Ты слабачка, Изабель Лайтвуд

Когда он, грязно улыбаясь, впервые смотрит на неё своим якобы безразличным взглядом, её пробивает дрожь. Глаза его черны, как ночь, но до того красивы, что, чёрт возьми, её знобит. Сколько раз она глядела людям в глаза, но ни в одних не было столь притягательной темноты. Он смотрит на неё и видит не живого человека, а выдрессерованную сталью девочку-убийцу. По первому приказу она, неестественно красивая, вытащит из высоких сапог изуродованный рунами кинжал и, не задумываясь, запустит его в чью-то пылающую грудь. Движения ее будут точны и слажены, она не оступится, не промахнется. — Хищница, — шепчет он тогда, и она слышит. Уголки ее губ непроизвольно поднимаются вверх, и рот ее кривится в жалком подобии улыбки. Он наблюдает за ней каждую минуту, изучает ее привычки и странности, пытается отыскать в ней изъяны, увидеть ее страхи. Но Изабель Лайтвуд бесстрашна: ее не пугает ни тьма, ни смерть. Изабель Лайтвуд умеет держать себя в руках и всегда следит за своими эмоциями. Это бесит. Дни идут, и он начинает видеть истину: за девочкой-убийцей с глазами цвета чёрного-кофе-без-пенки прячется лгунья и самая что ни на есть слабачка. Джонатан Моргенштерн видит её насквозь, и её надменная ухмылка не может запудрить ему мозги. Но от неё так славно пахнет весной, травами и специями, что Джонатану становится тяжко дышать. Он знает: каждый вечер она залезает в душистую ванну и смывает с себя чёрную смолистую кровь, стягивает ее с себя, как второй слой кожи, избавляется от запаха гниющей плоти и металла. А потом заплетает свои длинные волосы, по цвету напоминающие его глаза, в тугие косы, и становится похожей на милую примитивную из центра Нью-Йорка. Нет, шрамов не видно под шелковой тканью ночнушки, она перестаёт быть охотницей. Изабель Лайтвуд сама становится жертвой. Когда он впервые видит её, одетую в чёрное платье выше колен, ритм его сердца не сбивается, и он не чувствует неземного притяжения. Тем не менее, его привлекают изгибы её идеального тела. Ему нравится, как чёрная шаль лежит на её плечах и чуть прикрывает выпирающие ключицы, столь же сильно, как нравится смеяться над утопающими. Тогда он не думает, что она станет нужной ему. Тогда он вообще ни о чем не думает. Он просто восхищается ею. А теперь он знает её секрет. Изабель Лайтвуд не бесстрашна. Она боится так сильно, что готова прыгнуть в бурлящую лаву, лишь бы не глядеть в лицо своим страхам. Изабель Лайтвуд больше всего на свете боится любить. Джонатан Моргенштерн улыбается, понимая это. И когда он вылавливает её в толпе прохожих, хватая под локоть, и весело шепчет: ты слабачка, милая, её вновь пробирает дрожь. Ей чудится, будто она лежит перед ним нагишом, широко расставив ноги. Он знает о ней больше, чем следует, и это делает её жалкой. — Ты слабачка, — не устаёт повторять он. Правда в том, что Джонатан тоже слабак: его передергивает от одного слова любовь Но он никогда не покажет этого, и в этом его отличие. Любовь. Вот, чего боятся бесстрашные. Она перестаёт делать их таковыми.