Точка опоры

Это была настолько обыкновенная секунда, что произошедшее продолжало казаться замысловатым кошмаром — вроде того, что некогда продемонстрировал ей Фонг. Будто воображение превратило пустяковую размолвку с Бобом в длинную цепь чудовищных происшествий — в нечто такое, чего просто не могло случиться ни с ними, ни в Мэйнфрейме, если вовремя отдавать себе отчёт в том, что делаешь. Теперь, как и тогда, она сидела в своём кафе за работой, машинально отводя взгляд от видеоокон всякий раз, когда хлопала дверь, постоянно ожидая, не промелькнёт ли у входа знакомая синяя униформа. Она как будто даже знала, что будет дальше — Энзо, заручившись поддержкой жителей города, будет устраивать для них с Бобом подходящую «трагедию или извинения», а они будут до поры до времени доблестно сопротивляться... Но Энзо-младший был в Суперкомпьютере — Турбо забрал его лично, когда антивирусная команда возвращалась с задания. Ну а Энзо-старший благоразумно не вмешивался. Она ожесточенно восстанавливала внешние связи, потерянные из-за Мегабайта и Дэймон, малодушно пытаясь отсрочить извинения не за несколько неосторожных слов, а за худшее предательство, которое она когда-либо совершала в своей жизни. Если бы Боб пришёл в кафе — мечтала она — и повёл бы себя так же, как и всегда — это значило бы, что он простил, и ей было бы легче произнести слова, уже много раз воспроизведённые в голове. Дверь кафе распахнулась, когда Дот мило улыбалась семье спрайтов, договаривающихся о переезде в Мэйнфрейм — и почти все мысли вдруг стерлись из её разума. — К-катрин, Джей, простите, я свяжусь с вами чуть позже, — быстро проговорила она, захлопывая окно быстрым движением руки. Но ее поджидало жгучее разочарование: вошедший не был Бобом. Знакомую форму носил незнакомый молодой страж со светлой, персикового цвета кожей и каштановыми волосами. — Ка… Страж восемь-четыре-два Грин к месту несения службы прибыл, — довольно бодро отрапортовал он, запнувшись в самом начале. — Здравствуйте, мэм. Некоторое время она недоуменно смотрела на него. — Я думала, Мэйнфрейм не нуждается в дополнительной защите? «Тем более, когда вирусов больше нет… Но Боб — что с ним случилось? Комиссован? Ушел из стражей?» На лице Грина после ее слов появилось озадаченное выражение. — Меня прислали в качестве замены теперешнему Стражу, который подал прошение об отставке с поста в Мэйнфрейме, мисс Матрикс. Вот как. Не из стражей. С поста в Мэйнфрейме. Её охватила полная беспомощность, такая, словно их город вновь проваливался в почерневшее энергоморе, и совсем ничего нельзя было сделать. Разве что совершенно спокойно спросить: — Вы уже были у него…? — Эндрю, — уточнил он, заметив её колебания. — Можно Энди. Нет, я отправлюсь к нему от вас, мисс Матрикс. — Почему? — спросила она, как будто это имело особое значение. — Первый Страж Турбо советовал мне вначале познакомиться с вами, как и ваш хранитель Системы. — Спасибо… Энди. Кстати, можете звать меня Дот. Не буду вас задерживать. — Благодарю, мисс… Дот, — он кивнул, — у вас замечательный город. Моей сестре здесь очень понравится. — У вас есть сестра? А родители? — Наша мать погибла. Вирус, — коротко пояснил Энди. — Дори была совсем маленькой. Сейчас она в приюте при Академии. Машинально проделывая обыденный ритуал знакомства, Дот поражалась, как долго ей удаётся держать лицо. Но когда дверь за новым защитником Мэйнфрейма закрылась, отпущенное её терпению время кончилось, и она беспомощно расплакалась, прикрыв глаза ладонью и не чувствуя себя способной воспользоваться тем шансом, который предоставили ей Фонг и Первый Страж. *** «Боб». Глитч на законном месте. Окно. Турбо. Просыпаться в собственной комнате ничуть не легче, чем в центре спецпомощи Суперкомпьютера. Там просыпаться было тяжело, точно неведомый груз давил на грудь и голову, здесь — не хочется. — Ты отключился, не дав мне как следует выговорить тебе за недооценку противника, — поясняет Турбо. — Пришлось нести тебя домой. Как ты себя чувствуешь? Боб чувствует себя, словно папка, из которой изъяли данные. Так, словно его уже удалили. Он собирается с силами и выталкивает слова сквозь липкую стену омерзения, направленного на себя самого. Таких защитных стен ещё не выдумывали даже кодмастера. — Всё. Хорошо. Турбо. — Копланд, сканирование! — приказывает Турбо вместо ответа. На протест нет никаких сил, и он молча закрывает глаза, дожидаясь вердикта. — Кроме высокого уровня вирусного воздействия, ничего серьёзного, — сообщает Первый Страж. — Отчитываюсь, как командующий антивирусным отрядом, перед городским Стражем: на всех жителей города в разной степени оказывалось вирусное воздействие. Особенно серьёзно твой знакомый успел обработать тебя, чуть меньше — Энзо-старшего и его подружку; их, скорее всего, в игре. В результате воздействия наблюдалось уменьшение способности к сложным логическим построениям, упрощение мыслительных процессов и снижение мощности, а так же особое расположение к источнику воздействия. Проще говоря, все эти спрайты сильно поглупели и втрескались в вируса до беспамятства. Ты — поглупел, но по-видимому, не втрескался, — хмыкает Турбо. — Антивирусная команда останется здесь и будет оказывать помощь, пока всё не вернётся в норму. Мерзость поднимается изнутри, накатывает волнами до мутной обессиливающей тошноты, и нет способа с ней справиться. — А Дот? Серьёзно заражена? Взгляд Турбо становится задумчиво-внимательным, как будто тот взвешивает разные варианты, пытаясь предугадать реакцию собеседника на каждый из них. — Я бы сказал… если ты мне позволишь, конечно... что он не стал обеспечивать себе решающее преимущество. «Я богаче, чем час назад. Мне не угрожает перспектива перестать быть похожим на спрайта. У меня есть мой замечательный китул и нет иллюзий. Но…» — Ты не возражаешь, если я буду руководить работой команды отсюда? У тебя здесь удобно. — Плохо притворяетесь, босс, — серьёзно сообщает Боб. — Лучше тебя, — ворчит Турбо, активируя энергопокрывало. — От твоего вида удалиться хочется. «Удалиться. Хочется». Круг из Стражей. Китули в боевой готовности на выставленных руках, в центре круга — вирус, и все знают, что случится через наносекунду. А Глитч — разрядился. Боб поворачивается спиной к происходящему, выходит за двери. И там, на ступенях под открытым небом, после произнесенной одними губами команды, впитывается в ступени энергия, которой вполне хватило бы на полноценный удар. Синий свет энергопокрывала под плотно зажмуренными веками. Проснувшись, он знал, что должен делать теперь, словно рука Юзера вложила это ему в голову, пока он спал. *** За секунду до отбытия антивирусной команды к нему пришли Энзо Матриксы. Вдвоём. Выражение лиц у них было одинаково виноватое — как у нашкодившего Фрискета — и категорически им не шло. — А потом он сказал, что... тебе стало хуже, и предложил отложить свадьбу, но... я не знаю, что на меня нашло. Честно, Дот и... он показались мне чем-то настолько более важным, — Матрикс машинально ковырял подлокотник кресла и, не замечая, отщипывал от него довольно крупные куски пористого пластика, — и я предложил промолчать. Я... если ты сейчас меня ударишь, то будешь прав, и я тебе даже словом не возражу. Будешь прав, даже если удалишь. — По правде говоря, за испорченное кресло я сержусь на тебя больше… Боб сказал это почти не наигранно. Вполне искренне. Матрикс торопливо отдёрнул руку. «Энзо, я мог бы прожить без этого рассказа, и даже лучше, чем после него.» — …и знаете почему? Ему всегда удавался такой тон, особенно когда хотелось сделать что-то совсем другое — например, от радости варварски повалить с разбегу на палубу загадочно повзрослевшего Энзо — пусть узнает, каково это. Матриксы явно не ожидали услышать от него подобное и смотрели изумленно — а старший еще и слегка недоверчиво. — В моей жизни был момент, когда я позволил себе повысить голос на Фонга, чего потом стыдился, конечно, — начал он, устраиваясь удобнее: развалившись в кресле, вытянув ноги, развернув плечи, сожалея о времени, когда эту открытую позу уверенного в себе существа ему не приходилось играть. Пожалуй, в этом он напоминал себе Мегабайта и не знал — есть ли смысл изображать сейчас того Боба, который не возвращался из Паутины, того, кто мог себе позволить не экономить силы в каждом движении. — Это случилось, когда один замечательный, но неопытный парень решил резко поумнеть, а Фонг решил показать ему, что из этого получается. Он не без удовольствия отметил тёмную краску смущения на щеках у Матриксов — едва ли не с проблеском бросившейся в лицо энергии. — Китулы не зависят от внутрисистемных перераспределений мощности. Правда, единственное, что Глитч смог сделать, это предоставить мне довольно подробный отчёт по возвращении системы в нормальное состояние. Энзо Матриксы смутились ещё сильнее, хотя, казалось бы, уже попросту некуда. — Мне было довольно досадно, и я говорил ему, что мы беззащитны перед идиотизмом, что в Мэйнфрейме на любой недосмотр непременно находится катастрофа, а подобные эксперименты могут закончиться хорошо разве что чудом… Это не было неправильно — ты… вы многое поняли после того случая, но всё же... — Боб пожал плечами. — И что же Фонг? — с любопытством спросил Энзо-младший. — Был смущён. Игру он, конечно, не заметил, — Боб с беспечным видом развёл руками. — И вот, то же самое Мегабайт сделал со всеми нами. Он хотел нас унизить, особенно меня, и своей цели добился, но обижаться на кого-то из вас с моей стороны было бы глупо. Я не обижен на вас. Ни на кого из вас. Матрикс понимающе кивнул. — По крайней мере, он сохранил мой код. *** Спустя секунду, в той же маленькой гостиной, куда вмещались только три кресла и столик, он повторил это для всех заинтересованных — всех, кроме Дот, которая так и не появилась. Что было, пожалуй, к лучшему. Я не сержусь. Нет, я не обижен. Не на что. И всё же: «Нет способа, чтобы у тебя всё получилось», — твердил его внутренний голос, окончательно приобретая интонации Мегабайта, и он чувствовал фальшь происходящего. Удалённый файл не восстановишь, пошатнувшееся доверие к миру и тем, кто вместе с ним совершали невозможное, не достанешь как гравидоску — а стало быть, попытки сделать вид, что всё по-старому были… нечестностью. Были сродни тому, что делал Мегабайт, прикидываясь им самим. Осознание этого и погнало его сюда — на стену. Вряд ли он мог бы отдать себе отчёт в том, почему он отправился дефрагментировать свой файл именно сюда. В безлюдное место, нелюбимое всеми жителями системы, несмотря на то, что над городом с того памятного перезапуска уже не возвышалась красно-золотая башня Тора. Он сидел на внешней стене, и город лежал под ним и перед ним, а дальше простирался океан, казавшийся теперь бескрайним — ведь в нём были разрывы, которые он мог превратить в порталы. В нём таилась неизбежность далёкой дороги. Он вновь поразился тому, как легко намерение покинуть Мэйнфрейм стало для него решенным делом. Всё было правильно — обстоятельство, что Организации сейчас как никогда необходимы опытные Стражи, и его собственные желания, объединившись, гнали его из Мэйнфрейма. Вернее, чем это мог бы сделать Мегабайт. Или чем сделал Мегабайт? И всё-таки даже здесь, на стене, было слишком много Мэйнфрейма, чтобы вот так запросто решиться покинуть его. Даже несмотря на благодарность по отношению к Гексе. Даже невзирая на отвращение после того, что сделал с ним Мегабайт. Он выглянул за край стены, с лёгким сомнением глядя на страховочную сеть, натянутую над океаном. Он не мог припомнить случая, когда кто-то падал, или, не приведи Юзер, прыгал со стен секторов Джетти-Прайм или Бодвей, но правила систем подразумевали, что на высоких стенах должно быть нечто, что может предотвратить несчастные случаи. Узкая сетчатая полоска казалась вполне надёжной, и он, недолго думая, спрыгнул на неё. И замер от внезапного и острого чувства, лишь отдалённо напоминающего испуг. А что, если… упасть в океан, так близко от городских стен? Невозможно не оказаться оглушённым при падении такой высоты. Он со странным извращённым удовольствием представил, как его бесчувственная бит-карта с каждой следующей волной оказывается ближе и ближе к восходящему столбу чистой энергии, питающему ядро, а там уже всё равно — есть ли она в этом потоке… Он думал об этом, на время забыв, что ему не угрожала опасность действительно упасть в океан — даже если бы у него случился настолько серьёзный сбой программы, Глитч мигом пришёл бы на помощь, даже по собственной инициативе. Разве что Боб прыгнул бы сам… Он всё ещё сидел на сети, прислонившись к стене спиной, обхватив колено руками, и криво улыбался представившейся картине, в чём-то почти привлекательной, когда на стене зашуршало, звякнуло, а вслед за тем над краем показалась растрёпанная рыжая голова. — Ну и местечко ты выбрал, детка, — чуть недовольно сообщила Мышь, приземляясь рядом с ним раньше, чем он успел предостеречь её, что сетка может оказаться непрочной. Сетка выдержала, а Мышь сдернула со стены сумку, звякающую двумя узкогорлыми зелёными бутылями — небольшими, если не знать, что их содержимым можно мертвецки напоить одного вебрайдера Скорра, или Матрикса — дважды. — Капитан Конденсатор поделился. Последние запасы, — уточнила она. Некоторое время они молчали. Городская стена за их спинами была чуть тёплой, и они удобно опирались на неё. Океан был дивно красив в своих радужных переливах, сливающихся с голубой текстурой неба. Этой картине было, конечно, далеко до смертельного и прекрасного хаоса Паутины, но она казалась Бобу величественной — и подавляющей, как любое одиночество. — Я передумала, — сказала Мышь. — Ты нашёл чудесное место, но если мы перепьём, нам будет трудно выбираться… Ужасная вышла лажа, — продолжила она другим тоном и как будто без всякой связи с предыдущим. — Если ты начнёшь сейчас ту же песню, что и весь город в последнюю дюжину секунд, я очень расстроюсь, — предупредил её Боб, принимая протянутую бутыль. — Надо же… — он помолчал. — Совсем как в старые времена. — Старые времена были четыре часа назад, а что ты собираешься делать теперь? — Ты тоже считаешь, что… повтор свадебной церемонии помог бы Мэйнфрейму действительно возродиться? — Кто тебе это сказал? — Мышь досадливо покосилась на него. — Я подслушал. — Он пожал плечами. — Глитч очень хорошо компилирует жучки. — Я была зла на Фонга, когда он это сказал, — Мышь фыркнула, показывая клыки. Это рефлекторное движение показывало, что она говорит правду — она действительно была зла и теперь. — А мы сейчас не о Мэйнфрейме, а о тебе. — Знаешь, если бы тот Боб действительно оказался копией… да хоть бы и оригиналом, я бы теперь пожелал им прожить вместе год и ни разу не поссориться, — он решительно разархивировал пиратский ром и отхлебнул. — Нет, не открывай вторую! — он протянул бутылку ей. Мышь отпила. — Я улетаю, Мышь, — сказал он со вздохом. Она молча сделала ещё глоток и вернула ему ром. Ещё несколько наносекунд протекли в молчании. Отведя взгляд от океана, по которому мерно катились энергетические волны, Боб прислонился к стене затылком и вгляделся в голубизну с застывшими в ней белыми туманными разводами. — Турбо не хотел трогать меня, — сказал он наконец. — Но я знаю, что он отзывает опытных Стражей из всех давно освоенных систем, заменяя их новичками, и отправляет их в те города, которые… столкнулись с нами во время господства Дэймон. Могут быть инциденты. И там не должно быть спрайтов, которые сгоряча схватятся за китул, словно они в игре. Такие дела. Он прикрыл глаза. — Глитч, Мышь получает право тебе приказывать до отменяющего распоряжения. — Собираешься напиться, детка? — насмешливо спросила Мышь. — Я же помню, как трудно тебя перепить. Ещё глоток цифрового рома, и пережитый недавно приступ острой тревоги отпустил окончательно. И всё же, несмотря на то, что капитанское пойло сшибало паутинных тварей на лету, было бы глупо приписывать перемену в настроении только ему. Возможно, дело было в том, что с Мышью можно было поделиться, по очереди, просто замыслом, безумным замыслом и замыслом самоубийственным — и ни разу не услышать фразы «Ты сошёл с ума». — Просто ты теряешь координацию и дар речи, а я — здравый смысл, — фыркнула Мышь. — Но, детка, Первый Страж не собирался забирать тебя из Мэйнфрейма. Она повернулась к нему и внимательно вгляделась, а он замер под её взглядом, не зная, как сформулировать то, чего ему хотелось бы больше, чем остаться в Мэйнфрейме. Что он был должен больше, чем остаться в Мэйнфрейме. — Я согласился бы с тем, что мне нужно прийти в себя — он это предлагал, — уточнил Боб, — но… я кое-что понял после того, что здесь случилось. Я просто понял… — он потёр лоб, — что мы думаем в двоичной системе. Даже когда речь о вещах гораздо более сложных, чем просто нули и единицы. Свой — чужой, спрайт — вирус, копия — настоящий... — он усмехнулся, — одно правильно, и его стоит оставить, другое — неверно, и с ним лучше не иметь никаких дел... Способ думать никогда не меняется, только... способность делать исключения, понимаешь? Ну вот... «Копия, но тоже Боб». Он помолчал. Она внимательно смотрела на него, повернув голову. Он пожал плечами и вновь вгляделся в океан, показывая, что не напрашивается на извинения. — А мы все, чуть раньше, не смогли осознать другое: «вирус, но который всех спас». И сбросили Гексадецимал со счетов. Я сделал её способной пожертвовать собой ради нас, и я не должен просто принимать эту жертву. Он чувствовал в эту наносекунду взгляд Мыши — такой, словно в эту наносекунду она всё-таки усомнилась в его здравом уме, — и обернулся к ней, пытаясь остаться невозмутимым. — Боб, — сказала она наконец. — Полная фрагментация. — Мышь... — начал он, потирая затылок, — это не настолько фатально, как многим кажется. Когда я отправлялся сюда четыре часа назад, в Суперкомпьютере успешно восстановили спрайта, распылившегося в пределах одной системы. Самое сложное, то, на что может уйти довольно много времени — собрать все фрагменты нужного кода, отделить их от случайных данных… Пожалуй, мне придётся снова соединиться с Глитчем... Но нужно хотя бы попытаться. Хотя бы убедиться, что найти её невозможно. В нашем мире всё же не бесконечное число систем, — добавил он немного погодя. — И даже не очень большое. Не волнуйся, Мышь. — Хорошо-хорошо, — протянула она, — я поняла. У тебя были такие хорошие отношения с вирусами Мэйнфрейма, что хотя бы без одного из них город тебе не мил. Он застыл на долю наносекунды — внутренне и внешне. Мышь, конечно, пыталась неудачно сострить. Конечно, она не знала и не могла знать, насколько Боб попался на удочку чужой воли и… Но этот или предыдущий глоток пиратского пойла был явно лишним, потому что он услышал, как сам же говорит с горькой — слишком горькой для ответа на невинную шутку — иронией. — Ты… ты даже не представляешь, Мышь, насколько хорошие отношения у меня с ними были. Он размашисто отсалютовал ей бутылкой, пытаясь сгладить впечатление, допил оставшиеся несколько глотков — залпом, стараясь не поморщиться, — и отправил бутыль в океан, затем вновь поворачиваясь к Мыши. Но наткнулся на трезвый и настороженный взгляд. Он почти мог услышать, как по её схемам бродит какая-то мысль, какой-то вопрос. И можно было не сомневаться, что она его задаст — если, конечно, Мышь не изменилась за прошедшие циклы так же сильно, как он. — Боб, — сказала она, — Турбо говорил мне... В общем, чтобы заразить Стража настолько сильно, Мегабайт должен был применить к тебе коннект физическим путём… — и замолчала, так и не договорив, но варианты вопроса он мог угадать без особого труда. «Ты об этом знал?» «Это правда?» «Как это получилось?» Он молчал. Ему казалось, что ответ на этот вопрос должен неизбежно раскрыть внутри него какие-то шлюзы, сквозь которые хлынет наружу вся накопившаяся мерзость. В такие моменты весь идиотизм его поведения — с самого начала его жизни в Мэйнфрейме и до глупого конца, который уже близок, — оказывался перед ним, как на ладони. Интерес. Не влюбленность, но собственное тщеславие, тешившее его. Сознание, что он — правильный Страж, который щадит даже вирус, а скоро приручит его и перепрограммирует. Что ж, у него получилось — почти. Его успех привёл к гибели Гексы, и ему нелегко будет простить себе это. У него не вышло, Мегабайт нашёл способ отомстить ему за попытку — и простить себе это будет ничуть не легче. — Да. Он пожал плечами. И только. — Как? — язык всё же подвёл Мышь ещё раз. — Тебе описать? — довольно едко поинтересовался Боб. — Прости. — Она наклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо, положила ладонь на его колено, и он с трудом удержался, чтобы не отодвинуться — не потому, что ему была неприятна Мышь, — её прикосновение показалось ему неприятным. — Я дурак, Мышь, — сказал он, удивляясь тому, как просто это получилось. — Я был дураком, когда подумал, что я — первый, кому удастся перепрограммировать вирус. «А он подумал, что ему пригодится карманный Страж.» — Он играл. Всё это время он играл. «Удастся ли тебе разгадать мой план?», «А сможешь ли ты остановить меня?», — наконец. Хотя… пожалуй, он играл только поначалу, а потом попался сам. Чтобы прекратить это, ему пришлось убрать меня из Мэйнфрейма, — он хотел усмехнуться, но вышло что-то среднее между фырканьем и кашлем. — А потом игра продолжилась. «Сможешь ли ты дать мне отпор, после того, что я с тобой сделаю?» — так это должно было звучать, Мышь. — Ты дал ему отпор, — сказала она возмущённо. — Ты опомнился первый. Ты уже сражался с ним, когда мы все ещё хлопали глазами. — После… драки кулаками не машут, Мышь, — и это было действительно так. Он не чувствовал себя победителем. «Неужели есть смысл в том, чтобы сопротивляться, Боб?» — Мне казалось, что антивирусная команда... что это было не по правилам. Как если бы ты, проиграв гонки на кораблях, схватилась за катану. — Я? Проиграла бы? Не смеши меня, детка, так не бывает, — перебила его Мышь, но она не смеялась. — Я всё понимаю. Что то, что мы затеяли с Мегабайтом, было пострашнее, чем любое из того, что может предложить нам Юзер. Что обратиться за помощью к Турбо было единственным выходом. Но ему снова удалось заставить меня идти у него на поводу, и я снова подверг Мэйнфрейм риску… Он замолк. Молчала и Мышь, только шелестели волны, бесконечно катясь к городу. «Неужели есть смысл в том, чтобы сопротивляться, Боб?» — Я утратил… точку опоры. Я должен её найти. — Поня-а-атно, — протянула она, — но искать одновременно точку опоры и Гексадецимал способен только большой оригинал, знаешь ли. Наносекунду он смотрел на неё, а затем они оба расхохотались — несколько принуждённо, но искренне. — Бери мой Корабль, когда соберёшься, — сказала Мышь. — Я всё равно никуда не собираюсь улетать. Вернёшь, когда сможешь. Но если ты покинешь Систему и ничего при этом не скажешь Дот, я взорву тебя по дороге. — Мышь?.. — Двадцать пять часов уже Мышь! — фыркнула она. — Ты же не станешь вести себя, как придурок, и не заставишь меня объяснять ей, чем ты был так занят, что не успел попрощаться? — Нет. Не стану. — Вот и славно. А теперь давай вылезать отсюда, пока мы не захмелели окончательно. *** Дот ожидала увидеть приметы близкого отъезда — комнаты в базовой комплектации, синий рюкзак с немногими личными вещами, с которым Боб появился в Мэйнфрейме три с половиной часа назад. Она почти не ожидала, что он встретит её спокойным: — Привет, Дот. Присаживайся. Коктейль? Я не ручаюсь, что у меня получится так же хорошо, как у Сесила, но… — Ты собирался уехать, ничего не сказав? На долю наносекунды он застыл с узкогорлой бутылью в руке. — Или ты хотел поставить меня перед фактом в последний момент? Он выпрямился, и донце бутылки отчётливо стукнуло о столик. — Откуда ты… впрочем, неважно. Несколько наносекунд они молчали и молча разглядывали друг друга. Она видела: он всё же не стал таким же, как был — словно старое и новое смешались в нём, или новое со временем проглянуло сквозь личину, торопливо наброшенную Глитчем. А потом он улыбнулся новой, сдержанной улыбкой — уголками губ — и сказал: — Идём. В городе было пустынно — близилось время отдыха, и почти все жители возвратились в свои дома. Боб и Дот не воспользовались гравидосками — как будто был особенный смысл в том, чтобы идти, ощущая под ногами твёрдое покрытие улиц, взбиравшихся уступами всё выше к Центральной Системе. Она не решилась спросить, идут ли они туда. — Матрикс говорил, — начала она, чтобы справиться с молчанием, говоря о том, что казалось вполне безопасным, — что в некоторых системах есть солнце и даже луна. — Есть, — не сбавляя шага, просто ответил он. — Если ты уговоришь Фонга, то сможешь позволить себе чудачество… не солнце — на него не хватит ресурсов системы, но луну во время плановых снижений мощности — наверняка. Он активировал гравидоску на границе с сектором Джи-Прайм, наносекунду подождал, пока она сделает то же самое, и они пронеслись над переплетением конструкций. — А тут мы удирали от вирусных войск на захваченном танке, помнишь? — спросил он. — Да, — фыркнула она. Такое не забывается. — А потом мы попали в «Веселый Дом». — И ты выиграла. Ты всегда выигрываешь, Дот. Они стояли на внешней стене Мэйнфрейма, на том самом месте, где покоилось некогда основание Тора, и перед ними мягко шелестело энергоморе в своём бесконечном движении. Одна за другой волны вставали на горизонте и медленно скользили оттуда к городу, скрывались под страховочной сетью и стенами. — А ещё в некоторых системах есть ветер, — задумчиво сказал он. — Если бы здесь был ветер, мы бы чувствовали его сейчас. Но она смотрела не на море и думала не о ветре, заметив нечто удивительное. На стене, у её ног, так, что она едва не наступила на рисунок, был выведен знак, какие иногда рисовали там, где кто-то был удалён без возможности восстановления. Схематичное изображение Тора, каким он был виден из города, и вирусная эмблема. — Что это, Боб? — спросила она, наконец. — Он был очень… своеобразный вирус и яркая личность, — сказал он, проследив её взгляд. — Думаю, несмотря ни на что, он заслуживает хотя бы такого знака… тем более, что здесь эта эмблема никому не помешает. Я хотел… попросить тебя не убирать её после того, как я улечу. — Ты! — выкрикнула она. — Ты понимаешь, что он победил?! Она, гордившаяся своей рассудительностью, сейчас чувствовала, как ее глаза застилает пелена злости, готова была броситься на Боба — расцарапать ему лицо, пусть и не столь впечатляюще, как паутинная тварь, зато болезненно. Она даже сделала в запале несколько шагов, наступив на серебристые линии рисунка, когда он протянул руки и легко поймал её за плечи, притянув к себе. — Мы сами себя перехитрили, Дот, — сказал он. — Тебе слишком легко было распланировать свою жизнь со мной, мне — влюбиться в тебя заочно, когда важно было не... потерять ориентиры. А встретившись, мы решили, что уже точно любим… хотя нам следовало бы знакомиться заново. — Мы… можем, — пробормотала она, замялась не зная, как продолжать, отчего-то поняла, что продолжать вовсе не нужно… И замерла, ожидая ответа. Он держал её за плечи, но вовсе нет так, как держат любимую — так, как дают опереться на друга или остерегают от опасности в Игре и сражении. И этот жест, и непроницаемый взгляд говорили «нет». — Скажи честно Дот, загляни в свои коды: ты меня любишь? — спросил он наконец. — Я… «…тебя люблю, — потребовал кто-то внутри неё, хорошо знающий Боба. — Он останется, если ты это скажешь». Единственный мужчина-спрайт в городе. Страж. Тот, на кого можно положиться. Тот, кого нужно поддерживать. Тот, кто смотрит на неё как на женщину. Долгие пустые секунды в разрушающейся системе — минута за минутой. –… не знаю, — сказал кто-то чуть более правдивый или просто плохо знакомый с этим Бобом. — Может быть, я просто не твой мужчина, — он пожал плечами, так легко, словно не ждал другого ответа. — Может быть? — А если всё-таки… — начала она, но он прервал её, приложив палец к её губам. И этот жест вновь был бы нежным и интимным, если бы не чувство, что с каждым таким прикосновением и сказанным словом он уходит от неё всё дальше и дальше. — Я заплачу… кое-какие старые долги. И если у тебя к тому времени не будет… твоей собственной судьбы, мы попробуем ещё раз. И тогда она кивнула. Стоять на стене, рядом с памятным знаком показалось ей бессмысленным, и она неуверенно продолжила: — Пойдём? В конце концов, как ты смотришь на небольшую прощальную вечеринку? — Ну, если действительно небольшую, — разведя руками и выделив последнее слово голосом и улыбкой, он стал вдруг слишком похожим на того Боба, образ которого хранился в её памяти зерном ошибки. Но после, добавив: — Ты… иди, а я ещё немного постою здесь. Отсюда хорошо видно город, — он вновь превратился в незнакомца. — Я твой друг, — сказал он ей в спину, когда она молча встала на гравидоску. — Я… тоже, — медленно проговорила она. — Живи настоящим. И будущим, — торопливо дополнил он, так, словно эти слова было важно сказать именно здесь и сейчас. Она лишь молча пожала плечами и начала неспешное скольжение вниз — к своему кафе. *** «...во многих Системах слышали о Корабле-страннике. Минуту за минутой он мчится в пространстве между системами, стрелой проносится мимо самых быстроходных кораблей, бороздящих энергоморя. Говорят, что некоторые из биномов и спрайтов своими глазами видели Корабль-странник, но никто и никогда не поднимался на его борт. Слишком высока его цель, и он следует за ней в одиночестве. Говорят, что Кораблем управляет Страж. Его белая броня сияет, и его серебяные волосы треплет сетевой ветер. Говорят, что он прокладывает путь не по картам — сердце кода подсказывает ему, куда направиться дальше. Когда-то он избавил от безумия женщину, не посмотрев на то, что она была вирусом, и она пообещала ему своё сердце. И удивительно — как удивительно многое из сделанного любовью, — но со временем он ответил ей. Увы, вскоре вся Сеть была завоёвана ужасным вирусом, грозившим уничтожить её целиком, и только другой вирус мог этому помешать. Только один такой вирус был в Сети — та, которую Страж любил. И в этом поединке погибли оба вируса, разлетевшись по сети кусочками кода, но отважный Страж поклялся найти хоть что-нибудь, что осталось от его возлюбленной. Одного только фрагмента базового кода хватило бы ему, чтобы воссоздать её всю. Так началось это воистину удивительное странствие — и неведомо, когда воля Юзера положит ему конец. Может быть, никогда. Но говорят, что однажды наступит наносекунда — и потерянное отыщется. Вспыхнет ли сетевой шторм миллиардом помех на всех корабельных радарах — или же в тишине расцветет одинокий огонь. И тогда Корабль-странник вернется домой, в ту гавань, из которой отправился странствовать по Сети давным-давно. Но что именно случится и когда — не знает никто. Ни мудрые Стражи, ни хитрые Кодмастера не могут ответить. Еще долог путь, еще далека его цель. Всё мчится Корабль-странник по информационным потокам, всё вглядывается вперёд Страж — и его глаза жадно ищут след той, которой он посвятил своё странствие.» *** — Отвечать сегодня на уроке будет… Учительница скользила взглядом по строчкам в раскрытом перед нею видеоокне, а Зик старательно делал вид, что происходящее его не касается. Доклады по теме «Реальный прототип сказочного героя», выбирая себе сказку по вкусу, готовили все, но ответить на уроке могли только некоторые. Зик не принёс ничего — и мог бы сказать, что забыл загрузить своё задание в школьную систему и принесёт его на следующий урок — так и собирался сделать, но тогда мисс Аттач непременно попросила бы его рассказать. «Но ты же помнишь, что читал, когда готовился?» — спрашивала она, и выбранной жертве оставалось только признаваться — или рассказывать: в тех редких случаях, когда урок действительно был оставлен дома. –… Касси Бит. «Сказка о Страже», верно? Ну вот, почему девчонки так любят эти сопли в сиропе… Но теперь можно было расслабиться. Касси всегда готовила невероятно длинные и невероятно нудные доклады, так что выходило, что сегодня вместо четверых учеников успеют ответить только двое. Он устроился поудобнее и перевёл взгляд на окно, за которым проплывали пакеты данных, битком набитые биномами — начинался рабочий день — и, изредка, шикарные личные автомобили. Откуда-то сверху ловко спикировал на открытую платформу ближайшего пакета данных спрайт на гравидоске. Это запрещалось, и Зик очень внимательно следил — постигнет ли нарушителя какое-нибудь наказание. Мисс Аттач постучала по столу, прерывая нудное гудение Касси. — Кто-нибудь знает настоящую фамилию нашего героя? Вопрос был с подковыркой — Зик понял это сразу. — Крис? — Это и есть его настоящая фамилия, — торопливо начал Крис, как будто у него ещё могли отобрать возможность рассказать о Стражах. — Когда Организация только возникла, у её членов не было имён и фамилий, только личные цифровые коды. Они и сейчас используются как опознавательные. Потом имена и фамилии появились, но многие потомки первых Стражей взяли себе фамилию «Гардиан». Тогда, двести часов назад, её ещё многие в Организации носили. Первый Страж Турбо, например. — Хорошо, Крис, спасибо, — прервала его учительница и сделала Касси знак продолжать. — Боб Гардиан известен тем, что оставил описание быта вебрайдеров — и по сей день исчерпывающее, — и описание окраинных систем — до сих пор актуальное, а еще он основал школу китул-Стражей… Зик вновь перевёл взгляд на окно, перестав слышать зубрилку Касси. Он вспоминал, как однажды ему удалось увидеть китул-Стражей в их бело-цветных доспехах. Их было мало — не все выдерживали то, что соединившиеся со своим китулом совсем иначе видят всё. Говорили — так можно совсем с катушек съехать. Но всё-таки ими восхищались и провожали глазами… — …за то, чтобы считаться местом гибели героя, сейчас сражаются пять систем, но более уверенно исследователи указывают на систему 191.168.49.33, которая позже была названа Курсор — по имени основателя сообщества спрайтов, удалившегося примерно через пятьдесят часов после описываемых событий… Ну, конечно, Касси не была бы Касси, если бы не притащила в свой доклад какого-то совершенно никому не известного основателя какой-то окраинной системы. Зик вздохнул и перевёл взгляд на группу кадетов, которые проплывали на уровне, предназначенном для гравидосок, оживлённо жестикулируя и смеясь. *** Они стояли у дверей Центральной системы и ждали. Сенсоры зарегистрировали Корабль, входящий в систему, и они смогли проследить за его продвижением через видеоокно, но наносекунды, в течение которых он должен был долететь до города, тянулись невыносимо долго. Столько, что за это время Дот успела пододвинуться к Мыши чуть ближе, а Мышь — нащупать её руку и слегка сжать пальцы, чтобы та не волновалась. И вот, наконец, он показался и завис над площадью, приглашающе раскрыв колпак кабины. Внутри было пусто. Корабль проделал весь путь до Мэйнфрейма на автопилоте. Мышь выругалась. Дот промолчала.