Не плачь, Лухан!

Неразделенная любовь так же отличается от любви взаимной, как заблуждение от истины. Жорж Санд       Девушка забежала в свою комнату и закрыла дверь. Соседки отсутствовали, поехали домой на выходные, и можно было дать волю слезам. Блас Эредиа, чертов ублюдок, как он мог так поступить с ней? Она всего лишь хотела найти своего опекуна, всего лишь хотела знать, что важна для кого-то. Что за нее платят не ради ухода от налогов, а потому, что она действительно кому-то дорога. Разве так многого она хотела? Разве просила она яхты, деньги, наряды? Нет! Девушка хотела лишь толику, капельку человеческого тепла! Словно в насмешку, староста привел ей суррогатного опекуна, разыграв целый спектакль. Ради чего? Чтобы посмеяться над ней? Неконтролируемый поток злобы и ненависти, что выплескивал на нее этот голубоглазый человек, наконец хлестнули через край, нанося девушки новые душевные раны. Это было больно. Горько. Невыразимо подло. Это как удар в солнечное сплетение тому, кому и так дышать тяжело. Дождь за окном мерно отсчитывал секунды. Кап. Кап. Кап. Капли ударялись о железный слив и звеня разбегались кто, куда. Хризантема на прикроватной тумбочке почти завяла. Девушка взяла вазу и выставила ее за окно, высунув голову, чтобы подставить лицо под струи воды, льющейся с неба. Кто принес ей цветы? Белые, как снег, чистые, невинные. Она была недостойна их. Дверь скрипнула и Лухан поспешно оглянулась, отпрянув от окна. Как будто ее застукали зачем-то неприлично-интимным. — Я могу войти? — в проеме показалась темная голова старосты. — Нет, убирайся отсюда, — прошипела ученица, распуская мокрые, растрепавшиеся волосы. — тебе мало того, что ты сделал, пришел добить меня? Блас все-таки вошел. Девушка вытерла лицо полотенцем, промокнув хорошенько глаза. Нельзя, чтобы он знал о том, что она плакала. — Говори зачем пришел и проваливай, — Лухан опустилась на кровать, с вызовом глядя Эредии в лицо. Тот ничуть не смутился, просто сел на стул, подвинувшись так близко, что девушка могла рассмотреть даже небольшой шрам в уголке его глаза. — Прости меня. Я поступил, как подлец. Но ты сама меня на это вынудила. — Вынудила? — Лухан задохнулась от возмущения. Вот ведь скот! — Ты была такой несчастной. Занималась глупостями, копалась в моем прошлом, вместо занятий. А твоему опекуну было плевать на тебя. Он даже на связь не выходил. Что мне оставалось делать? Но если тебя утешит тот факт, что я сожалею о содеянном, то я буду рад. — Он легко докоснулся до шелковистых, каштановых волос. Пальцы мужчины захватили в плен влажную прядь, играя с ней, скользя сверху вниз. Предательские слезы все-таки брызнули из глаз. — Уходи, — ей было очень плохо. — Ты должна быть сильной, иначе тебе не выжить. Мы все такие, выросшие в приюте. Мы либо воспитываем в себе характер, либо погибаем. Поплачь сейчас Лухан, и больше не смей. Никогда. — рука метнулась от волос к лицу. Большой палец Бласа очертил красивую форму чуть приоткрытых губ девушки. — им никогда не понять нас. Мы другие, мы одни на белом свете, за нашими спинами нет щитов, в виде родителей. Нам не на кого положиться в минуту трудности и опасности. — У меня есть друзья, — упрямо отозвалась девушка. — они меня всегда выручат. — Не будь дурой. Друзья — сегодня они есть, завтра их нет. Ты сильная, очень сильная, ты справишься со всем. — Блас судорожно вздохнул и вдруг, наклонив голову, легко прижался своими губами к ее. Потом резко встал и вышел, оставив девушку в разрозненных чувствах.       Эредия прислонился спиной к стене, переводя дух. Сердце колотилось в груди, как у пойманной в клетку птички. Он пришел в колледж, чтобы проследить за безопасностью подопечной, но все пошло не так. Все покатилось в пекло. Она взрослела, почти уже женщина. Красивая девушка, перед которой скоро будет трудно устоять. Теперь ему стоил уйти, уволиться, пока не случилось беды. Пока он не погубил их обоих. Любить ее - сродни безумию. В учительской мужчина собрал все свои вещи, не оставив на столе даже авторучки. Он уходил из колледжа, из уже привычной рутины. И из ее жизни. Навсегда.