Στάση του Νίκα!
Лозунг восстания
***
Justiniane Auguste, tu vincas!
Ответ сторонников Юстиниана
***
Шел 532 год, и Византией правил боговдохновенный император Юстиниан, который, хоть и был неудачливым управленцем, хоть и похвалялся, что отомстит за Валериана, который, будучи способным полководцем и мудрым императором, все же не сумел стабилизировать окончательно расшатанную обстановку и был убит залившими ему в горло расплавленное золото персами, проиграл войну с Сасанидами, правил твердо и в значительной степени мудро. Январь выдался прохладным, но не холодным - в граде Константина никогда не было по-настоящему холодно. Ветер дул на юг, и зловоние Пропонтиды не отравляло воздуха. На Императорском ипподроме собралась огромная толпа народу. Еще с раннего принципата скачки были одним из любимейших развлечений граждан. К 532 году в полной мере выделялись лишь две партии. "Зеленые" и "голубые ". Прасины и венеты. Простой народ и высшие слои знати. И базилевс, и его многоумная жена Феодора благоволили последним. И сейчас облаченный в пурпур император, приветствуемый восторженной толпой, показался в своей ложе, пока возничие обеих партий готовили колесницы и метали друг на друга взгляды, полные испепеляющей ненависти. И вот один из прасинов, шедший к колеснице, задел плечом венета. Быть может, это была лишь случайность, но толчок выпустил на волю взаимную ненависть двух партий, и началась потасовка как между болельщиками, так и между участниками команд. В тот день большинство оказалось на стороне "голубых", и избиваемые "зеленые" пошли на отчаянный шаг. - О Юстиниан, лживый и неправедный император! - возопили они, - Мы требуем твоего отречения! По мановению руки разгневанного императора зачинщики потасовки были схвачены, и рослый схоларий отсек их головы, а затем высоко поднял над головой в назидание прочим. Это разгневало обе партии, и они забыли об разногласиях ради отмщения. Началось полномасштабное восстание, охватившее весь град Константина. Пали стены городской тюрьмы, и на свободу вырвались звери в людском обличье. Стража храбро защищала улицы города, но силы были неравны. Видя бедственное положение, богопротивные еретики-ариане из герулов и готов присоединились к восставшим. Не один дворец и не один храм был предан огню. Сенат постановил короновать Ипатия, бывшего племянником недавно умершего Анастасия I. Византия была на грани падения. В Буколеоне царила паника.***
- Сейчас, я думаю, не время рассуждать, пристойно ли женщине проявить смелость перед мужчинами и выступить перед оробевшими с юношеской отвагой. Тем, у кого дела находятся в величайшей опасности, ничего не остается другого, как только устроить их лучшим образом. По-моему, бегство, даже если когда-либо и приносило спасение и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой! Если ты желаешь спасти себя бегством, базилевс, это нетрудно. У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, гласящее, что царская власть - лучший саван, - медленно и четко ответила дрожащему и побледневшему мужу спокойная императрица Феодора. Она была рождена в нищете и стала гетерой, чтобы прокормить себя. Тогда Юстиниан еще не был императором, нет, он был простым военачальником, хоть и имел значительный вес. Молодой гетере удалось обольстить славного полководца, а затем стать его спутницей жизни. Она была жестока, властна и мстительна, внушала страх больше, нежели ее муж, но отличалась редким умом и мужеством. Интересуясь мудрыми сочинениями, она активно использовала изречения великих мужей древности - основой ее тирады была схожая реплика тирана Сиракуз Дионисия Старшего. В общем, она была набожной монофизиткой и прекрасным государственным деятелем, сделавшим для Византии едва ли не больше, чем ее муж.***
Едва успокоенный базилевс ушел, его многомудрая супруга распорядилась позвать талантливого полководца и тонкого политика евнуха Нарсеса. Когда он прибыл, Феодора долго говорила с ним с глазу на глаз, а затем армянин начал действовать. Он разослал щедрые подарки сенаторам и привел в готовность палатинцев. Мятеж был обречен.***
Племянник замечательного императора Анастасия Ипатий не унаследовал ни ума, ни энергии дяди и поначалу даже не желал быть коронованным, но затем решил плыть по течению. Он стоял на Ипподроме, и его заплывшее жиром лицо сияло благодушной улыбкой. Ипатий был готов услышать приветственные крики сенаторов, но донесшиеся до его слуха слова стерли с лица бунтаря улыбку и повергли в смятение его душонку. - Justiniane Auguste, tu vincas! - взорвались криками места сенаторов. Они славили императора... Но не его, не Ипатия! Они славили Юстиниана. Нарсес дал им много денег и убедил в том, что восстание - дело рук прасинов, что вернуло супругу Феодоры расположение влиятельных людей Ромейской империи. Забыв о коронации, племянник Анастасия огляделся. На ипподром входили блистающие сталью схоларии - личная стража императора. В руках иных поблескивали в лучах солнца манубаллисты, но большая часть крепко сжимала мечи. Поначалу Ипатий еще лелеял призрачную надежду на то, что эти ряды стальных воинов пришли сюда, чтобы короновать его, как это было много раз в Риме. Но, едва он увидел выехавшего вперед черноусого мужчину в простой солдатской каске, надежда растаяла, подобно дыму. То был Флавий Велисарий, один из лучших военачальников Юстиниана, который компенсировал сасанидские военные успехи чередой блестящих побед. И схоларии пришли подавлять восстание. Ряды пришли в движение и врезались в толпу, рубя всех подряд и поливая их дождем стрел из манубаллист. Воздух наполнился тяжелым запахом крови, напоминавшим запах металла, и омерзительными звуками, которые издавали лезвия, прорубаясь сквозь плоть. Тех, кто бежал к разграбленному собору Святой Ирины, настигли закованные в латы катафрактарии. Несостоявшийся император понял, что надо бежать, и побежал так быстро, как только мог, сорвав с себя пурпурные одежды и сапоги. Он пересек площадь, пробежал мимо сожженных арианами храмов и вдруг налетел грудью на коня со всадником, который словно вырос из-под земли. Ипатий стал спешно снимать золотые украшения, чтобы купить верность всадника. Но, подняв голову, несчастный понял, что ему конец. На лошади восседал невысокий сухощавый человек без бороды. Бывший консул узнал Нарсеса, которого много раз видел во дворце. Армянский евнух был неподкупен, а за его спиной стояли облаченные в железо воины-катафрактарии. Ипатий пал на колени, и по его трясущимся жирным щекам потекли слезы. Неудачник жалел себя.***
Вскоре Ипатия и оставшихся верными мятежу сенаторов по личной просьбе Феодоры казнили, а изуродованные трупы выбросили в Босфор. Константинополь восстанавливался. И всякий раз, смотря из Буколеона на веселые синие пропонтидские воды, василевс невольно задерживал свой взгляд на Ипподроме, и, вспоминая то страшное восстание, а затем и резню, за которой он наблюдал из дворца, содрогался от ужаса, и мерзкий холодок пробегал по царственной спине. А резня, о которой не могли спокойно вспоминать даже бывалые палатинцы... Это было ужасное смертоубийство. Свыше тридцати тысяч ромейских граждан были жестоко убиты схолариями. Велисарий говорил, что кровь убиенных была ему чуть ли не по щиколотку, а раздувшиеся бездыханные тела, которые безучастно плавали в ней среди отрубленных конечностей и вывалившихся внутренностей, лишь добавляли мрачности печальному зрелищу. То был ад, спустившийся на Ипподром в наказание за то, что жалкие безумцы, распаленные дракой колесничих, дерзнули посягнуть на власть божественного василевса, повелевавшего всеми ромеями и желавшего править всем миром.