Marble Moon II

Тихий ясный вечер в Лондоне медленно сменялся столь же тихой и ясной ночью. Уже давно погасла огненная заря на западе, и в небесах одна за другой зажигались звезды, подобно расставленным на черной скатерти свечкам. Осенний ветерок лениво шуршал пока еще совсем зелеными листьями на деревьях; его спокойное дыхание было единственным, что нарушало тишину возле поместья Хеллсингов. Как и всегда в это время Интегра сидела в своем кабинете. Документы, с которыми она уже закончила работать, лежали аккуратной стопкой на противоположном от хозяйки краю стола. Сама же госпожа Хеллсинг расслабленно откинулась в своем глубоком кресле, перекатывая во рту сигару с той самой ленцой, что появляется исключительно осенью. Лень — она ведь разная, неожиданно для самой себя подумала Интегра. У каждого времени года она своя. Так ведь? Эта мысль показалась ей столь неуместной, бредовой и от этого забавной, что она едва не улыбнулась. Но тут же одернула себя: не время сейчас предаваться подобным размышлениям; если подумать больше не о чем, значит, пора идти спать. А спать ведь еще рано. У нее остались дела, которые нужно решить до того, как она отправится в кровать. Интегра выпрямилась в кресле, чтобы встать из-за стола, и тут в дверь постучались. — Да, Уолтер, — откликнулась хозяйка Хеллсинг на стук. Дверь открылась, и на пороге предстал старый дворецкий. Он как будто знал, что Интегра собиралась пойти поговорить с ним, и явился к ней сам. Словно в подтверждение этих догадок, он спросил: — Что угодно, моя госпожа? — Нужно, чтобы ты позвал сюда Викторию. И нашу гостью тоже. Алукард... — ...придет сам, — закончил за нее фразу бесплотный голос вампира. Спустя мгновение бывший граф прошел сквозь стену рядом с Уолтером и опустился в кресло напротив рабочего стола своей хозяйки. Извечного черного пиджака на нем не было; не сводя с Интегры пристального взгляда и не переставая улыбаться, чистильщик семьи Хеллсинг ослабил красный галстук, вальяжно развалившись в кресле. Интегра, казалось, никак не отреагировала на появление могущественного слуги; она по-прежнему смотрела на Уолтера. — Сию минуту, госпожа, — отвесив ей легкий поклон, дворецкий вышел, плотно прикрыв за собой дверь. На некоторое время в кабинете повисла тишина, а затем Алукард спросил: — Зачем же ты решила позвать нас сюда, Интегра? — Скажу, когда все соберутся. Не хочу повторять несколько раз одно и то же. — О... Только смертные умеют так ценить свое время. Я начал забывать... Вампир не успел закончить свою мысль. Дверь распахнулась, и в кабинет вошла Арквейд. Без стука, поскольку, хоть она и выглядела гораздо человечней Алукарда, ожидать от нее исполнения норм людского этикета было бессмысленным занятием. Интегра поймала себя на мысли, что любуется гостьей. Вампиры вообще и вампирские женщины в частности всегда отличались привлекательной внешностью. Если речь шла, конечно, о вампирах высокого ранга, подобных Алукарду. Отчасти в том была виновата их врожденная способность к очарованию — магический шарм, чары, воздействующие на человека подобно гипнозу и превращающие его в послушную марионетку. Однако Арквейд — совсем другое дело. Как и все истинные предки — совсем другое дело по отношению к прочим вампирам. Шинсо прекрасны сами по себе, как прекрасна сама по себе луна; и белая принцесса среди них — особенно. А теперь, когда к Арквейд вернулись силы, которые у нее украл Роа, сопротивляться очарованию последней из истинных предков стало еще сложнее. Даже Алукард на мгновение отвлекся от созерцания хозяйки, и это весьма позабавило Интегру. Язвительные слова, которыми она могла бы отрезвить слугу, уже готовы были сорваться с губ, но вместо этого она произнесла негромко: — Прошу вас, Арквейд, проходите. И ты, Виктория, тоже. Полицейская, которую, казалось, никто не заметил, очнулась от своего ступора и быстрым шагом вошла в кабинет, остановившись по правую руку от своего Мастера. Тот не удостоил ее даже взглядом. Интегра потушила сигарету и сложила руки на столе, сплетя пальцы в замок. — Сегодня мне все-таки удалось получить кое-какую информацию у главы Искариотов епископа Максвелла, и, как только мы пришли домой, я сразу отправила королеве прошение об аудиенции. На закате пришел ее ответ, — сэр Хеллсинг протянула руку к стопке документов и взяла лежащий на ней распечатанный конверт с печатью королевского дома. — Ее Величество сообщает, что ей тоже есть, что мне сказать. Она устраивает прием завтра; вы все пойдете со мной. — Королева, значит... — Протянула Арквейд задумчиво. — Давненько я не имела дела с венценосными особами. Интегра проигнорировала реплику белой принцессы, лишь только бросила на нее холодный взгляд. — Я хотела отправить Алукарда разбираться с Миллениумом, — проговорила сэр Хеллсинг. — Но все происходит так быстро... У нас нет на это времени. Похоже, у нас гораздо больше проблем, чем мы все могли вообразить. «И как же мучительно осознавать, что я пока ничего не знаю, — подумала Интегра. — Скорее бы завтрашний день, когда я, наконец, пойму, с кем и с чем мне придется сражаться». — На сегодня вы все свободны. Спокойной ночи, — глава Хеллсингов встала из-за стола и отвернулась к окну, глядя в вечерний мрак. Она не могла слышать, как Арквейд и Виктория покинули кабинет — ее человеческому слуху такое было не под силу; однако она почувствовала, как почувствовала и то, что Алукард никуда не ушел. Она увидела его призрачное отражение в окне. Алые глаза слуги горели в полумраке, и стекло ловило этот свет подобно тому, как паутина ловит капли вечерней росы. — Война на пороге, — проговорил Алукард негромко. — Это так, — в тон ему откликнулась Интегра. Мрачная усмешка посетила ее бледное лицо, но почти сразу исчезла. — Я смотрю, тебе не терпится, да? — Ты же знаешь, Интегра. — О да. Я знаю. Она заметила, что Алукард перестал улыбаться. Словно зверь, запертый в клетке, лишенный возможности отправиться на охоту. На мгновение ей даже стало жаль слугу. — Очень скоро ты сможешь расправиться со скукой, — заверила хозяйка, словно пытаясь таким способом ободрить вампира. Немыслимая затея — и ироничный взгляд бывшего графа был тому лишь подтверждением. Немного уязвленная или, быть может, даже смущенная, Интегра поспешила добавить: — А то выглядит так, будто в поместье тебе невыразимо одиноко. — Да, разумеется. Ведь мои ненаглядные невесты были уничтожены еще твоим дедом, — Алукард откровенно насмехался над хозяйкой. — А, теперь я поняла, зачем тебе Полицейская, — Интегра неожиданно развеселилась, всматриваясь в красные точки на стекле. — Только не говори, что ты и Арквейд решил тоже... — Это был бы мезальянс, — откликнулся Алукард жизнерадостно. — Кому как не тебе, аристократке, понимать это. — То есть это скорее ты будешь ходить в фаворитах у принцессы, так? Находишь это унизительным, граф? — Сложно сказать... Но, похоже, тебя этот разговор веселит, Интегра. — Гораздо больше, чем ожидание предстоящей войны. В том и различие между нами, людьми, и вами — чудовищами. Мы находим больше радости в жизни, чем в смерти. — Неужели? — Теперь улыбка Алукарда была одновременно и зловещей, и горькой. — Что ж. Можешь считать это достоинством, Интегра. Однако гораздо мудрее было бы принять смерть как часть жизни и не делать меж ними различий. В конце концов, каждый из вас неизбежно умирает; по крайней мере, вы можете на это рассчитывать. И прежде, чем Интегра успела что-либо ответить, красные огоньки погасли, и Алукард исчез, а вместе с ним погасли и последние свечи, оставив Интегру наедине с ночью, в темноте. Невозможно было определить размеры сего помещения, поскольку стены его терялись во мраке. Тишина стояла полная, и создавалось впечатление, что комната пуста. Однако это было не так. Медленно, очень медленно противоположная от входа стена начала освещаться. Тусклое желтое сияние заставило мрак неохотно отступить в самые дальние углы. Стала видна огромная карта, растянутая на стене, и человек на ее фоне, расслабленно откинувшийся на спинку кресла. Здесь его называли Майором. Сложив руки на животе, человек этот улыбался спокойно, почти умиротворенно, под жадными взглядами подчиненных, готовых ловить каждое его слово. Ясно осознавая эту готовность, человек оттягивал момент, когда ему придется начать говорить. Неизвестно, чем он наслаждался больше — безмолвием, которое у него ассоциировалось с затишьем перед бурей, или нетерпением собравшихся перед ним людей. Наконец, человек в кресле нарушил тишину. Он сказал: — Итак, друзья мои, приветствую вас на нашем маленьком собрании, — он взглянул на них, на каждого по очереди, поверх отсвечивающих желтым очков. Разношерстная компания единым, словно отрепетированным движением, подалась вперед. Все были здесь, все те, кто вместе с ним прошли этот путь длиной в полвека. Впрочем, их было не так уж и много — людей, на которых он мог рассчитывать... Или, лучше сказать, их осталось не так много? В любом случае, на тех, кто уже покинул его, он рассчитывать уже не может. Да и, в общем-то, не мог никогда. Доктор Эйвондейл Непьер, этот высокий светловолосый мужчина в жуткого вида очках и в белом врачебном халате, под которым виден был странный наряд. Загадочный, молчаливый Ганс Гюнше. Рип ван Винкль, девочка со старомодными музыкальными пристрастиями. Зорин Блиц, чье скорее мужественное, чем женственное тело было испещрено какими-то надписями. И, наконец, юный, вечно юный Шредингер, мальчик, улыбающийся подобно Чеширскому коту из старой английской сказки. — Я, — закончив осмотр сотрудников, продолжил неторопливо вещать Майор, — хочу представить вам кое-кого, — он слегка повернул голову влево и негромко проговорил, обращаясь к тени, что стояла, до того незаметная, за спинкой его кресла: — Прошу вас, милая фройляйн, выйдите на свет. Тень шевельнулась, и спустя краткое мгновение пред взорами собравшихся предстала девочка лет двенадцати на вид. Ее длинные распущенные волосы казались почти белыми, и, похоже, в этом было виновато вовсе не освещение; глаза же юного создания были алыми — словно два бокала вина. Бледное лицо ребенка было пусто, лишено эмоций, однако во взгляде ее мысль была не по-детски острой. Шредингер при виде нее навострил свои кошачьи ушки; то, как Майор, его обожаемый Майор, взял ладони пришелицы в свои руки, вызвало в душе мальчика ревность, для которой раньше у него не было поводов. Никто, кажется, не заметил мимолетного скомканного движения девочки в сторону, словно она, движимая отвращением, хотела отпрянуть прочь от сидящего в кресле человека, но неимоверным усилием воли осталась на месте. — Эта юная прекрасная фройляйн — член немецкого семейства Айнцберн, Илиясфиль фон Айнцберн — проговорил тем временем Майор. — Это имя, думаю, должно быть вам известно... в связи с некоторыми событиями, кои имели место несколько десятков лет назад. К великому моему огорчению, в тот раз у нас ничего не вышло. Но теперь Айнцберны любезно согласились предоставить нам свою помощь, в доказательство чего прислали к нам эту милую леди. — Неужели речь идет о... — Не скрывая волнения, прошептал Эйвондейл. Он даже не пытался придать своему голосу вопросительные интонации; глаза его, скрытые за многочисленными стеклами очков, неотрывно смотрели на девочку-Айнцберн с того самого момента, как та вышла из тени. — ...О Святом Граале, друг мой Доктор, — кивнул Майор. Его взгляд скользил с одного ошарашенного лица на другое. Он широко улыбнулся. — И как же это дитя, — напыщенно вопросил Шредингер, — поможет нам осуществить сей грандиозный план? Ленивым движением поправив очки, Майор взглянул на девочку. Та отвела взгляд; ей явно не просто была до дрожи неприятна компания этого человека, но и вся ситуация в целом. Она всеми силами пыталась это скрыть, хотя никому, в общем-то, не было дела до чувств гостьи. Сидящий в кресле расплылся в чрезвычайно довольной улыбке и, вновь переведя взор на своих соратников, наклонился вперед. — Это дитя, — передразнил он Шредингера и сделал паузу, глядя поверх очков на мальчика с кошачьими ушками, словно хотел таким образом пристыдить его, — это дитя — не просто одна из волшебников древнего семейства Айнцберн; она, по сути, и есть то, что мы ищем. — То есть, — Непьер даже не пытался скрыть волнения в голосе, — Майор, вы хотите сказать... — Странно, что вы не догадались раньше, доктор, — Макс Монтана в притворном удивлении покачал головой. — Да, разумеется. Это дитя — та, кто вместит в себе чашу Святого Грааля. Она хранит в своем сердце чудо... в прямом смысле. Однако и это еще не все; она — избранный Граалем Мастер-волшебник, который по принятому договору будет сражаться за нас. Лицо Эйвондейла, и без того бледное, стало похоже на вылепленную из снега маску. Весь его вид говорил о желании сейчас же забрать девочку в лабораторию и подвергнуть ее нескольким — совершенно невинным, разумеется, — экспериментам. Право слово, нечасто ученым попадаются настоящие алхимические гомункулы. Однако остальных собравшихся здесь людей — или не совсем людей — мучили совершенно другие вопросы. Майор вновь взглянул на девочку и проговорил вкрадчиво: — Не могли бы вы, юная фройляйн, пригласить своего защитника сюда, на наше собрание? Илиясфиль только кивнула, не сдвинувшись с места и не сказав ни слова. Некоторое время не происходило ничего, а потом откуда-то послышался грохот — словно раскат грома, и дальняя тяжелая дверь не то что распахнулась — отлетела в сторону, практически снесенная с петель. На пороге, освещенное наружным светом, застыло чудовище, которое назвать человеком можно было лишь с большой натяжкой; казалось, что это сплошная гора мускулов. Мужчина огромного роста со всклоченными густыми темными волосами и безумно сверкающими глазами, с громадным мечом, который в его руках казался ангельским пером. Постояв в дверях несколько кратких мгновений, он направился к хозяйке, не обращая внимания на потрясенно таращивших глаза людей. Тишина, воцарившаяся в помещении, прерывалась лишь звуком тяжких шагов Слуги и его рокочущим, рычащим дыханием, будто бы с трудом вырывающимся из недр огромной груди. — Это Берсеркер, — проговорил Майор с глубоким удовлетворением в голосе, — представитель наиболее сильного класса Слуг Грааля. С подобным союзником нам не составит никакого труда победить в Войне. — Но как же... — Начал было говорить Непьер, но осекся и, похоже, прикусил язык. Майор терпеливо улыбнулся, и когда Эйвондейл немного отдышался, мягко кивнул ему, предлагая продолжать. — Но как же остальные Слуги? Не будет ли проблемой... — Никакой проблемы. Нам достаточно лишь устранить вражеских Мастеров. До того, как они призовут своих Слуг и смогут действительно доставить нам неприятности. Вряд ли для вас это будет иметь особую сложность, верно, друзья? Огромная освещенная карта за спиной Майора, казалось, чуть приугасла, и в сгустившейся темноте стало ясно видно, что глаза собравшихся отсвечивают красным. Макс Монтана довольно вздохнул и проговорил, обращаясь к Илие: — Что ж, милая фройляйн. Спасибо за то, что удостоили нас своим визитом. Вы можете отправляться к себе. Его рука легко погладила белые волосы девочки-Айнцберн. Илиясфиль вновь кивнула и вместе с Берсеркером покинула помещение. Когда она ушла, Майор позвал: — Капитан Гюнше. Один из собравшихся молча поднял голову и взглянул на Монтану. Тот сказал: — Вы и обер-лейтенант Рип ван Винкль должны будете составить фройляйн Айнцберн компанию. Убедитесь, что ее все устаивает в отведенных ей покоях. Шредингер, — Майор с отеческой улыбкой взглянул на мальчика. — Отправляйся в Лондон. Нужно проследить за особняком Хеллсингов. Учитывая гибель братьев Валентайн, они начинают внушать опасения. Оставайся невидимым, и, как только появятся какие-нибудь новости, возвращайся сюда. — Будет исполнено, — ухмыльнулся мальчишка, озорно дернув кошачьими ушками, и растаял в воздухе. Когда Илия зашла в отведенную ей комнату — точнее сказать, каюту, поскольку штаб Макса Монтаны находился на дирижабле под названием «Гинденбург II», — навстречу ей поднялось две фигуры. Служанки Айнцберн Лизритт и Селла, отправившиеся вслед за своей хозяйкой на другой край земли, ждали ее возвращения здесь. Было видно, что они постарались придать не слишком просторному и приветливому помещению привычный для Илии вид. В любом случае, они добились того, что теперь каюта казалась, по крайней мере, жилой. На взгляд юного мастера Айнцберн этого было вполне достаточно. — Госпожа, — сказала Селла негромко. — Я пришла, — просто откликнулась Илия. Прохладные руки Лизритт взяли ладонь госпожи с тем, чтобы отвести ее, ужасно уставшую, в ванную комнату. Но прежде, чем они успели пройти туда, во входную дверь кто-то постучался. Все трое переглянулись, и Илия вздохнула. — Селла, прошу тебя, открой дверь. Это наверняка они, — от обеих служанок не укрылась особая интонация их госпожи, с которой она отозвалась о хозяевах дирижабля. Селла беспрекословно подошла к двери и отворила ее. На пороге стояли мужчина и женщина — Илия смутно припоминала их имена: Ганс Гюнше и Рип ван Винкль. Женщина улыбнулась, и на ее веснушчатом лице непонятно почему появилось почти смущенное выражение. — Что вам нужно? — Не слишком церемонясь, спросила Илия у мужчины. Тот не ответил, словно и не услышал; вместо него заговорила Рип, незаметно для себя переняв майорскую манеру разговора: — Ничего, фройляйн. Мы просто пришли убедиться, что все в порядке. — Все в порядке, — холодно сказала Селла. Казалось, она пытается загородить собой Илию, оградить ее от этих странных существ, рядом с которыми ее хозяйке, по-видимому, неприятно находиться. — В полном, — подтвердила Илия слова служанки. — Еще что-то? — Нет-нет, все, — Рип ван Винкль выглядела несколько обескураженной столь холодным приемом. Она бросила беспомощный взгляд на своего молчаливого спутника и открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но Селла ее опередила: — В таком случае, спокойной вам ночи, — сказала она и захлопнула дверь прямо перед носом гостей. Некоторое время в комнате царило полное безмолвие. Илия пыталась справиться с дрожью отвращения, которое охватывало ее всякий раз, когда она находилась рядом с этими. Этими существами. Этими фриками. Селла и Лизритт наблюдали за хозяйкой с почти нескрываемой тревогой. Они знали далеко не все подробности того дела, в котором теперь участвовала Илия, но догадывались, что ей угрожает опасность не меньшая, чем в те времена, когда она участвовала в пятой Войне за Священный Грааль. — Я хочу спать, — сказала, наконец, Илия, и голос ее прозвучал на удивление глухо и устало, будто сегодняшние заботы отняли все ее силы без остатка. — Конечно, госпожа, — голос Селлы тоже прозвучал непривычно — мягко и заботливо, с трогательными нотками искренней тревоги. — Только сначала Лизритт отведет вас в душ. А я приготовлю все для сна... Чуть позже, уже лежа в кровати, Илия рассматривала незнакомый потолок и старалась ни о чем не думать, чтобы скорее уснуть. Однако свечи, оставленные служанками, бросали на стены и потолок столь причудливые отсветы, что окончательно расслабить внимание никак не выходило, и в голову лезли всякие непрошеные мысли, одна тяжелее другой. Услышав легкий шорох, Илия повернула голову и увидела рядом с собой силуэт Лизритт, взявшую в руки подсвечник и приготовившуюся потушить последние свечи. Девочка протянула руку и ухватила край длинного платья служанки. — Лизритт, — прошептала она, — не уходи. Посиди со мной. Неверный свет отразился в вишневых глазах служанки, когда она удивленно взглянула на свою маленькую госпожу. Илия почувствовала, как слегка прогнулся матрас под весом Лизритт, когда та осторожно присела на край кровати. Тонкая ладонь, такая белая, что казалось, будто она светится в темноте, легла девочке на голову, отвела волосы с лица, нежно коснулась лба. Илия повернулась на бок, подтянула колени к груди, свернувшись в калачик, и, наконец, закрыла глаза. Она слушала стук своего сердца в тишине, и ей казалось, что каждый удар становится слабее предыдущего. Она знала, что это не так. Не совсем так. Но она так же знала, что отмеренного ей времени осталось совсем немного. Перед глазами у нее встал образ Широ, и она почувствовала, как под закрытыми веками медленно набухают слезы. Призрачная боль в груди вновь напомнила о себе, и теперь Илия уже не могла с уверенностью сказать, что она ей только причудилась. «Да, — тоскливо подумала она, — как жаль, что последний шанс сделать в этой жизни хоть что-то я потрачу на столь невеселую миссию...»