Тишина

— Гермиона, ты пойдешь со мной на Святочный Бал? — спросил как-то за обедом прадед Рона, Альфред Уизли, рассматривая содержимое тарелки.       Отчаяние – опасный зверь, пожирающий любые мечты и желания, прожевывающий по кусочкам осколки полноценной жизни. — Хм, да, конечно, — ответила Гермиона, мысленно проклиная себя за ответ.       Ходить по коридорам, сидеть на занятиях, не видя в них смысла. Писать обычные эссе, не стараясь впечатлить учителей.       Гермиона брела по лестницам Хогвартса, шурша длинным платьем. Было непривычно шумно. Из-за Святочного Бала многие студенты решили остаться в замке, и Хогвартс бурлил, готовясь к празднику. Иней разукрасил стены замка, рыцари распевали песни, Пивз носился по коридорам и бросался снежками. — Отлично, тогда увидимся возле Большого Зала ровно в восемь, — густо покрасневший парень поспешно вернулся к разговору о последнем матче Бразильских Вейл.       Девушке вспоминался разговор с Альбусом Дамблдором в первый день ее появления в 1944 году. Он считал, что нет смысла пытаться сохранить оригинальный ход событий, раз это приведет к поражению. Вселенная не потерпит парадоксов, в нужный момент она просто пойдет по альтернативной дорожке. Та Гермиона, которой только предстоит получить письмо, навсегда останется обычной магловской девочкой. Зато закон вселенной позволит существовать потерянной путешественнице во времени.       Война была проиграна, Гарри и Рон убиты. Последнее воспоминание — Беллатриса Лестрандж заносит волшебную палочку — профессор Макгонагалл бросает Гермионе маховик времени. Девушка наугад раскручивает его, и все поглощает пустота.       Все мертвы, прямого пути в будущее не существует. Поэтому Гермиона стала жить ради одной цели — остановить Тома Реддла. Девушка стала всеми силами обращать на себя внимание: нарочитое соперничество на уроках, впечатляющие выступления в дуэльном клубе. Это сработало, но Гермиона никогда не умела хорошо лгать. Его обманчивая внешность пугала девушку еще больше: гораздо проще ненавидеть змееподобного мужчину с красным огнем в глазах, чем привлекательного и невинного с виду сверстника.       Ее отвлек одетый в блестящее платье гном, который, изрыгая ругательства, осыпал девушку конфетти. — Счастливого Рождества! Да исполнятся твои мечты, — издевательски прокричал на бегу гном.       Впервые за долгое время Гермиона улыбнулась.       Растеряно стоя посреди шумного зала, Гермиона проклинала себя за то, что согласилась пойти на Святочный Бал из жалости к Альфреду. Парень слишком напоминал ей Рона своими манерами, глупыми шутками и постоянными разговорами о квиддиче. Она поддалась стремлению избавиться от одиночества и хотела обрадовать друга. И теперь, растерянно стоя посреди сверкающего рождественского праздника, она чувствовала себя лишней на этом празднике жизни.       Вдруг за ее спиной послышался голос: — Можно пригласить вас на танец?       Она обернулась и увидела Тома, небрежно прислонившегося к посеребренной колонне. На нем была простая черная мантия, выделявшаяся своей продуманной простотой среди буйства красок. На его лице, как обычно, красовалась улыбка, но глаза оставались спокойными. — Нет, я... Я ждала Альфреда. Я думаю, он скоро придет, — твердо закончила Гермиона, пытаясь не терять самообладания. Рядом с ним всегда было сложно. Он будто заполнял собой все свободное пространство. У него всегда было чересчур. Если с другими можно было расслабиться, забыть на минуту о прошлом или будущем, то он напоминал хищника, цепко выслеживающего свою добычу. — Мне так не кажется, — торжествующе ответил Том, сохраняя невинное выражение лица. — Что ты с ним сделал? — Почему я должен был? — он усмехнулся совсем не идущей его характеру очаровательной улыбкой. — Мистер Уизли нехорошо себя чувствует, и, к сожалению, не сможет составить тебе компанию.       Вдруг, резко сменив тон речи, Том подошел ближе и насмешливо проговорил: — Мне кажется, ты знаешь обо мне намного больше, чем хочешь показать. Но это так, легкие размышления вслух. Дурная привычка, не так ли? — Том слишком широко улыбнулся. — Давай все же потанцуем, ведь для нашего времени довольно... непривычно, если девушка приходит на бал в одиночестве, но ты же это всегда знала, правда?       Вместо ответа Гермиона взяла его за протянутую и руку и позволила провести себя к центру танцпола. Голова кружилась, она ничего не видела вокруг себя и ничего не понимала. Сокурсники, учителя, ледяные фигуры, зачарованные свечи, сыпавшие сверкающими звездами, — все кружилось и плясало перед глазами.       Они стояли друг против друга, не начиная танцевать. Медленная мелодия обволакивала зал.       Гермиона не хотела даже думать о том, что в ней, кроме паники бурлило также желание. Стремление обнять его, прижаться к груди, запустить руку в тщательно уложенные волосы. Целовать, пока не собьется дыхание или ударить его, чтобы увидеть, остались ли на глубине души чувства. Что это было? Любовь, наваждение, иллюзия, кошмар, реальность?       Наконец они начали неспешно вальсировать по ярко освещенному залу. Это принесло некоторое облегчение: можно было отвлечься на праздничную атмосферу и кружащиеся в танце пары. Многие девушки с завистью поглядывали на Гермиону, но ни одна не догадывалась, что она бы с радостью поменялась бы с любой из них. — Не поддерживаешь визуальный контакт? Занятно, — парень уверенно вел Гермиону в танце. Она против воли расслаблялась в его сильных руках, позволяя музыке забрать ее.       Вскоре они замерли посреди зала, не размыкая рук. Том всматривался в лицо девушки, словно стараясь увидеть в нем что-то. Гермиона сосредоточила свой взгляд на воротнике рубашки. Тишина стала тягостной. Постепенно Том стал подходить ближе; Гермиона отшатнулась. — Мне душно, — сказала Гермиона, стараясь рассеять ставшую слишком личной тишину. — Хорошо, давай выйдем на улицу.       Снег хлопьями осыпал двух молодых людей, вышедших на небольшую, огороженную периллами площадку. Там было пусто и опять же слишком тихо. Неподалеку плескался в озере гигантский кальмар. Время от времени раздавался чей-нибудь веселый смех. Гермиона зябко поежилась и обхватила себя руками. — Чего ты от меня хочешь? – голос прозвучал тоньше, чем хотелось. — Я все знаю. Догадаться было несложно. Из тебя не выйдет даже посредственной лгуньи. Ты с самого начала вела себя странно при встрече со мной. И я заинтересовался. Сложно удержаться. Человек из будущего, который меня явно знает. Мало кто сможет удержаться, не так ли? — Том подошел ближе. — Я только не знаю, насколько далеко тебя отбросило назад. Но ты же не скажешь. Пытаешься сохранить кусочки правды, — он стоял так близко, что Гермиона чувствовала тепло его дыхания.       Ей хотелось поцеловать его, чтобы раствориться в тёплом желании, чтобы заставить его замолчать, чтобы он перестал разбивать тихое равновесие слишком шумными и тяжелыми словами. — Я тебе ничего не скажу. Никогда. — Тебе некуда бежать. Я достаточно изучал природу путешествий во времени, чтобы понять, что тебе нет дороги назад. Ты — моя. Весь диалог сейчас лишь иллюзия выбора. Тебе только кажется, что ты выбираешь, планируешь, играешь со мной. Тебе кажется, что ты хитрая и умная. На самом деле все куда проще. — Нет. Я не твоя игрушка. Ты не можешь выбирать за меня. Я. Тебя. Ненавижу, — раздражение охватило Гермиону. Слишком долго она находилась в состоянии апатии, пряталась и боялась. Первые пришедшие на ум слова обладали пьянящим вкусом свободы. — Почему тогда ты сбиваешься с дыхания каждый раз, когда я подхожу к тебе?       Она отступила на шаг, оглянулась через плечо. — Куда же ты пытаешься сбежать? – холодно спросил Том. – Да, кстати. Раз мы перешли к откровенным разговорам. Ты думала убить меня? Примитивный план талантливой волшебницы. Пошел снег. — Да, кстати, я знаю, что ты маглорожденная. Или ты предпочитаешь грязнокровка? Тебе не нужно от меня прятаться, меня не волнует ни статус крови, ни твоя смехотворная ненависть ко мне. Он шагнул вперед, обхватил руками лицо и с силой поцеловал, не давая Гермионе вырваться. Она против своей воли обвила руками его шею и углубила поцелуй. Том запустил ладонь в ее волосы, сминая мягкие локоны. Где-то в глубине сознания Гермиона осознавала, что она не должна чувствовать обжигающую волну страсти. — Счастливого Рождества, — прошипел Том на ухо, вжимая пальцы в пылающую кожу на оголенной шее. Снежинки таяли на плечах. Вдалеке слышалась музыка и шумные поздравления. Гермиона отстранилась. — Зачем я тебе нужна? Он моргнул. Еще раз и натянул невинное выражение лица. Оно настолько не подходило их разговору и накалу чувств, Гермионе захотелось поднять руку и стереть его. — Я тобой восхищен. Мне никогда не были особенно важны физические проявления, но, когда появилась ты, многое изменилось. Я понимаю, что мне проще получить тебя, чем бороться. Ты умна и привлекательна. Все звучит довольно обычно, не так ли? — А еще я из будущего. Не в этом ли дело? — насмешливо ответила Гермиона. Калейдоскоп переживаний вечера сломил ее обычный самоконтроль и слова лились неконтролируемым потоком. — Можно ведь увидеть свои ошибки еще до их совершения, успешно стать Лордом Волан-де-Мортом, змееподобным уродом, сотканным из магии. Увидеть, как убить моих друзей, родителей и уничтожить всех, посмел стать у тебя на пути? Увидеть то, во что ты превратишься? Хорошо, я покажу тебе, - она отошла на середину площадки, утирая рукавом обжигающие ручейки слез. — Смотри же!       Снег усилился, поднялся ветер. Гермиона дрожала в легком шелковом платье. Том стоял, облокотившись о перила, казалось, не замечая плохой погоды. Он медленно достал волшебную палочку из кармана и направил на нее. Заклинание в его устах прозвучало как признание в любви: — Легилименс.       Он был осторожен, даже нежен. Медленно перебирая воспоминания, он не пытался тронуть барьеры, выставленные Гермионой. Поход в зоопарк с родителями, лимонное мороженое на скамейке, посещение библиотеки, яблочный пирог матери, первая отличная оценка в школе. Рождественское дерево, стопка новых книг, отец в вязаном свитере, мама, подпевающая рождественским песенкам по радио. Обычные семейные воспоминания. Зависть билась в нем, раскалывая окаменевшее сердце. И вот появилось змеиное лицо.       Прошли секунды, может быть, минуты. Время утратило свое значение для Гермионы. Родители, Рон, Гарри, Фред, Люпин, Сириус. Лица всплывали перед глазами, заставляя переживать худшие воспоминания.       Наконец он вышел из ее воспоминаний и потрясенно уставился на Гермиону, словно видя ее впервые. Впервые она увидела в его глазах страх. — Вот кем я стану? Крестражи, черт, я разорвал душу на части. Ты хотя бы представляешь, насколько это больно. И я все равно стал этим. Маглы, я… Насилие и боль мне всегда казались средством, а не целью. — Том, — начала она, не зная, что хочет сказать. — Нет. Замолчи! Ты помнишь, какой сегодня день? Сегодня ведь Рождество. Все должны веселиться, это же семейный праздник. Я видел эти милые еловые воспоминания. Маглы – отсталые животные, которые ненавидят и уничтожают то, что не способны понять, — Гермиона почувствовала, как тонкие пальцы впиваются в ее плечи. — Когда ты радостно распаковывала подарки и беспечно смеялась, я сидел в своей комнате в магловском детдоме, не понимая, почему именно я. Почему не какая-нибудь хорошенькая девочка с карамельными волосами приговорена жизнью родиться от жалкой волшебницы, которая даже магла, — он выплюнул это слово, — не смогла удержать.       Он вдруг дернулся, отпустил Гермиону, отошел к перилам. — Можешь уходить.       Она знала, что по всем законам логики она должна была уже уходить, не оглядываясь. Она знала, что он – ядовитая змея, умеющая виртуозно прятаться за элегантными манерами и изящно скроенными фразами. Что ему нельзя доверять, что во всем виновато тихое очарование шотландской зимы, что нужно отвернуться, уйти, бежать, пока этот вечер не начнет казаться реалистичным кошмаром. Однако Гермиона не могла пошевелиться. Спустя много лет вспоминая эту минуту она понимала, что выбор был сделан еще до того, как она ступила на террасу, до того, как взяла его за руку в Большом зале, до того, как они в первый раз соединились взглядами. Он был прав. Она выиграла битву, но проиграла войну.       Гермиона, смотря в бархатное зимнее небо, чувствовала, как решение терпкой болью отдавалось в сердце; всегда ясный и рациональный разум нерешительно свернулся клубочком в глубине души. Интересно, существует ли ад? — промелькнула случайная мысль.       Гермиона глубоко вздохнула и сделала шаг вперед, обвила руками напряженную спину Тома и уткнулась в нее лицом.       Том дернулся, будто пораженный молнией человеческого прикосновения. Мышцы в его спине расслабились. Наконец он медленно повернулся и обхватил тонкими пальцами лицо Гермионы. — Я не изменюсь, ты должна это понимать. Никогда, — напряженно выплеснул Том, будто в последний раз стремясь ее оттолкнуть. — Мне хотелось бы никогда здесь не появляться и никогда тебя не знать. Быть только на одной стороне. Мне бы никогда не пришлось делать выбор, — глухо проговорила Гермиона, старательно избегая его взгляда. — Мои подарком на Рождество стал бы свитер матери моего друга, Рон поцеловал бы меня под омелой, а потом бы смущенно засмеялся. Но мы встретились, и все изменилось. Я тебя никогда не забуду, но я не смогу остаться, если ты, — она запнулась, — если ты не пообещаешь больше никогда не использовать ни одного непростительно заклинания. Никогда я не смогу жить, зная, что ты убьешь моих друзей в один день.       Его лицо опало, а он сам выпрямился, как сжатая пружина. Лицо вновь вернулось к своему аккуратно выверенному состоянию. Только на этот раз Гермиона видела на глубине его души маленького мальчика, который был слишком могуществен и неуправляем. Со внезапной ясностью она увидела Тома со всей его тщательно скрываемой яростью и царапающей обидой.       Поддаваясь инстинкту, Гермиона приподнялась на цыпочки и мягко его поцеловала. От него пахло свежестью, кремом для бритья и еловыми ветками. Она обняла его за шею и замерла. Том стоял, растерянно опустив руки. Казалось, что в первый раз в жизни он не знал, что ему делать и как поступать. Решение медленно оформлялось в нем, не решаясь сорваться с языка.       Наконец, он обнял Гермиону за талию и зарылся лицом в волосы, действия непривычно медленные и непродуманные. Будто принятое решение забрало у него все силы. Снег перестал идти. Музыка затихла. Им, как и всем неспокойным сердцам, казалось, что они одни на планете и что все застыло в ожидании хруста, голоса, знака. Возможно, что тишина наступила уже давно, но для этих двоих она только сейчас стала осязаемой и принимаемой. Гермиона вновь посмотрела на звезды. Никогда прежде они не казались ей настолько близкими и осязаемыми. Том никуда не смотрел. Он и так уже увидел то, что нужно. — Хорошо. Все и в правду было хорошо.