Left Alone

      Пальцы до побеления костяшек вцепились в белую гладкую поверхность раковины. Слезы бешеным потоком текли по щекам, срываясь с подбородка и падая на ослепительно-белый фаянс. Сколько я уже здесь рыдаю? Пять минут? Десять? Полчаса? Не знаю, да и не хочу знать.       Тихо всхлипывая, перевела взгляд с раковины на зеркало, всматриваясь в отражение. Из красных глаз, не прекращая, продолжали катиться слезы, оставляя после себя влажные дорожки на коже. Волосы светлыми комьями торчали во все стороны.       И настолько собственное отражение опротивело мне сейчас, что я резко отвернулась от зеркала, опускаясь на колени. Прижавшись щекой к кафелю, зарыдала еще сильнее. А перед глазами опять замелькали кадры из этого злополучного сна: Генри, Би, бассейн. Теперь уже не сдерживаясь, зарыдала в голос, размазывая слезы по щекам трясущимися от обиды руками. И плевать, что меня может услышать весь дом.       Ванную комнату наполняли громкие всхлипы. Казалось, что внутри что-то ломается, а затем с шумом летит куда-то в пустоту. Казалось, что какую-то частичку меня разорвали на мелкие кусочки и растоптали, смешав с пылью и грязью. И в душе образовалась какая-то до безобразия огромная пустота, заполняющая меня полностью. Без остатка.       А ну-ка соберись, Оливия Зильбер, ты сильная. Ты справишься. Прекрати убиваться из-за какого-то идиота!       Да ни черта я не сильная. Я слабая, жалкая, маленькая девчонка, которая поверила в большую и светлую любовь. А теперь оставалось только сидеть на холодном кафеле и глотать соленые слезы.       Задыхаясь в рыданиях, прислонилась лбом к стене, прикрывая глаза. Кафель приятно холодил кожу, на секунду позволяя забыть о случившемся. Только на секунду. Хотелось кричать. Кричать громко. Так, чтобы весь дом проснулся. Кричать, пока этот гребаный голос не сорвется, выходя из горла каким-то глухим хрипом. Но я не позволяла себе такой роскоши. Одной остаться хотелось больше.       Кажется, слезы кончились, но всхлипывания до сих пор наполняли комнату, постепенно превращаясь в тихий скулеж. Неплохо было бы умыться, но подняться с пола я не смогла: тело пронзила какая-то усталость, и казалось, что руки и ноги налились свинцом. Или приросли к полу.       Не знаю, сколько времени просидела тут, облокотившись спиной о стену. Да и неважно. Затуманенный пеленой слез взгляд устремился на стену передо мной. Белоснежно, я бы даже сказала идеально, белые плиты плотно примыкали друг к другу. Но на некоторых плитках все же виднелись едва заметные царапины и трещины. Такие же, как и у меня внутри. Только в душе они были намного больше.       Хотя, может, мне кажется и нет там никаких трещин, потому что без очков я вижу ужасно. На стенах трещин, может, и не было, только вот в душе они остались. И, казалось, что с каждой минутой они становились больше.       Дрожащими руками обняла себя за плечи, прикрывая глаза. Казалось, что я сейчас опять расплачусь, но слезы кончились. Холодные тонкие пальцы с жадностью вцепились в худые, едва вздрагивающие плечи. Хотелось хоть немного отвлечься от этого состояния, поэтому приходилось до боли сжимать плечи. Думала, что боль немного отрезвит. Только вот ни черта это не помогло. За дверью послышался какой-то шум. Наверно, кто-то пошел на кухню попить водички.       — Лив, ты здесь? — из-за двери послышался недовольный голос. Это был Грейсон. Почему я не могу просто побыть одна? Почему?       — Проваливай отсюда, Грейсон, — чересчур тихо и даже как-то жалобно отозвалась я. После этого захотелось разрыдаться. Опять. И на этот раз слезы послушно хлынули из глаз. Всхлипнув как-то слишком громко, уткнулась лицом в ладони.       — Ты там в порядке? — голос Грейсона прозвучал обеспокоенно.       — Все отлично! Убирайся, — как-то даже истерично, глотая слезы, крикнула я. Возня за дверью прекратилась. Ушел, что ли?       — Лив, открой дверь. Или я ее выломаю, — его голос прозвучал настолько серьезно, что я даже поверила, что он правда это сделает. Но мне как-то без разницы.       — Иди спать, Грейсон.       — Что ты там делаешь? Вены, случайно, не вскрываешь? Я считаю до трех, а затем ломаю дверь. Раз...       Всхлипнув, подскочила на ноги. Ведь он и правда ее выбьет, и на шум прибегут все домочадцы. Вытерев слезу, стекающую по подбородку, направилась к двери. Было слышно, как с другой стороны Грейсон пыхтит от негодования, придумывая, как можно вынести дверь и не наделать много шума. Замок щелкнул - и дверь немного приоткрылась.       — Лив... - заметив меня, Грейсон, кажется, впал в ступор. Конечно, когда перед тобой стоит растрепанная кикимора, чего бы и не впасть в ступор.       Дрожащие пальцы нервно теребили края майки, пока Грейсон не сводил с меня глаз. Губы дрожали, и я чувствовала, как по щеке катится слеза. Повисла какая-то угнетающая тишина, давившая на меня со всех сторон и нарушавшаяся тихими всхлипами. Взгляд мой, устремленный в пол, пытался сфокусироваться на кафеле, но слезная пелена, застелившая глаза, не позволяла этого сделать.       А затем, не понимая зачем, крепко-крепко, наверно, слегка по-детски прижалась к Грейсону, позволяя себе расплакаться в голос, уткнувшись лицом в его грудь. Парень осторожно прикоснулся к моим волосам, пытаясь успокоить. Прикосновения его были какими-то робкими, неуверенными. Затем он коснулся вздрагивающих плеч, нежно проводя по ним рукой.       Кажется, слезы прекратили литься, но я по-прежнему продолжала обнимать Грейсона. Он был таким понимающим. Таким теплым. Таким родным. И в этот миг все проблемы отошли на второй план. Остались только Грейсон и я. Внезапно в голову пришло странное, даже немного сумасшедшее желание.       Выпутавшись из объятий парня, посмотрела на него красными от слез глазами, а затем, не осознавая полностью, что делаю, поднявшись на цыпочки, легонько прикоснулась к губам Грейсона. Парень опешил, не отвечая на поцелуй. Но и не отстранился. Не разрывая поцелуя, одной рукой обняла его за шею, а второй легонько прикоснулась к щеке. Подушечками пальцев почувствовала колючую, едва появившуюся щетину.       Грейсон продолжал стоять столбом, а я мигом отскочила от него, как от прокаженного, больно ударившись лопатками о деревянную дверь. Устремив взгляд в пол, почувствовала, что щеки начинают краснеть. И совсем скоро станут цвета спелого помидора.       На смену обиде пришло осознание того, что я сейчас сделала. Я поцеловала своего брата. Пусть даже ни капельки не родного, но брата.       Щеки горели пламенем, а я пыталась не сводить взгляда с пола. Получалось неплохо, пока ко мне не подошел Грейсон. Теплая ладонь парня легла на талию. Тонкие пальцы прочертили линию по щеке до губ, приподнимая за подбородок лицо. Горячее дыхание опаляло губы и без того красные щеки.       Казалось, Грейсон пытался рассмотреть каждый миллиметр моего лица. А затем аккуратно, изучая, коснулся моих губ. Затаив дыхание, прикрыла глаза, и только ресницы от чего-то дрожали. Поцелуй стал настойчивее, и по рукам и спине поползли мурашки.       — Надеюсь, ты больше не будешь плакать, — отстранившись, прошептал в самое ухо Грейсон.       — Не буду...