Hell's traure

Да окропит кровь бога доспехи его, Ибо он не бог, а смертная тварь, Что не вынесла натиска подлых врагов. И берег алой реки — его смертный алтарь. Дьявол тевтонцев, плут и хитрец, Который веками строил козни в мирах, Тот, кого сыном не признал Всеотец, И который теперь превращается в прах. Бездыханное тело плыло несколько дней В водах багровых реки мира мёртвых, Среди тысячи трупов таких же людей, Великанов, воителей, асов покорных. Ворон сидел здесь на ветке сухой, Корявой, колючей, как осы жало, Дуба громадного, близ брега Гйоль, Такого же чёрного после пожара. Грозная птица, клюв приоткрыв, Встрепенулась, взъерошилась, каркнула хрипло, И, поприветствовав в прошлом живых, Вспорхнула, нарушив тишь жутким скрипом. Серая степь. Ни единой души. Мир этот мрачный жуть нагонял И самых храбрых солдатов страшил Тем, сколько душ он смертных отнял. Прибило тело асгардца к берегу Гйоль, Реки, что веками границей служила, Разделяла мир духов с природой живой И падших в тёмное царство сносила. Кровавая речка несла в тёмный мир На суд справедливый хранителя царства, Миллионы сгинувших, словно трактир, Дожидаться кары за их святотатства. Вдоль брега красных проклятых вод Босые белые ножки бродили. Хрупкий девичий стан круглый год Мёртвые очи плывущих здесь видели. Тенью прозрачной по степи несясь, Дева искала, искала средь тел Того, кто покинул её, не простясь. Отказалась она от всех царственных дел, Забыла про всё. Лишь бы встретить в последний В самый болезненный раз лик его, Пусть и не дышит, не слышит — он мёртвый. Среди тысячи тел она ищет одно. Противный холодный ветер завыл, И седые длинные локоны девы Взлетели, как их страждущий вихрь просил, Словно гремучие белые змеи. Бледное, полное горя лицо Перекосила боли гримаса, Алые детские глазки кольцом Очертили труп черновласого аса. Детище тьмы, блуждая в степи, Всю свою жизнь встречало здесь падших. Но это не было ей вопреки. Ведь это в перечне действий монарших. Юная дева правила балом, Ведь здесь её королевой воспели: Владычице смерти со взглядом кровавым Все преклонились и нарекли — Хель! Хель, знает каждый, это суд страшный. Хель никогда не вернёт вас. И впредь. Хель та, чей предок — Одинсон младший. Хель, скажут все — неизбежная смерть! Ликом и телом юна и прекрасна, Пугала царица силой своей. Вместо глаз на лице её вмятины красные. А длинные волосы мертвенно белые. Пусть не жива и бессмертна она, Пусть её сердце в груди уж не бьётся. К асгардцу тому не была холодна. Его страшная смерть потушила луч солнца. Одна только радость была в этой жизни Для девушки бледной — быть рядом с ним. Но кто же мог знать, что счастье — капризник И что оно окажется мнимым. Еле вытащив тело на берег сухой, Склонилась скорбящая дева над богом. И в миг алые капли крови густой Ручьями стекли с асгардца худого. Положив его голову прям на колени, Крепко прижала к себе отца дочь. В груди от обиды черти горели: Сама ведь бессмертна, но не в силах помочь. Руками дрожащими с лика холодного Смывала мерзкую алую кровь. Молчали, кричали глаза её томные. Смиренно потухли, но разожглись вновь. "Локи, отец, — она молвила кротко, — Не могла я такого предполагать. Мой покровитель, ты умер так скоро. А я не могу тебя даже оплакать!" Слезы не капали. Очи кровавые Были сухи, но не безразличны. Великою скорбью и болью наполнены. Чувства. Эмоции. Так непривычно. Затихла долина. Гйоль лишь шумела Кровавыми водами, коброй шипя. Всё замерло, будто Хель так велела. Но та молча скорбела, себя в этом виня. Седовласая Хелла мёртвой родилась. Отец же её пал по воле врага. Два мертвеца у речки валялись: Он не дышал, а она стерегла. Бледный асгардец с волосом чёрным Был хитрецом, каких трудно сыскать. Он смиренно лежал, сомкнув веки тяжёлые, И в объятиях девичьих мог лишь молчать. Локи тонул в центре лужи багровой. Седовласая дочь его рядом была. Платья подол, напитавшийся кровью, Пачкал ей ноги, но встать Хель не могла. В отчаянии дева к телу склонилась, Крепче обняла бога родного, Навечно запомнит, как на руки просилась Будучи маленьким вредным ребёнком. Губами холодными дочка прильнула К белому лбу, что в крови перемазан. Тихо на ушко что-то шепнула, Но никто никогда не узнает той фразы. Бессильно закрыла алые очи, Протяжно вздохнула, к небу голову вздёрнув. Вдруг ясный день стал пугающей ночью. Вихрь ветра завыл, будто боязно вздрогнув. Небосвод затянулся тучами чёрными. Кругом потемнело, пеленой будто крыто. Веки поднялись, взмахнув ресницами ровными, Глаза седовласой вдруг стали открыты. Вспыхнули пламенем глазки багровые. Ни горем, ни болью был полон взор. Гнев. Ярость. Месть. Жажда смерти врага его. Наскучил царице весь этот вздор. Довольно! Нет смысла страдать понапрасну. Хватит жалеть. Не вернуть его боле. Вспомнила Хель вдруг о тёмной и властной Силе, подаренной ей на престоле. Прощаясь с отцом, возвысилась дева Над телом, над речкой, над миром своим, Надменно и холодно всё оглядела И крикнула в гневе что было сил. Разнеслась тишина по тёмной степи. Казалось, будто никто не услышал, Но вдруг отовсюду кусками чёрной цепи Вспорхнули вороны и летучие мыши. Цепочка пернатых из старого дуба Дружным отрядом, хрипя и крича, Пронеслась рядом с Хель и задела чуть грубо, Изуродовав шрамом кожу плеча. Не заметила в гневе царапину Хель, Встала с земли, оставив асгардца, Взмахнула рукой и призвала к себе Тёмную магию, чтоб поквитаться. С врагами проклятыми, грязными, дерзкими. С теми, кто подло разрушил тот мир, Где жил рядом с ней её бог с нравом резким, Но всё же отцом был и жизнь подарил. Дым цвета ночи покрыл руки хладные. Очи сияли кострами преисподней. Звучали в сознании призраки жадные, Советуя Хель: "Суд над ними исполни!" Тёмная дымка окутала деву, Словно купалась она в океане. Всё вокруг почернело, как старое древо. Скрылась фигура в проклятом тумане. Непроглядными тучами духи пернатые, Те, кого люди воронами кличут, Вместе с мышами когтисто-крылатыми Вихрем неслись, как охотник в лес скачет. Кружили, кружили над мёртвой колдуньей, Над облаком чёрным, где та стояла, Меняла свой облик силою божьей, Суд совершать. Судьба на том настояла. Вдруг всё рассеялось после сигнала, Звонкого кроткого шума во тьме. Это был лязг доспехов металла, Сковавшего Хеллу, как лёд во зиме. Туман оседал на землю холодную, В этот момент у берега Гйоль Плывущие трупы видели тёмную Деву в кольчуге, игравшую роль. Сияли шипы отблеском алым. Тяжёлые латы, как панцирь дракона: Обитые кожей и чёрным металлом, Дарили силу семи легионов. Острые копья — на шлеме рога. Длинный плащ за спиной — необъятные крылья. Одним взглядом сразит любого врага. Выжжет глаза волос белых сиянье. Возвышается рыцарь с личиком девы Над берегом алым. Готовится к бою. Мести подвластен план королевы. За кровь, по обычаю, платится кровью! "Жалкие пешки! Обращаюсь отдельно. Радуйтесь, люди! Ваш последний денёк! Я объявляю войну всей вселенной! Я развяжу ради вас Рагнарёк! Исполнится наша великая месть. Смерть одолеть никто не сумеет. Я отстою твою падшую честь. Клянусь тебе, папа! Они пожалеют!" Одёрнула Хелла свой плащ из атласа, И, повернувшись резко кругом, Отшагнула вперёд, оставила аса. И зашептала на наречии чужом. Раскрылись ворота преисподней бездонной. И прямо оттуда, из пустоты, Медленно выплыл корабль огромный Длины необъятной и высоты. Хель, знает каждый, это суд страшный. Хель никогда не вернёт вас. И впредь. Хель та, чей предок — Одинсон младший. Хель, скажут все — неизбежная смерть!