Папаша

— И все же я не понимаю, — раздраженно отчеканила Людмила, — Лискин-кискин, почему вы не можете пожить у меня? — Люд, а если следующей сожженной квартирой станет твоя? — напрямую озвучила Алиса то, что уже минут пятнадцать пыталась донести до подруги деликатно, полунамеками. Подхватив аппарат и прижав трубку плечом, девушка сделала шаг назад и заглянула через приоткрытую дверь в спальню. В спальне, придвинув журнальный столик ближе к дивану, чтобы удобнее было рисовать, Пчелкин вдохновенно повествовал Светлячку, с открытым ртом внимающей его рассказу:  — Птички живут не в домиках, а в гнездышках…  — Все равно, — произнесла в трубке Люда, и Алиса вздрогнула, совсем завороженная этой картиной и забывшая о разговоре, — все равно тебе совершенно не обязательно жить в одной квартире с этим ужасным Пчелкиным. Лиска осторожно прикрыла дверь в комнату.  — Он ее отец, Люд, — вздохнула она.  — Отец, к твоему, Лискин, сведению, — еще больше распалилась Людмила, — это тот, кто воспитал и вырастил. Вот где он все это время был, а?!  — Да он не знал вообще, Люд, — вяло, в противоположность подруге, произнесла Алиса.  — Развлекался, — припечатала Макарова. — Трахал баб! Нет, а что ты ржешь?.. Лиска и в самом деле, ощутила, что ее распирает от неконтролируемого приступа смеха. Послушав пару минут невнятные сдавленные смешки подруги в трубке, Людмила и сама рассмеялась.  — Ты смешно сказала просто, — пояснила Лиска, немного придя в себя.  — И все-таки подумай о том, что я предложила, — вернулась Люда к теме разговора. — В моей квартире всегда найдется для вас место. Попрощавшись с подругой, Алиса положила трубку на рычаг и зашла в спальню.  — Витя, — негромко позвала она Пчелкина.  — Нарисуй птичек в гнездышке, — посоветовал тот Светлячку, озадаченно нахмурившейся, встал с дивана и подошел к Алисе.  — Вить, мы со Светой можем на диване лечь.  — Не говори ерунды, — только отмахнулся тот, — на диване тесно.  — Я привыкла, — дернула плечом Лиска, не глядя на Пчелкина. — Мы всегда спали на диване… там.  — Ну и больше не будете, — раздраженно буркнул Пчелкин. Ее слова напоминали ему о том, в каких условиях они все это время жили. И он чувствовал — черт возьми — он чувствовал, что виноват во всем этом. Пока у него были такие возможности, которыми он не стеснялся пользоваться, его дочь не имела даже своей собственной отдельной кровати. Но все свои размышления Пчелкин, конечно, выливать на нее не стал — не дурак. Озвучил только созревшее решение:  — Я куплю кроватку, — произнес Витя уверенно. Обняв Алису за плечи, он увлек ее за собой в спальню. — Смотри, если здесь подвинуть шкаф… впрочем, шкаф тоже придется покупать новый… так вот, если мы его подвинем, то для детской кроватки как раз останется место. Думаю, займусь этим на следующей неделе… Лиска слушала его вполуха — как если бы он рассказывал про жизнь на Марсе: это, может, и забавно, но все равно она в это не верит. Глядя на вдохновенно вещающего Пчелкина, девушка задумывалась о том, что рано или поздно все равно придется заботиться о жилье для себя и дочери – ну, примерно тогда, когда у Пчелкина пройдет запал, рожденный чувством вины. О том, что он полюбил Светлячка и, тем более, любит ее саму, девушка, конечно, ни минуты не думала. Ей не до размышлений о сказках: надо думать о том, как поднять дочку. В Москве для них сейчас жить опасно, это было ясно как белый день. Можно попробовать вернуться в Душанбе, с которым у Алисы были связаны самые теплые воспоминания. Во-первых, бабушка, которая приняла внучку в своем доме, после того, как ей пришлось бежать из своего собственного. Бежала она в ужасе, без предварительного звонка и почти без вещей, купив билеты на последние деньги. Алису никто не выгонял, конечно. Мачеха, с которой Алиса была вынуждена делить квартиру целых пять лет, после известия о беременности ненавистной падчерицы разозлилась безумно. Сначала орала, чтобы девушка шла на аборт, но Алиса только молча обливалась слезами и качала головой — она не могла себе представить, что сделает это. Потом была неделя затишья. А потом мачеха заявила, что сделает все, чтобы Алиса своего ребенка не увидела. Это было сказано буднично, между делом — это была не угроза и не предупреждение, — и Алиса испугалась. Она успела всем сердцем полюбить своего еще не рожденного ребенка — девушка была совершенно уверена в том, что у нее будет дочка, вот буквально с первых недель, — и страх за ее благополучие, однажды поселившись в Алисином сердце, уже больше не отпускал. В том, что мачеха запланированное выполнит, Лиска не сомневалась. В конце концов, не зря она, еще будучи подростком посчитала подозрительной смерть своего отца. Вот только в отделении убитому горем ребенку не поверили ни на минуту: добрый милиционер с седыми висками выслушал ее внимательно, без протокола, напоил ее чаем да поручил подчиненным отвезти домой. У него у самого была такая же дочка. Вот так бывает — сначала отец, а потом и бабушка. И теперь Алисе все время мерещился взгляд в спину, взгляд человека, ждущего, пока она на минуту отвернется от дочери… Вернувшись в реальность, Алиса все никак не могла прийти в себя — едва удалось сглотнуть ком в горле, как глаза защипало от слез. Пчелкин, конечно, заметил.  — Ты чего? — заметно растерялся он. По своему собственному мнению, он не говорил ничего такого, что могло бы вызвать приступ рыданий у нее — напротив. — Не хочешь у окна кроватку ставить? — сделал предположение он — и тут же обругал себя мысленно за глупую фразу, — приблизившись к Лиске и сжав ее руку в своих. — Так мы не будем. Ты только не плачь… Впрочем, смогла она и друга завести в Душанбе, и это было вторым прекрасным воспоминанием. Так странно — такие непохожие, они сумели быстро понять друг друга, как будто мысли читали. И последнее, что Лиска знала о нем — он женился недавно. Только и успела, что поздравить. И его номер телефона вместе с записной книжкой, конечно, сгорел. Не дело, нет, совсем не дело ехать в такую даль без телефонного звонка. Может, попросить у Саши помощи? Едва ли он откажет в небольшой услуге. Впрочем, друг ее может и не найти возможности принять Алису и Свету в своем доме, ведь теперь он завел семью. Все, что Алиса знала о его жене — та очень религиозна. Не то чтобы Фархад не доверял близкой подруге, просто он и сам мало знал о своей супруге. Санат представлялась Лиске суровой мусульманской женщиной, которая совершенно точно не потерпит постороннюю в своем доме — сживет со свету.  — Мама, мама! — воскликнула Светлячок, отвлекая Лиску от невеселых мыслей. — Посмотри, я птичек нарисовала.

***

Друзья не ожидали от него такой жестокости — это Пчелкин понимал сейчас ясно. Раздражённо оттирая кровь с рук дорогим носовым платком, он шел самым первым и ежился от внимательных взглядов в спину. — Эй, брат, — только Космос решился догнать его и ткнуть кулаком в плечо, привлекая внимание. — Ты как?  — Порядок, — буркнул Витя, избегая его взгляда. Несмотря на то, что со стороны казалось, будто все четверо — не разлей вода, на самом деле все было гораздо сложнее. С Косом, например, они были гораздо ближе между собой, чем с остальными. Впрочем, и если уж ругались, то только до кровавых драк. Даже Белый, даже неделю как женившийся Фил так и не смогли понять, что его толкнуло лично перерезать шею ублюдку, который устроил поджог, а потом смотреть, как тот бьется в предсмертных конвульсиях. Его, в конце концов, просто пристрелить можно было. И только Кос отнесся к случившемуся философски — а может, уже долбануть успел. Уроды. Самые настоящие ублюдки: всего лишь ради того, чтобы заморозить переговоры о поставках в Москву, они готовы были прикончить и переводчицу, и ее маленькую дочку. Виктор не считал себя образцом благодетели — да и не имел он на это права, — и чувствовал, лично готов каждому из них воткнуть в горло нож. Скомкав платок, Пчелкин бросил его под ноги и, легко взбежав по насыпи, первым вышел к машинам.  — Витя, тебя до дома сейчас? — поинтересовался подоспевший Шмидт. Подумав, Пчелкин отрицательно качнул головой. — Нет, сначала в офис, в таком виде я домой не поеду, — надо же, как странно —, а ведь еще совсем недавно в свою собственную квартиру он мог войти, ввалиться или даже вползти совершенно в любом виде. Впрочем, нельзя сказать, что перемены ему не нравились — скорее, вызывали некоторую оторопь. — А потом мне надо будет кое-куда заехать…