Королева Терабитии.

      У Джесса всегда была очень бурная фантазия, которую он выражал в рисунках, затейливых и не понятных никому, кроме него самого и мисс Эдмундс, и это был его дар и проклятие одновременно. Джесс закрывал глаза и видел то, чего не видели другие, и он дрожал от нетерпения, держа в руке карандаш и блокнот.       А еще у него была на редкость хорошая память, что выжигала образы прямо на сердце. Жестокая, с кривой ухмылкой на уродливом лице, она будто вытаскивала из камина раскаленную кочергу и, пока он не видел, вонзала ее ему в сердце, вышибая слезы и заставляя до скрипа сжать зубы. Он ведь мальчик, мальчики от горя не плачут, как сказала ему мать, когда его сестры (как он их ненавидел) ехидничали над тем, что он не льет слезы по умершей девице. Джесс жалел, что они девчонки, иначе уже разбил бы им лицо, но пришлось просто проглотить все и уйти.       Все говорили «маленький еще, все пройдет и забудется», потому что, когда тебе десять лет – у тебя еще даже разум нормально не сформировался, тебя можно менять, из тебя можно лепить что угодно. Но Джесс знал, что ничего так просто не пройдет. Поэтому он помнил все. Прическу «под мальчика» (как он вообще тогда угадал, что это девчонка?..), рваные джинсы, улыбку во все лицо и ее бег, ее скорость, никто в этой идиотской школе не мог ее обогнать и сейчас не может, он был уверен. Джесс сидел в их замке, прислонившись спиной к прогнивающим из-за постоянного дождя доскам, гладил подросшего за столько лет Принца Териана и пытался придумать, какими бы они были, не попытайся она тогда перелететь через реку на чертовом канате.       Может, она бы отрастила волосы и начала краситься, как красилась Дженис Эйвери, курящая в туалете и отбирающая у малышни деньги на ланч? Нет, он хмыкнул себе под нос, конечно нет, это такой бред. Принц Териан подтверждающе тявкнул. Джесс потрепал его по бурой макушке и почесал за ухом. Бёрки привезли его ему год назад – стало трудно держать в квартире, и лучшего варианта, чем Джесс Оливер Эронс у них не было, а Джесс был настолько удивлен, что даже не успел увернуться, когда пес прыгнул на него с порога и начала облизывать лицо. Даже спустя столько лет, их принц и шут, два в одном, он его помнил. Терабития жила в добром собачьем сердце, так же, как и в сердце юного художника, мечтающего однажды нарисовать дивную картину, которую сравнили бы с Моной Лизой.       - Представь себе, ПиТи, - Джесс запрокидывает голову и смотрит на потолок, где через щели в досках видно пробивающиеся сквозь кроны деревьев лучи летнего солнца. – Представь музей, кучу народа, и картину – Лесли Бёрк, королева Терабитии. Отважная, с мечом в руках, в сверкающих латах. И ты рядом. Ее отважный рыцарь.       Джесс столько раз рисовал эту картину у себя в голове, но сколько бы раз не брал в руки карандаш – не мог сделать ни единого штриха. И это его ужасно бесило. Поначалу он боялся, что забудет ее, что ее образ, пусть даже такой яркий, когда-нибудь ускользнет из его детской памяти, оставив ему только осознание «Лесли Бёрк была, но ее больше нет». Но этого не случилось. И не случится никогда, он уверен. Он скорее прижмет себе пальцы крышкой от капота отцовского пикапа и перестанет рисовать, чем забудет ее.       И когда-нибудь, когда-нибудь он нарисует. Нарисует, станет известным, докажет всем, и школе, и курицам-сестрам, что это не просто мазня, что она была не просто девицей в странной одежде. Она была королевой Терабитии, а это – достижение.       Джесс слышит, как его зовут. Мэй Белл, нынешняя королева, просит его пожаловать на ужин. Джесс улыбается, поднимается на ноги, и прежде, чем выйти из замка, прислоняется лбом к деревянным доскам с облупившейся местами краской.       - Мне тебя не хватает, - выдыхает он, смаргивает одинокую слезу и зовет за собой Принца Териана. Он вернется, и будет возвращаться еще сотни раз. Он больше никогда не забудет позвать ее с собой.       Никогда.