Withdrawal pains

Люди не гнутся. Они ломаются. С треском, с криком, с хрустом костей, с распахнувшимися глазами. Всех можно сломать. Но вот время зависит только о личности.  Люди ломаются.  Именно это Джесс усвоила давно и надолго. Она часто смотрит на свои худые бледные руки, изрезанные ножом. Синюшные вены периодически скрываются за неровными рубцами.  Джесс смотрит на них и ей хочется кричать, бросаться на стены и вырывать свои светлые волосы из головы.  Ей противно.  Противно смотреть на них и вспоминать, почему именно она это сделала. Иногда воспоминание такие яркие, такие болезненные, что невольно к горлу подкатывает тошнота и ей хочется просто выплюнуть все это. Но нет. Это никуда не денется. Это в голове, под висками.  "Я так люблю тебя. Я весь твой. Все твой. Мои глаза, руки, губы, тело. Все-все. Сердце, душа. "   Заткнисьзаткнисьзаткнись.  Джесс глухо вскрикивает от этих воспоминаний и бьёт в стену кулаком, тихо воя раненным волком. Это невозможно. Это когда-нибудь закончится?  Нет.  И она это знает.  Это её ад. Так, ладно. К глазам подступают слёзы от жалости к самой себе и девушка, пытаясь успокоиться, делает глубокий вдох. Вот так. Мысленно досчитать до десяти, до пятнадцати, до тридцати. На "пятьдесят" она встаёт с кровати, чувствуя небольшое головокружение. Нужно поесть. В последнее время Джесс вообще ест лишь через раз.  Кинув последний взгляд на стол, на тот самый концелярский нож, девушка лишь отводит взгляд, на корню убивая мысли, связанные со всем этим дерьмом в духе "вены-кровь-нож-запястья-слезы".  Может быть.  Но сейчас.  Сейчас она просто хочет забыть.  "Я весь твой."  "Дже-е-ессика."  "Я люблю тебя."  " Уходи. "  Возможно, мысль о ноже не так уж и плоха. Возможно, она не согнулась. Возможно, она всего лишь сломалась.