В Раю всё хорошо

В баре жгут гашиш. Тяжёлый дурман лениво скользит по помещению вязкой морской пеной, наполняя головы посетителей пряными наваждениями. Змий, хитро сверкая светодиодными глазами, кольцами обвивает горла, клонится белёсой мордочкой к ушам и шипением горящей травы искушает утонуть в видениях собственного Неба. А люди поддаются навстречу, только сильнее вскидывая руки вверх, в такт музыке, и резче качают телами, утягиваемые на самое дно. Обретают собственный Рай, где ангелы торгуют телом и наркотиками, небесные песни поёт Radiohead, а Бог — дьявол, восседающий на троне каждые выходные, после полуночи. Люди улыбаются шире, принимая Запретный Плод за высшее благо. Руфи же наивысшая благодать представляется в виде горящих обломков этого Рая, с распятым «Богом» посередине. Серафим залпом выпивает плескавшийся на самом дне алкоголь и делает знак официанту повторить. Люди получают своё благо здесь и сейчас, но Руфь остаётся лишь считать бутылки дешёвого пойла. Ангелы всё так же торгуют собой, хор всё ещё надрывает свои голосовые связки, а Бог и не думает искупить грехи кого бы то ни было, — в Раю по-прежнему всё хорошо. Не успевает мужчина в белой, дико выглядящей на фоне местного Рая чистой рубашке донести до столика бутылку, как перед лицом Руфи оказывается крепко пахнущий, переливающийся звоном кубиков льда в стакане дорогой виски. И красный тут — белый. Дин, в неизменной красной рубашке, расслабленно облокотившись о деревянный стол, с вечной хамоватой ухмылкой протягивает серафиму стакан виски. Руфь молчаливо смеряет его взглядом, и официант неуверенно откупоривает бутылку с дешёвым алкоголем, осмелев в тот момент, как посетительница перевела на него выжидающий взгляд. Рыцарь Ада на это отвечает лишь коротким хмыканьем. — Как дела в Аду? — неуместно учтиво спрашивает Дин прежде, чем отпить из протянутого стакана и сесть напротив серафима. В перезвоне кубиков льда слышится церковный набат местной Церкви. — Кажется, уместней было бы спросить тебя, Дин, — акцентируя внимание на последних словах, Руфь вскидывает брови. — Я знаю не больше, чем любой из присутствующих тут, — заискивающе улыбаясь, демон обводит взглядом присутствующих тут «ангелов», «Адамов» и «Ев». Руфь брезгливо морщится, кожей сосуда ощущая, как липнет к благодати гниль сердец, взращённая, будто талантливым садоводом, темнотой псевдо-души всего одного не-человека. Любой из присутствующих тут после «Рая» обретёт собственный настоящий Ад. — Если коротко, — всё-таки начинает серафим, — Кроули просил передать привет. Оба понимают, что в этой обычной фразе сокрыта угроза, и оба знают, что только до Кроули никак не дойдёт, что обладателя Метки не убьёт даже сам Смерть. Эта мысль заставляет Руфь как-то сочувственно хмыкнуть и отпить виски от вновь наполненного до краёв стакана. Неприязненно передёргивает плечами. Алкоголь имеет привычку пробуждать в ней жажду, что и происходит сейчас. Официант ставит бутылку на стол и, провожаемый тяжёлым взглядом местного «Бога», быстрым шагом удаляется к барной стойке. Винчестер громко ухмыляется и вновь смотрит на Руфь. — Я бы попросил передать ему ответное послание, но, думаю, те двадцать демонов, которых наш Король столь услужливо подкинул мне в качестве разминки сегодня утром, будут куда более убедительны, — Дина это даже уже не злит — смешит от силы, ведь сколько Король Ада бросает тщетных сил на поимку Винчестера после того случая. Демон ухмыляется, будто вспомнив что-то забавное, и вновь отпивает виски. Достаёт из внутреннего кармана колоду карт и, немного повертев в пальцах, указывает ими на Руфь: — Сыграем? Серафим кривится, но лишь неопределённо пожимает плечами, подозрительно косясь на Рыцаря Ада. Тот воспринимает это как согласие и ловкими движениями тасует карты, не отрывая внимательного взгляда от Руфи. Секунды, и две карты скользят по грязной поверхности стола к серафиму, две с лёгким шорохом опускаются перед Дином, и, прежде чем ещё три карты опускаются на середину стола, демон интересуется: — На что играем? — полутьме загадочно сверкают светодиодом чёрные глаза. — Предупреждаю, тут играют на нечто более значительное, чем деньги. — И на что же? — незаинтересованно протягивает серафим, смотря в свои карты. Дин определяет, что на руках у Руфи одни двойки, не больше. — Естество, — с лёгким стуком пальцев о стол демон кладёт первую открытую карту. Дин довольно улыбается, вновь осматривая «ангелов», которые с избытком каждый день, за бесценок, скупают горелые в светодиоде человеческие души. Руфь закатывает глаза, отпивая виски. Лёгкий стук ознаменует вторую открытую карту на столе. — Иногда тело. — Третья карта ложится на стол с лёгким шорохом, и Винчестер ломает вполне приветливую улыбку в кривую ухмылку, напоминающую оскал Змия. — Услуги. — Услуги? — Руфь недоумённо, но одновременно насмешливо скидывает брови. — Не слишком ли дёшево для тебя, Винчестер? Демон фыркает и двумя отточенными движениями кладёт на стол ещё две карты вверх рубашкой. — Обычная услуга может многое дать, — знающе протягивает Дин, отпивая из стакана. — В чём прок от душ, благодатей, тел и сосудов, если они тебе не нужны? А если это столь важно, то той же услугой ты можешь взять это всё, нужно лишь правильно попросить, — кроткий смешок. — Возможностей куда больше, согласись. — Ты начинаешь говорить, как Кроули, — фыркает Руфь. Жажда вновь подступает, и она опять тянется к стакану. — Когда это ты стал просить, а не брать? — Когда просто брать стало легко и скучно, и пришло осознание, что впереди ещё целая вечность. Да и почти десять лет совместного проживания под одной крышей с Кроули оставили свой отпечаток, знаешь ли, — слишком широко улыбается Дин, и серафим понимает — хоть он и не ответил никакой открытой агрессией на заявление о Короле Ада, данная тема ему очень неприятна. Руфь довольно улыбается, уже зная, что будет просить. В общем-то, она ради этого сюда и пришла. — Играем на услугу, — и зачем-то добавляет. — Иного я предложить всё равно не могу. Дин тратит секунду, чтобы смерить взглядом сосуд серафима, хмыкает, опуская взгляд на собственные карты. Ни один мускул на его лице не дрогнул, что немало опечалило Руфь. Винчестер не ошибся, у неё лишь две двойки. Вспышка, шипение Змия и щелчок пальцев. Вместо двоек у Руфи на руках король и туз. — Как в Раю? — неожиданный вопрос посередине игры ставит Руфь в тупик. Удивлённая, она подозрительно взирает на Дина из-под тускло-рыжей чёлки и едва ли не отвечает «Не так плохо, как тебе хотелось бы». Винчестер ухмыляется шире и допивает виски, упирая тёмный взгляд в Руфь. В чёрных белках глаз на секунду отражаются блестящие светодиодные зрачки Змия, а в них — отсвет горящих душ, и серафим понимает, — не о том Рае демон вёл речь. — Всё хорошо, — кротко и бесцветно отвечает Руфь. Винчестер ухмыляется, а серафим, чувствуя вновь подкатившую в горлу жажду, допивает остатки виски одним махом. Это уже десятый стакан за час, а тут Руфь с открытия, с девяти часов вечера, так что медленно и верно, но алкоголь брал своё. Однако, несмотря на опасность напиваться в обществе такого ублюдка, как Дин, серафим всё равно тянется к бутылке, которую тут же перехватывает демон. Винчестер резким движением открывает её и наполняет стакан Руфи наполовину, ни на секунду не отводя от неё ухмыляющегося взгляда. Та недоверчиво поджимает губы, но осторожно пододвигает вновь наполненный стакан к себе. — С чего бы такая забота? — Я уже за дамой поухаживать не могу? — закатывая глаза, бросает демон. — За ангелом? — огрызается Руфь. — Ты не первая, — неопределённо скалится Дин. Руфь думает, что это подозрительно, но с другой стороны, она не раз видела, как и прошлый Дин, и нынешний доливали дамам выпивку, хоть потом, для последних, всё заканчивалось в постели. Эта перспектива и не нравится серафиму. Мало ли… Она старается не смотреть на стакан с виски, но подступивший и к голове, и к горлу алкоголь требовал сделать хотя бы глоток. Дин открывает последние две карты на столе, и ими оказывается пара двоек. Руфи кажется, что это неспроста, но грёбанный виски, сверкающий фиолетовым янтарём в светодиоде, отвлекает её внимание всё упорней. — У тебя минута, — бросает демон, перед тем, как вскрыть собственные карты. Серафим мельком бросает взгляд на его карты, кивает себе и вновь смотрит на виски, забывая, что увидела на руках Дина. «О Боже, да что будет-то?» Руфь смотрит на стакан и хочет вновь взглянуть на карты Винчестера, но тот скрестил руки на столе и будто наблюдает за тем, как в тёмном уголке один «ангел» вновь продаётся «Адаму». Серафим думает, что если спасует — проиграет стопроцентно, а если вскроет собственные карты, короля и туза, то у неё есть шанс победить. А иметь в должниках Королях Ада не так уж и плохо. Руфь судорожно вздыхает, мучимая жаждой, кидает собственные карты на стол и резким движением отпивает почти половину. С секунду ничего не происходит. — Я победил. Что-то крепко ударяет серафима по голове изнутри, и она растерянно осматривается по сторонам. Вспышка светодиода. Всё плывёт. Руфь моргает пару раз и оглядывается на Дина. Вспышка отражается в чёрных глазах, Змий заискивающе улыбается с лица Винчестера. Серафим вновь моргает, — перед ней стоит Дин и ухмыляется как обычно, что-то говоря. Он хватает её за руку, легко тянет на себя и вместе с ней вливается в толпу. Серафим непонимающе оглядывается по сторонам, пытаясь сориентироваться. Толпа по-прежнему видит благо в Грехе. Ангелы торгуют собой. Том Йорк заменяет целый хор. Богом по-прежнему является дьявол в красном. В Раю всё ещё хорошо. Секунда, и Руфь успокаивается. В течение секунды кажется, что ничего не произошло. Секунда, и вспышка светодиода молнией разрывает разум серафима. Мир переворачивается с ног на голову. В чавканье заживо сгнивающих сердец слышится тяжёлый дурман гашиша. Кожу сосуда обжигают ярко-дикие цвета светодиода. На языке оседает невероятно горькое пение ангельского хора в составе одного Тома Йорка. В Раю ничего не меняется. (?) Серафим почти забито оглядывается по сторонам. Вспышка. Бар объят диким, цветастым огнём, в центре которого она и Бог, что тянет её сквозь бесконечную толпу. Дым — дурман, поднимающийся выше и выше, белоснежной змеёй обволакивает горящих в светодиоде людей. Их тела опаляются, души горят ярче солнца, а сердца гниют громче ревущего ангельского хора. Руфь слепнет, но точно видит, как люди вскидывают вверх руки и, радуясь, молятся за здравие Сына Бога. Горящая толпа рукоплещет распятому на кресте Михаилу. Руфь неверующе взирает на Архистратига и испуганно пытается отлететь назад, но Бог удерживает её. Она боится, что архангел выбрался из Клетки, боится, что всё это иллюзия, созданная им, боится, что эту чертовски приятную иллюзию разрушит знакомая боль. Но толпа по-прежнему ревёт и ликует, распятый «Иисус» пустым взглядом взирает куда-то вниз, а местному Богу и дело нет до не-его Сына. Рёв огня возносит свои языке выше, вслед за ним возносят руки и люди. Сын опускает голову на грудь, умирая. Руфь понимает, это не иллюзия Михаила. Руфь улыбается и смеётся, утягивая в энергичный танец Бога. Руфь не видит его, но точно знает, что на его лице обескураженная улыбка. Руфь не волнует, что это всё обман, до тех пор, пока он настолько реален, насколько это может быть. Руфь по-настоящему счастлива, ведь в Раю всё хорошо. Она слепо обнимает Бога, даровавшего ей это наваждение, чувствует его пальцы на груди и пуговицах её блузки, и совершенно на автомате снимает с него его белую рубашку, после которой на пол летит и футболка. Слышит мягкий смешок над ухом и позволяет стянуть одежду, тут же утягиваемая куда-то вниз. Под спиной она чувствует холодные, стальные крылья Михаила и в наслаждении подтягивается, выгибаясь. На ней рвут брюки, но Руфь не обращает внимание. Она слышит рёв ликующей толпы и рукоплескание распятому Сыну, — она улыбается, блаженно закрывая глаза и проводя руками по стальному оперению, которое больше не понадобится его хозяину. Бог оглаживает её плечи, а после грудь. Рвётся бюстгальтер, за ними — кружевные трусики черничного цвета. Почти нежно оглаживают бёдра, а после массируют маленькую грудь, беря за сосок и немного теня на себя. Но Руфь всё равно не обращает на это абсолютно никакого внимания, всё ещё выгибаясь в спине от сладостного чувства сбытой мечты. Толпа ликует, молясь за здравие Божьего Сына. Толпа рукоплещет распятому Михаилу. Руфь тихонько смеётся, поддаваясь навстречу Богу, которому по-прежнему плевать на Сына. Слышится щелчок ремня, шорох джинс. Руфь громко хохочет, когда Бог резко входит в неё, и даже поддаётся навстречу. Ей плевать, что ей никогда не нравился секс с мужчинами, плевать, что она уже не помнит лица того, с кем сейчас трахается и кого сейчас называет Богом: главное, что это происходит на крыльях грёбанного Михаила, который распят и, кажется, уже мёртв. А что может быть прекрасней осквернения святого? Толчки синхронизированы с воплями толпы, и серафим в наслаждении прогибается в спине, сжимая до крови стальные перья. Бог наматывает на кулак горящие тем же светодиодным огнём волосы и оттягивает голову назад, целуя серафима в оголённую шею. Кожа от наслаждения покрывается мурашками, и Руфь ближе прижимается к Богу, закидывая ноги на его бёдра. Толчок. «Здравствуй!» Толчок. «Сын Божий!» Толчок. «Здравствуй!» Толчок. «Сын Божий!» Объятая огнём толпа рукоплещет мертвецу. Руфь смазано целует Бога в качестве благодарности и поддаётся навстречу, обнимая его за плечи. Царапает сломанными ногтями его спину и вновь громогласно хохочет, одновременно с горящей толпой вознося хвальбу мёртвому Сыну Божьему. В Раю всё хорошо.

***

Дин хрипло смеётся, хоть с пронизывающим голову насквозь кинжалом во рту это немного проблематично: — Ты получила своё, я — своё, — хриплый смешок. Руфь на это ещё протыкает его яйца и, оставляя нож там же, исчезает со щелчком пальцев. Демон болезненно морщится, переставая смеяться, но не прекращая улыбаться. Достаёт лезвия и садится на край смятой кровати. Какой бы болью эта мысль не отдавалась в горле и члене, подкинуть в бутылку виски ЛСД всё-таки было удачной идеей. Их встреча прошла куда более доброхотной, чем предполагалось. Дин получил более увлекательное развлечение. Руфь попала в собственный Рай. Все остались довольны. И в Раю по-прежнему всё хорошо, да.