Четыре истории из жизни простого колдуна

Киёмасу мучит голод; живот, кажется, липнет к позвоночнику и нещадно ноет, требуя пищи. Вокруг — абсолютно пусто, только покрытая первой изморозью земля с пожухшей травой. Разорившийся ронин, а некогда герой, имя которого было у всех на слуху, Като Киёмаса после войны влачит нищенское существование, не имея денег даже на миску риса. Страна была разорена войнами, и Киёмаса, в роскоши дворцов отвыкший от крестьянского труда, больше не может найти себе здесь применения. Опустившись на колени, он просит богов ниспослать ему хоть то-нибудь — съедобные ли коренья, животных или ползучих гадов, но его мольбы остаются безответными. Белая пустыня вокруг была всё так же холодна и необъятна, и лишь мёртвый замёрзший путник выделяется на ней тёмным пятном. Киёмаса сглатывает слюну, с радостью кидаясь к трупу, но кроме старого затупленного меча при нём нет абсолютно ничего — в кошеле на поясе пыль, а выпотрошенный мешок валяется чуть поодаль, присыпанный снегом. Расстроившись, Киёмаса зло пинает труп под рёбра — будто живого; когда под ногой слышится хруст переламывающейся кости, в голову закрадывается шальная мысль... ...поджаривая на сделанном из тряпок костерке человеческую ногу, Киёмаса, обжигаясь, срезает тонкие пласты и пережёвывает: сначала с отвращением к себе, но затем со всё большим и большим аппетитом. Мясо на вкус пресное и жилистое, внутри — чуть сыроватое, но с жадным урчанием Киёмаса вгрызается в мякоть, обсасывает и обгладывает косточки.

***

Голод терзает его, и ни одно существо не может утолить жажду обезумевшего разума. Глядя на разодранное зловонное тело с зубами выдранными кусками плоти, Киёмаса понимает, что уже никогда не сможет вернуть себе прежнее обличье.

~

Осенняя сырость давила, проникала под одежды противным холодком и оседала на ткани влагой. И без того тяжёлое одеяние набрякло и казалось неподъёмным, так что выбившийся из сил Мицунари едва переставлял ноги, при каждом шаге с усилием опираясь о подобранную в лесу палку. Сакон молча брёл сбоку и чуть позади — он много раз хотел предложить свою помощь, но Мицунари был слишком упрям даже для того, чтобы отдать ему свой короб с вещами. Мицунари не любил быть кому-то обязанным, а потому все невзгоды предпочитал переживать в одиночестве, не открывая рот, даже когда ему грозила смертельная опасность. Сакон знал об этой особенности господина и сейчас только скучал, понимая, что взмокший от усталости Мицунари не захочет перекинуться с ним даже парой слов. Это раздражало, Сакон томился, изнывая от тоски, и внимательно осматривал каждую травинку в попытке найти тему для разговора. — Кажется, там чьё-то жилище, — оживился Сакон, наконец цепко выхватывая взглядом поросшую зеленью хижину из лесного пейзажа. Мицунари дёрнулся, будто вырванный из глубокого сна, и долго озирался по сторонам, прежде чем заметил, в какую из сторон чащи указывает Сакон. Увидев едва ли не прогнившую до основания лачугу, Мицунари кисло скривился, однако выбора не было — какая-никакая крыша над головой была много лучше набухшего тучами неба. Хижина действительно оказалась очень старой — крыша обильно поросла мхом, трава пробивалась сквозь щели в рассохшихся досках, зато окна были крепко-накрепко заколочены досками изнутри. Сначала можно было подумать, что здесь никто не живёт, но стоило ноге Мицунари ступить на скрипучий пол, как из пыльного полумрака раздалось недовольное ворчание. — Вас не учили, что сначала надо хотя бы постучаться? — Я не думал, что здесь может кто-то жить, — спокойно ответил Мицунари, на всякий случай нащупывая за пазухой офуда. От Сакона не укрылся этот наивный жест, и демон хмыкнул, не переставая, впрочем, принюхиваться к затхлому воздуху хижины. — Но если так, приношу свои извинения за столь бесцеремонное вторжение. Из темноты раздался грубоватый смешок, и вдруг в помещении загорелся огонь. Робкие огни ламп осветили седого мужчину в изрядно поношенных одеждах. Поверх вылинялого монашеского одеяния через плечо у него была перекинута тигриная шкура, а загорелое лицо совсем не было похоже на лицо умерщвляющего свою плоть отшельника. Кожа лоснилась и была лишена и единой морщинки. — Вы здесь такой же гость? — не без интереса спросил Мицунари, чуть склоняя голову к плечу, но монах посмотрел в ответ взглядом ещё более пытливым, нежели Мицунари. — Зайдя сюда без предупреждения и даже без стука, вы ещё умудряетесь задавать подобные вопросы? — он иронично приподнял бровь и встал, проведя по полу длинными чётками. — Поистине, ваша наглость не знает границ. Кем бы вы ни были, господин. — Мне нужен ночлег. Я прошёл много ри и неимоверно устал. Монах замер, с интересом оглядывая Мицунари с головы до ног, и было в этом взгляде что-то такое, отчего Сакон невольно оскалился, ощупывая рукоять своего клинка. Запах, пропитавший монаха, ему не нравился, как не нравился и полумрак заброшенного жилища с затянутыми паутиной углами. — Вот так сразу? Даже имя не спросите, благородный господин? — Мне всё равно, — отрезал Мицунари — его явно начал утомлять этот взаимный обмен колкостями — и прошёл ещё на шаг внутрь. Неожиданно монах зарычал, приподнял верхнюю губу по-звериному, а в глазах его загорелась волчья ярость. На мгновение в воздухе повеяло запахом крови и застарелого мяса; Мицунари поморщился, но усталость его была так сильна, что он молча направился к рассыпанной в углу свежей соломе. — Пошёл прочь! — рявкнул монах, сверкая налитыми кровью глазами. — Пошёл прочь и не возвращайся больше! Нескольких упругих шагов Сакону хватило на то, чтобы достигнуть Мицунари, и удар когтистой растопыренной руки пришёлся прямо по нагрудным пластинам. Будь Сакон человеком, его сердце уже трепетало бы в окровавленных пальцах, однако он был демоном, и столь жалкие попытки лишь дразнили его. — Кажется, хозяин сегодня не в настроении, — усмехнулся Сакон, отталкивая испуганного Мицунари себе за спину. — Думаю, нам стоит найти кого-то более гостеприимного, мой господин.

***

Чем больше сгущались сумерки, тем сильнее становился дождь. Из неприятной осенней мороси он превратился в настоящий ливень, и к тому времени, как Мицунари с Саконом добрались до ближайшей деревни, оба промокли насквозь. Оказаться в тёплом доме около настоящего очага оказалось немыслимым счастьем, Мицунари пил уже третью чашку чая, обжигаясь почти крутым кипятком, но всё не мог согреться и крупно дрожал. Деревенский староста — насквозь седой и будто припылённый временем — низко кланялся и вздыхал так тяжело, что даже безразличный к людскому горю Сакон не смог устоять. — В деревне очень тихо. Случилось что-то? — спросил он, прислушиваясь к шорохам во дворе. Старик замялся и понуро опустил плечи, бесцельно ковыряя угли в очаге. Красные огоньки рассыпались искрами и долго ещё тлели, перед смертью отдавая весь свой жар промозглому воздуху в комнате. — У нас сегодня умер человек, но поблизости нет никого, кто мог бы справить службу. — Почему вы не можете позвать отшельника, живущего у подножия холма? — спокойно ответил Мицунари, отставляя щербатую чашку, о которую до этого грел замёрзшие руки. Старик заёрзал, озираясь нервно по сторонам, а потом, дав отмашку юной служанке, наверное, внучке, наклонился к Мицунари и прошептал свистящим шёпотом. — Здесь живёт демон. Ни один монах не согласится остаться на ночь рядом с телом, которому суждено пропасть в ненасытной пасти. — Демон? — Это произошло ещё во время страшной эпидемии полвека тому назад. Тогда деревня была большой и оживлённой, но погибло так много людей, что монах не успевал отпевать каждого из них. Однако наутро молиться уже было не за кого: демон сожрал всех, не оставив ни волос, ни костей. С тех пор мы ни разу не провели человеческих похорон. Все тела исчезают вместе с подношениями, а монахи отказываются провожать наших мёртвых товарищей в загробный мир. Старик затих, скорбно опустив голову, и даже очаг погас, перенимая упаднические настроения своего хозяина. Конечно, мало кому хотелось жить в вымирающей деревне, где, возможно, совсем скоро останутся только надгробия с пустыми могилами да странный отшельник у подножия холма. Мицунари поднялся и аккуратно отряхнул налипшие на рукавах травинки: — Проводите меня в нужный дом? Я попробую помочь вашему горю. Тихий плач путался с шумом дождя, растворяясь в нём и становясь почти что неслышимым. Хрупкое молодое тело в белом саване смотрелось ненормально и неестественно — этому юноше ещё бы жить и жить, но судьба распорядилась иначе. — Он был болезненным с раннего детства, — тихо поделился глава семьи, — врачи не прочили ему дожить даже до совершеннолетия, однако он пережил положенный ему срок. Мой бедный, бедный Ринтаро... Мужчина замолчал, пустым взглядом уставившись куда-то в угол комнаты, а Мицунари осторожно обошёл усопшего по кругу, после зачем-то касаясь накрытого белым платком лица. Сакон подпирал плечом дверной косяк и позёвывал в кулак; суета людей вокруг умерших его утомляла. — Обычно мы оставляем умершего одного, — прошептала сердобольная женщина, приподнявшись на носочки, чтобы достать Мицунари до уха. — Вы уверены, что хотите остаться в доме на эту ночь? Мицунари улыбнулся самой тёплой и ласковой своей улыбкой: он уже не первый раз утешал напуганных жителей, и теперь ему в этом не было равных. По части речей Мицунари поднаторел за последние месяцы, и теперь даже Сакон, случая его мягкий проникновенный тембр голоса, верил во всю ту ерунду, что нёс Мицунари необразованной деревенщине. — Конечно, я останусь и прослежу, чтобы с Ринтаро ничего не случилось. Это ведь моя работа. Когда все ушли, Мицунари спокойно растянулся на заранее приготовленном футоне и сладко зевнул, блаженно потягиваясь. — Вы совсем ничего не собираетесь делать? — спросил Сакон, небрежно играя с яблоком из корзины с подношениями. Если что, пропажу яблока можно будет списать на демона; запустив клыки в сочную мякоть, Сакон блаженно сглотнул кисло-сладкий сок. — Предлагаешь читать молитвы? Или, быть может, спуститься обратно к отшельнику и разобраться, что это за зверь? Извини, Сакон, но я хочу спать и потому воспользуюсь добротой местных жителей. Уснул Мицунари очень быстро, свернулся клубочком на футоне, подложив ладонь под щёку, а Сакон осторожно укрыл его собственной накидкой. Делать в доме ему было нечего, и он позволил себе прикорнуть рядом с ним. Разбудил его грузный шаг по энгаве. Чуть приоткрыв глаза, Сакон следил за фигурой, движущейся за приоткрытыми сёдзи, и когда монах вошёл в дом, почувствовал запах дождя и свежей земли. Он шёл очень медленно, ледяные капли с насквозь промокших одежд то и дело срывались на татами, образуя лужицы; камешки чёток стукались друг об друга при каждом шаге. Смертельно уставший Мицунари продолжал крепко спать, по-детски уткнувшись носом в сгиб локтя; Сакон лишь делал вид, что дремлет, на деле не сводя внимательного взгляда с напряжённой спины. Даже когда монах опустился на колени, складывая руки в молитвенном жесте, Сакон не стал его останавливать — в конце концов, не было ничего плохого в том, чтобы справить по усопшему панихиду. Мерный стук чёток вкупе с заунывными молитвами убаюкивали, путающиеся с шумом дождя напевные слова могли усыпить даже демона. Сакон и не заметил, как его глаза закрылись, а сознание заволокло туманным маревом, в котором плыл, как и сейчас, навязчивый аромат благовоний с примесью запаха дождя и свежевыкопанной могилы. Нависшая над мертвецом фигура казалась огромной, подпирала собой балки, а мощные лапы могли разорвать её в мелкие клочья без особых усилий. Демон пожирал всё без разбора, не гнушаясь ни костями, ни волосами, ни саваном, разгрызал упругие ещё сухожилия и лакал длинным языком стылую кровь, продираясь сквозь внутренности. Когда-то Сакон тоже был таким: так же раздирал тела в клочья, чтобы выдрать бьющееся пока ещё сердце и вырезать сочную мягкую печень, однако никогда, даже в самые дурные времена, он не опускался до мертвечины. — Ты омерзителен, — прорычал Сакон, сбрасывая с себя оковы сна, и низко заклокотал, скаля сдвоенные клыки, но монах не повёл и бровью, продолжая нараспев читать священные слова. — И что? Неужели живые менее вкусные, нежели трупы? На твоём месте я бы не довольствовался столь скромным столом. — Я предупредил вас сразу, — резко прервал его монах, поднимаясь на ноги. Его тень вытянулась так далеко, что проходила через всю комнату, мешаясь с ночной темнотой за полуприкрытыми сёдзи. — Но вместо того, чтобы уйти, вы притащились в этот дом. Обычно людей я не ем, но ради вас придётся сделать исключение. Чтобы дать себе чуть больше пространства для манёвра, он сделал шаг назад, но стоило ему вступить в невидимый круг, как огни ламп заплясали, будто сумасшедшие, и слились в одну стену яркого пламени. — Исчезни! — распахнул Мицунари глаза, безошибочно кидая офуда, и всё вокруг заволокло густым тёмным дымом.

***

Мицунари внимательно смотрел на распятого заклятиями демона, и в глазах его было видно неприкрытое сочувствие. Мицунари всегда был таким — слишком сопереживающим и жаждущим спасти все заблудшие души. "Он ведь был человеком", — обязательно сказал бы он и кинулся искать рецепт от проклятия, потому Сакон опередил его, говоря грозно и сухо: — Он всего лишь спятивший демон. Сожранная мёртвая плоть никогда не даст ему вернуться к свету. Изгоните его, и дело с концом. Мицунари замотал головой, будто бы сгоняя наваждение, но его пальцы не желали сплетаться в необходимые жесты, и слетающие с губ слова очищающего заклинания звучали несколько нерешительно. Он был достаточно силён, чтобы уничтожать нечисть, но всё, что мало-мальски касалось людей, делало его слишком податливым. Этим легко было воспользоваться, сыграв на человеческой слабости, и потому Сакон неусыпно был рядом, готовый прийти на помощь и защитить в любой момент. Когда офуда полностью опутали тело Киёмасы, он пронзительно закричал от обжигающей боли. От крика Мицунари вздрогнул, но читать заклинание не прекратил, лишь закрывая глаза, чтобы сосредоточиться; демон не желал возвращаться обратно так просто. Только милосердный удар, рассёкший тело надвое, помог Киёмасе навсегда обрести покой.

***

Уходил из деревни Мицунари с тяжёлым сердцем — это было видно по его понурым плечам и потухшему взгляду, и Сакон, чувствуя это, сам томился от охватившей душу тоски. В принципе, демонам были чужды человеческие эмоции, но с Мицунари его связывали настолько тесные узы, что не чувствовать его он не мог при всём желании. — Давайте сегодня заночуем на постоялом дворе, — предложил Сакон, подхватывая тяжёлый короб господина. — И чтобы безо всяких приключений. Мицунари пожал плечами, пустым взглядом скользя по ветхим домикам, окутанным предрассветной дымкой. Поскорее уйти отсюда было самым верным решением, но усталость и непонятная грусть делали шаги столь же тяжёлыми, как свинцовые тучи в осеннем небе. — Сакон, как думаешь... Я поступил правильно? — Вы сделали то, что подобает делать герою — бесплатно помогли жителям, спасая их от чудовищ, — иронично хмыкнул Сакон, но, поняв, что Мицунари не оценил его шутки, добавил уже серьёзней, — вам просто надо как следует отдохнуть. Хмурое небо продолжало моросить мелким дождём. Всё вокруг ещё дремало, скованное осенней прохладой, и в призрачном тумане медленно таяли две фигуры, движущиеся навстречу новым приключениям.