***
— Ты никому не нужен, рыжик, — напевает она за его спиной в столовой во время обеда. — Твой дружок не появлялся здесь уже почти три недели. А твоя семья, кажется, и того дольше. — Фиона и Лип были здесь вчера, — возражает Йен, не в силах больше молча игнорировать ее насмешки, и сидящий напротив него псих замирает с ложкой, поднесенной ко рту. В ложке у него какая-то мерзкая зеленоватая жижа — и Йен пытается не думать о том, что именно это такое. — С кем ты разговариваешь? — недоуменно спрашивает у Йена псих. — С ней. С этой брюнеткой-красоткой, которая танцует здесь круглые сутки, — отвечает Йен и оборачивается, но за спиной у него уже никого нет. — Ты ненормальный, — фыркает псих и запихивает в свой рот зеленую дрянь. — Это ты мне говоришь? — усмехается Йен. Он-то знает, что этот парень мажет дерьмом стены в туалете. — Да, — невозмутимо отвечает псих. — Здесь никто не танцует, понял? И здесь нет красоток. У тебя глюки. — Я на таблетках, приятель, — отчего-то нервно парирует Галлагер. — Я на таблетках уже почти полтора месяца. — Я на таблетках уже три года, — все тем же ровным тоном говорит псих. — И знаешь что? Они не помогают. У Йена почему-то все холодеет внутри.***
— Убирайся, — требует Галлагер, когда во время прогулки во дворе слышит позади себя ее легкие шаги и тихое, издевательское хихиканье. — Ты меня достала. — Но ты мне нравишься, — капризно тянет она и Йен, резко оборачиваясь, едва успевает отшатнуться, потому что иначе она бы врезалась в него. — Ты вообще существуешь? — отрывисто спрашивает он, когда после неудачной попытки снова схватить ее (она уклоняется одним неуловимым и молниеносным движением) раздосадованно замирает напротив. — Какая разница, рыжик? — томно щурится она. — Существую я или нет, это тебе решать. Ты же меня видишь, верно? Ты меня слышишь, ведь так?.. — Кто ты? — Йен сердится, Йен ее ненавидит, и Йен подозревает, что спасения от нее не существует. — Зови меня Кэтрин, — благосклонно отвечает она и, помедлив секунду-другую, прибавляет: — Ты ведь знаешь, что когда ты умрешь, вся твоя семья и твой гомик-приятель вздохнут свободно? Ты для них — как непосильная ноша. Ты же знаешь это, да, рыжик? Они именно поэтому тебя сюда и сбагрили. — Я сам пришел сюда, сука ненормальная! — кричит на нее Йен и даже замахивается, и внезапно у него получается ударить ее, и он бьет ее до тех пор, пока она не падает на землю, но даже тогда он не может остановиться и обрушивает на нее удары ногами. Он так остервенел, что его с трудом оттаскивают два медбрата, а спустя пару часов, когда он лежит обколотый на койке в карцере, то Кэтрин кружится вокруг него в танце и смеется. — Ты избил того мудака, который был в столовой, — сообщает она доверительно, склоняясь к нему, и ее темные зрачки так сильно расширены, что Йену становится страшно. Он начинает кричать, а она все смеется и смеется, и его агония длится, наверное, целую вечность…***
— Представь, что ты злодей, — настырно зудит Кэтрин за плечом Йена. — Кого бы ты убил первым? Его всего два дня как выпустили из карцера, и лекарств в нем все еще столько, что впору называть это «лошадиной дозой», но все бесполезно. Чем больше лекарств, тем упорней Кэтрин, тем навязчивей. Он слышит ее голос даже по ночам, он просачивается прямо в его сны и щебечет о смерти, разложении и суициде. — Я убил бы тебя, — шипит Галлагер сквозь зубы. — Тебя, сука. Слышишь? — Зря, рыжик, — заливисто смеется Кэтрин, запрокидывая голову назад. Зубки у нее жемчужно-белые и идеально ровные. Йен ненавидит эту мерзкую блядь до тошноты, до крика, булькающего в глотке, до черных и красных пятен перед глазами. — Начинать всегда стоит с себя, — назидательно грозит она ему пальцем. — Запомни это. Хочешь, я научу тебя правильно вскрывать вены?..