Голодные Игры от лица Пита Мелларка

      Кто-то толкает меня в плечо, громко зовя по имени. Я ещё сплю, точнее балансирую между сном и реальностью. Открываю глаза и щурюсь от яркого света. Стоит мне привыкнуть к этому свету, как в поле моего зрения попадает Порция, стоящая около моей кровати и широко улыбающаяся. Хотел бы я поприветствовать своего стилиста и её помощников, что стоят чуть поодаль от Порции, но стоит мне открыть рот, как Порция сдёргивает с меня одеяло, откидывая его подальше от кровати. Всё тело мгновенно покрывается мурашками. Прекрасный способ проснуться, если что.       - Вставай, Пит! - Порция говорит раздражающе громко. - Ну же, вставай! Сегодня важный день, а у нас очень много работы! - чуть морщусь от звонкого и весёлого голоса.       Когда я падаю с кровати, с моего языка готовы сорваться пару прекрасных словечек, что я недавно услышал от Хеймитча. Поднимаюсь с пола, а Порция начинает толкать меня в душ, что-то бормоча себе под нос. Из этого я понял, что Порция и её помощники будут готовить наряд для интервью, пока я буду в душе. Стоит мне встать под душ, как ледяные струи воды заставляют подпрыгнуть на месте. Да она издевается! После того, как вода действительно помогла проснуться, я делаю её теплее, прислоняясь головой к стенке. Я не хочу открывать свои чувства перед всей страной, но если это нужно, чтобы Китнисс выжила, я сделаю это. Протяжно вздыхаю, проводя рукой по волосам. Я не хочу на Арену, я боюсь Игр. Да их все боятся, кроме, кажется, профи и капитолийцев.       - Не заставляй меня заходить к тебе и вытаскивать силой! - кричит Порция, но даже отсюда я могу расслышать нотки смеха в её голосе. Выхожу из кабины, проводя рукой по панели с кнопками, дабы высушить волосы. Обтираюсь полотенцем, обвивая его вокруг талии.       - Ах, ну наконец-то! - стоило мне выйти из душа, как команда подготовки без особого стеснения стягивает с меня полотенце, откидывая его на кровать. Одеваю нижнее бельё, перед тем, как начать примерку костюма.       Красивый чёрный костюм, расшитый красными языками пламени, очень хорошо сидит на мне, не стесняя движений. Команда подготовки твердит что-то про мой акцент, что я должен говорить выразительно и четко, если хочу понравится публике. Кто-то из подготовительной группы начинает колдовать над моими волосами, приговаривая, в каком же плохом он состоянии. Как мне кажется, в моих волосах сейчас слишком много геля и лака. Ну не обязательно же ради причёски столько всего выливать на голову. Чёрные лаковые туфли, принесённые Порцией, немного жмут, но, думаю, интервью я смогу отсидеть. Смотрю на себя в зеркало, любуясь их работой.       - Это просто восхитительно! Так, нам пора! - бодро говорит, почти поёт, Порция, направляясь к выходу из моей комнаты. Сердце пропускает удар, стоит мне подумать о том, что скоро все будут знать о моих чувствах к Китнисс. Передёргиваю плечами, направляясь вслед за своей командой подготовки. Подходим к лифту, где должны встретиться с Цинной, Китнисс и её командой подготовки.       Я исчерпываю весь словарный запас, чтобы описать, как она прекрасна, когда Китнисс только появляется на горизонте. Красное платье, расшитой снизу драгоценными камнями, элегантно обтягивает её фигуру, а камни, стоит Китнисс сделать шаг, ярко переливаются на свету, и кажется, будто девушка пылает. Стоит им подойти к нам, как обе наши команды подготовки щебечут о том, как изумительно мы смотримся вместе, дополняя друг друга. Морщусь, засовывая руки в карманы брюк. Думаю, не стоит говорить Китнисс, как великолепно она выглядит, а то мало ли заподозрит что-то. Пока лифт опускает нас на первый этаж, моё внимание приковано к Китнисс. Хорошо, что она сейчас не видит этого.       Трибуты других дистриктов уже стоят в очереди на интервью с самым известным ведущим Панема - Цезарем Фликерманом. Как я помню, все трибуты выходят на сцену и садятся в кресла, а потом дают интервью Цезарю. Сначала девушки, если не ошибаюсь, а уже потом юноши. Это хорошо, ведь для публики моё интервью будет неожиданностью. Уверен, никто из трибутов не собирается признаваться кому-то в любви со сцены. Никто, кроме меня, конечно.       Цезарь, как мне кажется, готов прыгать от радости, что он почти делает. Его тёмно-синий костюм остался неизменным, а волосы, на этот раз, он перекрасил обратно в синий. Каждое интервью длится не больше трёх минут, а потом трибута сменяет другой.       Я пытаюсь вспомнить, что же говорили остальные, как вели себя, как отвечали на вопросы. Это сможет мне как-то помочь на Арене, может быть, понять их психологию, ведь с ними мне придётся сражаться, лишь бы Китнисс выжила. Пока кто-то из трибутов, кажется паренёк из Девятого, что-то рассказывает, взгляд Цезаря на секунду падает на меня, и он слегка улыбается мне. Немного робко улыбаюсь в ответ. Да, Цезарь поможет мне, если нужно, это я уже понял.       Каждый трибут имеет какой-то свой образ, в котором он предстал перед публикой. Кто-то был очень мил и дружелюбен, кто-то свиреп, а кто-то сексуален. Когда настала очередь Руты давать интервью, я уверен, она не примеряла ни один из отзывов. Она просто была самой собой, спокойно отвечая на вопросы Цезаря. Весь зал замолк, слушая её ответы. Если бы где-то пролетела муха, то мы непременно её услышали бы. Парень из Одиннадцатого, не уступающий по размерам Катону, очень молчалив, на вопросы отвечал только "да" или "нет", а иногда совсем не отвечал.       Когда приходит пора Двенадцатого, Китнисс, слишком медленно, как мне показалось, подходит к Цезарю, пожимая его протянутую ладонь. Ведущий лучезарно улыбается ей, а зрители долго не смолкают, громко хлопая и скандируя её имя. Переходя к интервью, Цезарь задаёт вопрос о том, что же поразило Китнисс в Капитолии больше всего, но её потерянный вид говорит сам за себя. Не проходит и пары секунд, как Китнисс отвечает что-то про тушёное филе барашка совершенно спокойно, кстати. Зрители и Цезарь смеются, громко хлопая. Когда Фликерман просит её показать платье и покружиться, Китнисс, недолго думая, делает то, что он просит. Публика ахает, рукоплещет, а Цезарь просит Китнисс не останавливаться, но девушка перестаёт кружиться, ссылаясь на головную боль. Цезарь держит её за руку, толпа аплодирует, а Китнисс улыбается. Наконец Цезарь переходит к главному вопросу, который, я уверен, интересен многим. Он спрашивает о Прим. Китнисс тут же меняется в лице, прохладно что-то отвечая. Она встала в позицию защитника и уже не отступит. Звенит звонок, означающий, что время вышло. Китнисс подходит к своему креслу, а толпа долго аплодирует, даже когда я подхожу к Цезарю, пожимая протянутую руку.       - Добро пожаловать в Капитолий, Пит. Ты ведь сын пекаря. Я прав? - с любопытством спрашивает мужчина.       - Да, Цезарь, - улыбаюсь, стараясь не смотреть на камеры.       - И ты, конечно, всё знаешь о хлебе? - мягко спрашивает он.       - Конечно.       - Что же, хорошо. Скажи мне, Пит, а что больше всего тебя удивило в Капитолии?       - Честно? - переспрашиваю я, на что Цезарь согласно кивает, слегка подаваясь вперёд. - У вас тут мыло странное очень, - продолжаю улыбаться, пока публика хохочет.       - Мыло? У нас странное мыло? - переспрашивает он под хохот зала.       - Да. Цезарь, мне кажется, или из-за него я пахну розами? – интересуюсь я, наклоняясь к нему. – Понюхай.       - Мм… а я? - пока мы с Цезарем обнюхиваем друг друга, зал продолжает смеяться, держась за животы.       - Ты, определённо, пахнешь лучше, чем я.       - Так я и живу тут дольше, - отвечает Цезарь, уже сам начиная смеяться.       - А в этом что-то есть! - говорю весело, сам еле сдерживая смех.       - Хорошо, Пит. А что насчёт девушки? У тебя есть возлюбленная? - вздрагиваю, немного опасливо косясь на ведущего. Цезарь, который ничего и не знает о моём признании, пока не знает, сам задал мне вопрос, которого я ужасно боялся.       - Нет, у меня нет девушки, - отвечаю честно, немного грустно.       - Нет? Не верю, и не обманывай! - нараспев говорит Цезарь, и толпа согласно начинает гудеть. – Вы только посмотрите на этого красавчика. Ну же, Пит, рассказывай!       - Вообще, есть одна девушка, которая мне очень давно нравится, но до Жатвы она и не знала о моём существовании, - тороплюсь, постоянно запинаясь. Сцепляю руки в замок, борясь с желанием начать грызть ногти. Из зала слышатся перешёптывания, но я почти не обращаю на это внимание.       - У неё есть кто-нибудь? – интересуется ведущий.       - Я не знаю. То есть, она нравится многим мальчикам, - затылком ощущаю, как Китнисс смотрит на меня, буквально просверливая во мне дыру.       - Ты должен сражаться, Пит. Победить на Арене и вернуться домой, тогда она точно никуда не денется от тебя. Я прав? - зал разражается аплодисментами, а Цезарь смотрит на меня, немного сочувственно, как мне показалось.       - Нет, это вряд ли сможет мне помочь, - отрицательно качаю головой, усмехаясь.       - Почему? – Цезарь даёт знак зрителям, чтобы вели себя тише. Вот и всё, обратной дороги нет. Я должен сказать. Вся страна узнает о моей любви к Китнисс Эвердин.       Я чувствую, как щёки заливаются краской. Делаю глубокий вдох и, запинаясь, произношу:       - Потому что... мы приехали сюда вместе.       Зал замолкает, будто пробует на вкус мои слова, а затем вздыхает, понимая, в какой я нахожусь ситуации. Разве они могут что-то знать о такой ситуации? Я уже не говорю и про понимание.       -Да уж, Пит. Плохая ситуация, - Цезарь отводит от меня взгляд, говоря немного виновато.       - Да, ты прав, - поправляю пиджак, думая, что же я скажу Китнисс.       - Но я думаю, никто и не будет тебя обвинять, ведь не влюбиться в эту красавицу просто невозможно! - Цезарь возвращает себе весёлый и беззаботный вид, широко улыбаясь. - А она об этом знает?- второй вопрос, который бьёт меня ниже пояса. Немного глупый вопрос, кстати, но раз уж я сказал "А", то нужно говорить и "Б".       - Нет. Вернее, не знала до этого момента.       - А неплохо было бы вытащить её снова на сцену и послушать, что она на это скажет. Как думаете? – Цезарь обращается к публике и улыбается под одобрительный шум. – Сожалею, но правила есть правила, наше с Китнисс время уже потрачено. Удачи тебе, Пит Мелларк, и, мне кажется, я не ошибусь, если скажу за весь Панем: наши сердца бьются в унисон с твоим. Спасибо тебе, Пит, за прекрасное интервью.       - Спасибо, - бормочу я, пока капитолийцы одобрительно что-то кричат и громко хлопают. Подхожу к своему месту, поворачиваясь к публике лицом. Все трибуты поднимаются, звучит гимн Панема.       Свет гаснет, и я направляюсь со сцены, надеясь, что с Китнисс мне не придётся сейчас пересечься. Сегодня сделал большой шаг в наших с Китнисс отношениях, вот только не знаю, хороший он или нет.