В мгновении застывший образ

Мир живых. Каракура. Центральная больница Каракуры. Мужчина поднял голову от стола и замер. Еле ощутимое беспокойство в воздухе заставило его оторвать свое внимание от карты пациента. Он развернулся в кресле и поднялся на ноги. За широким окном его кабинета уже заходило солнце, окрашивая горизонт зловещим багряным закатом. Последний этаж больницы Акатсуки как нельзя лучше подходил для наблюдения этого природного явления. Возможно, именно поэтому много лет назад он выбрал это место для своего кабинета. Ему нравилось наблюдать, как заканчивается очередной человеческий день. В эти моменты он больше всего ощущал всю эфемерность и недолговечность смертных. Лучик скользнул по прозрачным очкам мужчины, скрыв от окружающей реальности мрачный взгляд иссине-серых глаз. Где-то невдалеке растекалась грязная реацу пустого. Совсем недалеко. Если бы он захотел, то уже через секунду мог развеять по ветру грязный комок духовной энергии. Но вместо этого мужчина отвернулся и прошел в глубь кабинета. Во всем своем внешнем виде седовласый уже давно научился игнорировать проявления потусторонних сил. И, наверно, не было бы сказать лишним, отдал бы многое, чтобы вовсе не ощущать эти потоки. Но все же уже давно смирился с тем, что эти способности исчезнут только вместе с его жизнью. Хотя, сейчас его беспокоило нечто иное, по сравнению с чем, появление пустого недалеко от его больницы было просто мимолетным мгновением не заслуживающим и толику его внимания. Мужчина недолго порылся в кармане белоснежного докторского халата и через секунду извлек оттуда небольшой, но с весьма замысловатой резьбы ключик. Ключ не открывал дверей или еще что-либо слишком массивного и подходил лишь к одному предмету в кабинете мужчины. К небольшому отделению, шкафчику в самой темной части помещения. Столешница над шкафчиком была завалена медицинскими картами, которые доктор некоторое время назад аккуратно разложил по стопкам. Аккуратность и строгость, собственно говоря, были главными чертами этого человека, конечно, если не считать некоторую неприветливость, что тоже была какой-то частью его характера. Впрочем, мужчина скорее назвал бы это гордостью, нежели чем-то иным. Он подошел к шкафчику и, вставив ключ в углубление несколько раз повернул его в замочной скважине. Раздался характерный скрежет, и ключ остановился в механизме, давая понять, что замок открыт. Не отрывая руки от ключа, мужчина потянул его на себя. Шкафчик скрипнул, но все же поддался, открывая взору свое нутро. Мужчину не интересовали книги или старые записи, ютившиеся на самом дне небольшого отделения, все, о чем они могли рассказать, он знал наизусть. Его взгляд остановился на вершине этого небогатого содержимого. На самом верху лежала небольшая цветная фотография. Она казалась весьма старой, но все же цвета на ней все еще были довольно насыщенны, выражая очертания темноволосого ребенка. Голубоглазый мальчик лет семи, смущенно краснея, сжимал в кулачках заполненный учебниками ранец, и был явно недоволен, что его вот так фотографируют. Несколько минут мужчина смотрел на фотографию ребенка, когда его взгляд ухватился за нечто серебристое в уголке шкафчика. Он протянул руку и извлек предмет наружу. Еще один лучик солнца, скрыв глаза мужчины за стеклами очков, остановился и замер на серебряном пятиконечном кресте. Мужчина сжал крест в руке и, вновь взглянув на фото, закрыл ящик и повернул ключ до упора. Чувство беспокойства, зародившееся в душе этого человека два дня назад лишь нарастало – он больше не мог чувствовать духовную энергию ребенка с фотографии – ни в школе, ни дома, ни во всей Каракуре, что могло означать лишь одно – его сын уже покинул Мир живых. Ему не нужно было читать записки, что тот оставил в подвале этого здания. Мужчина даже не взглянул на нее, хватало лишь этой пустоты, чтобы понять все замыслы своевольного мальчишки. Впрочем, мужчина не жалел, что вернул сыну силы Квинси. Он решил, теперь только от этого ребенка зависит, будут они жить в нем или умрут. Как и он сам. Когда он обдумывал это в дверь постучали. На пороге стояла невысокая женщина лет тридцати. Темные, почти черные волосы скрывала белая больничная шапочка, сочетающаяся с розоватой сестринской формой. У женщины была тонкая фигура и прямая осанка, которая с первого взгляда говорила о строгости и аскетичности ее характера. Впрочем, мужчина находил в этих ее чертах нечто полезное. В руках она сжимала черную в несколько листов папку с жесткой подложкой. - Исида-сан, время вечернего обхода, - коротко произнесла она и дождавшись такого же короткого кивка мужчины, вновь исчезла за дверью. Рюукен еще раз взглянул на закат и, спрятав крест в кармане халата, вышел из кабинета.