатывающимися под ее полотенце, до того, как он притягивает ее за талию и распускает тугой пучок на голове, до того, как он зарывается в рыжие волосы пальцами и целует в лоб ту, что так старается быть сильной.  — Ты хоть кончаешь с ним, Катюш? — с иронией произносит он, чувствуя, как ее пальчики комкают ткань майки на его груди.  — Карпенко, ну ты и сволочь - произносит девушка, когда мужчина властно поднимает ее за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза, а после безапелляционно поднося к ее губам полный стакан крепкого напитка и заставляя выпить его без остатка.  — Я бы дорого отдал за одну ночь, — произносит он слегка срывающимся голосом, обходя ее и присаживаясь на диван, упираясь взглядом между лопатками. - Леш, я слишком старая? — произносит она, обращаясь к пустому окну.  — Ты слишком дура. Слишком желанная дура… И ведь она нагло обманет себя, сказав, что не догадывалась, не ожидала.  — Желанная…? Вот именно этого я последнее время не ощущаю, мы женщины, по сути, так примитивно устроены, знаешь ли. В общем-то ничего не могло изменить исхода вечера, но сейчас, когда голову кружило от выпитого алкоголя, а тело ломило от отсутствия прикосновений его ладоней, таких больших и горячих, нежных, последнее благоразумие сдало свои посты без боя. Почему они всегда были горячими…? А Решетникова и не собиралась препятствовать собственным желаниям, которые ведь, глупо отрицать, терзали ее не малый период времени. Она подходит к нему, направляя слегка робкий взгляд сверху-вниз в его бесконечно-нежные и пугающе-черные сейчас глаза. - Ну что, напарник, дожили? - усмехается Леша, вставая напротив девушки. Он не прикасается к ней, и она знает, не тронет, если она не позволит, даже не шелохнется, несмотря на его блестящие глаза, на еле-сдерживаемое возбуждение и непреодолимую тягу к ней всей, без остатка, которую она не раз замечала во время бесконечных совместных тренировок. От такого трепетного отношения ноги подкашиваются, а в голове раздается гулкая пульсация. Сантиметры между ними под напряжением, которое долго выдерживать невозможно. Ее ладонь, слегка подрагивая ложится на его грудь, Катя неосознанно закусывает нижнюю губу и склоняет голову на бок, прислушиваясь к своим ощущениям, к проходящему по телу разряду, который принес бы лишь страх, не будь он так плотно переплетен с безумной нежностью и уважением, которые дарил ей мужчина. Он ждет, когда она поднимет взгляд, и когда ее тихое: - Леш... - срывается с губ, он теряет остатки разума, резко прижимая Катю к себе, буквально впиваясь в любимые губы. Сколько раз они останавливались на грани, прикладывая для этого все мыслимые и немыслимые усилия... Сейчас Катя готова была проклинать себя за эти моменты, за то, что могла почувствовать его губы, оставляющие собственнические отметки на своей шее уже несколько лет назад. За все те пресеченные стоны от движений родных рук, которые слишком быстро и безошибочно находили самые сокровенные места. За каждый несостоявшийся поцелуй и за каждый упущенный раз, когда он властно сажает ее на стол, вынуждая непристойно раздвинуть ноги, за каждый раз, когда полотенце не соскользнуло на пол, а мужчина не окинул ее таким взглядом, от которого по спине пробежался табун мурашек. За то, что не увидела раньше его затуманенные глаза и не притянула грубо его за волосы, выгибаясь в пояснице на встречу сладостному наслаждению, когда его губы спускаются на ее грудь, а ладони проходятся по выступающим ребрам, заставляя сердце заходится в бешеном ритме. Вместе с футболкой Карпенко летят последние сантиметры между ними, потому что Катя хочет, чтобы ее напряженные соски терлись о его торс, вместе с пряжкой ремня и последующими действиями у девушки вырывается непроизвольный присвист: - Ну вот, теперь я отчасти понимаю всех тех многочисленных моделей... - Стерва! - произносит он так "По-Карпенски", легко подхватывая ее под бедра и стараясь двигаться по прямой линии по направлению к спальне. Холодные простыни принимают разгоряченное тело девушки, сминаются под ее пальцами, когда Лешина ладонь настойчиво скользит по внутренней части бедра, а поцелуи покрывают чувствительную шею...НО один поцелуй заставляет замереть, буквально одеревенеть все тело, парализовать все органы: это было так похоже на Макса. Непроизвольные слезы из глаз и загнанный взгляд на растерявшегося мужчину. За долю секунды он понимает все, читает по ее взгляду, по еле-слышному всхлипу. "Остановишься-потеряешь навсегда"- молниеносно проскакивает мысль в голове "напарника" и он, буквально с горловым рыком: - Моя...! - настойчиво целует ее обветренные губы, а после нависая над Решетниковой, не давая путей к отступлению, смотрит прямо в глаза, - Люблю, поняла!? Она вздрагивает от такого безапелляционного заявления. - Губы люблю. - таким же тоном произносит он, катастрофически нежно прикусывая ее нижнюю губу, не встречая ответного движения, - Скулы люблю, шею... - шепчет он, доказывая свои слова влажными прикосновениями, на долю секунды задерживаясь на пульсирующей жилке. - Изгиб твой каждый, дурочка... Карпенко чувствует, как ее тело откликается на ласки, как солоноватая кожа покрывается мурашками, однако она все еще не здесь, все еще полностью парализована. Спускаясь по плоскому животику, мужчина старательно отгоняет от себя навязчивую мысль о том, что это последние мгновения, отведенные на наслаждение наркотиком "Екатерина Решетникова", зависимость от которого слишком глубока, чтобы суметь потом стать полноценным человеком. Противный внутренний голосок говорит остановиться, не испепелять последние мосты между ними, оставить хоть какие-то пути к отступлению, хотя бы ее "Здравствуй, как твое ничего?" в холодных подъездах. Но насколько побелели костяшки, зажатых в кулаки рук, настолько ласково и нежно его губы спускаются все ниже. Из глаз слезы, а в висках глухая пульсация. Тело извивается, горит под его прикосновениями, под его "Люблю" воздух упорно не хочет поступать в легкие, и Кате кажется, что она вовсе перестала дышать. А самое главное, она не понимает почему все именно так, почему ничьи губы раньше не любили ее настолько сильно и самозабвенно. Что же такое внутри не дает полностью отдаться ему, когда и разум и тело вопят о том, что все правильно и маниакально тянутся к "Карпенковской магии", когда там, где она привыкла мнить свою "душу" все вибрирует и буквально переворачивается с ног на голову... Почему она не может произнести ни звука? Одному всевышнему известно, сколько усилий мужчина прикладывает, чтобы разжать кулаки и практически не подрагивающими пальцами провести по ее бокам, не сорваться и прикоснуться к солоноватым губам той Кати, которой будто и нет и не взвыть от боли. Такую "вовсе и не Катю" можно трахать, но не любить. Фантазия, которой он грезил слишком давно оказалась слишком жестокой в своем воплощении. Не выдерживает. - Прости... - шепчет он, поднимаясь с кровати завороженно оглядывая рыжие волосы, разметавшиеся по белоснежной подушке, опускаясь на лицо и быстро отводя взгляд, с удивлением обнаруживая, что все еще жив, хотя нелепая смерть сейчас бы идеально вписалась в эту трагикомедию. Размытые очертания мира резко фокусируются, органы чувств будто обостряются до предела, она чувствует все, каждое дуновение ночного ветра из приоткрытой форточки, от яркости цветов хочется зажмурится, а еще его удаляющиеся шаги больно бьют по ушам. И это настолько сумасшедше, что она боится закричать слишком громко, снести звуковой волной все вокруг, сбить его с ног. Она не узнает в звуке, вырвавшемся, кажется, вывернув все нутро, свой голос. Но сейчас это остается лишь занимательным фактом где-то на периферии, сейчас главное то, что хрипловатое: -Леша, вернись, - заставляет мужчину остановиться, вернуться и не поворачиваясь к ней, сесть на край дивана. Неуверенно и как-то нелепо Катя скользит ладонями по его животу, груди и обнимает за плечи, всем телом прижимаясь к его спине. - Катюш, у нас с тобой по жизни какая-то херня получается. Она лишь горько усмехается, тихонько проводя кончиком носа по его шее, вдыхая такой родной и пьянящий аромат. Решетникова ловит себя на мысли, что ей дико нравится, как рыжий цвет, такой ненавистный ей в юношестве, смотрится на Лешиной смуглой коже. Спокойно, насыщенно, при этом жарко, это не сочетание "бледной поганки", которое создавали они с Нестеровичем. - Карпенко, ну как у таких двух кретинов может вообще что-то адекватное получаться? - Между прочим, я шикарный танцор, кумир молодежи, мечта женщин бальзаковского возраста, и так я могу продолжать еще долго, - мурлыкает Леша, откинувшись на кровати с закинутыми за голову руками, поглядывая на девушку снизу-вверх. - А еще ты голый! - сквозь хрипловатый смех, который заставил мужчину выдохнуть с облегчением, отвечает Катя. - Ну, это скорее плюс, чем минус, ты не думаешь? - Уже откровенно издевается Леша, сделав широкий жест вдоль тела и поиграв бровями. - Ой, великий танцор с голой жопой, помолчи, а! - Екатерина Батьковна, наслаждайтесь молча, - произнес мужчина, переводя взгляд из под полуопущенных ресниц на "снова его Катю" - я с вас по старой дружбе даже денег брать не буду. Они всегда поражались тому, насколько им комфортно вместе, как быстро сходили на нет все неловкости и противоречия. Калечить нервы, это, конечно, замечательно, но вот восстанавливать их, при этом заряжая томящим напряжением воздух, могли только они. - Ну чем тут любоваться? - серьезно произносит Катя, нависая над мужчиной, - Черты лица типичные, такие у каждого второго, - говорит она, проводя ладонью от виска до шеи, на что Леша лишь усмехается, явно наслаждаясь происходящим. - плечи не такие уж и широкие, а руки мог бы побольше подкачать, я и получше видела, - пытаясь утаить улыбку в уголках губ, подтверждая свои слова настойчивыми движениями по его телу, произносит девушка. - Мне продолжать? - старательно скрывая неожиданно подступившее смущение, Катя уже проходится по прессу. - Конечно! Мне ооочень интересно, что ты сможешь возразить против главного моего аргумента. - Могу сказать лишь, что он слишком быстро капитулирует рядом со мной. - Она ждет смущения, неловкости, да хоть малейшего выхода из равновесия с его стороны, ведь сейчас его стояк более чем красноречиво говорит о его желании. Он лишь усмехается. "Вот сука!" Ее поражает степень Лешиной открытости, ни малейшего стеснения собственных желаний. У себя она считает это проявлением слабости, а он превращает в собственные достоинства. Чертова Карпеновская магия! И этот открытый вызов всему ее нутру подначивает гордую Катю на борьбу с самой собой, своими дебильными рамками и границами. Еле слышное: - Хочу тебя, - вот весь выхлоп с внутренней борьбы, разворотившей все внутренности. Карпенко долго упрашивать не надо. Мужчина валит Катю на кровать, позволяя почувствовать кайф от ощущения полнейшей ведомости, которое катастрофически близко к какой-то болезненной Катиной грани. Настолько, что она не допускала к ней никого. До этого момента. Катя слишком чувственна и раскованна, слишком щедра на стоны и через чур бесстыдна даже для самой себя. Умея контролировать каждую частичку своего тела, она будто вновь учится чувствовать его. Мгновенно, без тени сомнения откликаться на желание до невозможности выгнуться в спине, прижимаясь к его разгоряченному телу, на желание целовать так искренне и безрассудно, искусывая его губы в кровь, желание мешать его имя со всхлипами от раздирающей нежности и на пределах возможности ускорять темп, желая чувствовать его полностью внутри себя. Крышу срывает от осознания, что он замечает в ней все, каждое микроскопическое изменение. Она все же недооценила круглосуточные тактильные контакты на репетициях. Кто-то говорил о том, что танец интимнее секса. Что ж, возможно поэтому они как-то интуитивно никогда и не вставали в полноценный дуэт. Но если она сможет испытать что-то большее, чем этот слишком яркий оргазм, накрывающий с головой, то она только и будет делать, что танцевать с Карпенко и ни с кем больше. Леша откидывется на спину и сгребает дышащую так же часто как и он Катю в охапку. Так они и лежат, игнорируя сквозняк, который заставляет кожу покрываться мурашками. Дышат морозным воздухом в полную силу, так, как будто прокуренные до основания легкие резко увеличились в объеме. Ощущение полнейшей правильности происходящего кружит голову, заставляя искать стабильность в ровном ритме пульсирующей крови друг друга. Мужчина прикасается к кончику ее носа губами, недовольно хмыкая на его слишком низкую температуру. - Теть Катя хочет под горячий душ! - ее характерный голос с хрипотцой заставляет время начать течь в привычном ритме. Стоит признать, что они оба боялись этого момента, когда их хрупкий, замороженный мир с замороженным временем вынужден будет расшириться до реальности. И сейчас, когда он выпускает ее из объятий, а она сладко потягивается, точно кошка, зажмуривая от удовольствия глаза, для нее все встает не свои места, а Леша лишь молча ждет вердикта. - И одна теть Катя идти точно не намерена...