Голодные Игры от лица Пита Мелларка

      Каждый день я просыпаюсь в одно и то же время, одеваюсь, а затем иду к отцу в пекарню. Моя мать и братья до сих пор спят. Отец всегда даёт им выспаться перед Жатвой.       Папа что-то говорит, но я его не слушаю. Все его слова эхом проносится у меня в голове, пока я перетаскиваю мешки с мукой из чулана на кухню. Я помогаю ему уже несколько лет и, сказать честно, таскать мешки для меня уже не так уж и тяжело. Раньше мать заставляла таскать мешки по часу из одного угла комнаты в другой, пока мои братья смеялись над моими слабыми и бездарными попытками. Отец тоже смеялся, но он делал это с любовью.       Не успеваю я ответить, как лёгкий стук в дверь отвлекает нас от работы. Я знаю кто это. Гейл Хоторн.       Во мне просыпается ревность, ведь потом Гейл пойдёт в лес, где его будет ждать она. Стараюсь отвлечься и не думать об этом, начав глазировать кексы. Любимое дело помогает отвлечься, и я не замечаю, как отец о чём-то говорит с Гейлом, а затем он уходит. Заканчиваю глазировку, ставлю кексы на прилавок и замечаю, что нанёс глазурь в виде прекрасных цветов, в честь которых Китнисс получила своё имя.       Поджимаю губы, кидаю инструменты в раковину и заливаю их тёплой водой.       - Пит. Пит! - руки отца теребят меня по плечам. Поднимаю глаза, встряхиваю головой и замечаю, что папа смотрит на меня с настороженностью.       - Прости, я задумался. Ты что-то сказал?       - Посмотри что ты сделал! Ты забыл воду выключить. - и действительно, на полу много воды. -Хорошая глазурь, кстати. - говорит он спустя пару минут.       Смотрю на старые часы, которые висят над дверью, вздыхаю и иду в ванну, прежде чем отец разбудит остальных.Помывшись, достаю старую рубашку, которую носил Гарет, средний из нас, и медленно застёгиваю пуговицы. Я постоянно донашиваю одежду за братьями, ведь мы живём не богато, но и не бедно, как многие жители нашего дистрикта.       Позже, идя к площади, я провожу параллель между собой, да и другими подростками, и скотом, которого ведут на бойню.       Замечаю много взрослых, которые ведут своих детей. Сегодня у всех рабочих дистрикта выходной, и они могли бы порадоваться такому подарку, но страх за своих детей не даст этого. В двух семьях сегодня точно не будет никакого праздника.       Прохожу регистрацию у стойки, которая стоит недалеко от сцены, и иду к своей группе, где уже стоят такие же шестнадцатилетние подростки. Кто-то, говорят, делает ставки, гадая, кого из детей сегодня выберут.       Когда мэр поднимается на сцену, все перешёптывания стихают. Начинается речь, которая повторяется из года в год. Каждый год одно и то же - те же слова и фразы, те же речи. Я не слушаю эту длинную и скучную речь, которую, к слову, пропускаю уже 4 года подряд. Погружаюсь в свои мысли, представляя, как после Жатвы я пойду обратно домой вместе с братьями, как буду помогать отцу месить тесто для булочек с корицей, как разукрашу глазурью какой-нибудь большой торт. Вновь обращаю внимание на сцену только тогда, когда на неё поднимается, сильно шатаясь, единственный выживший победитель Дистрикта-12 - Хеймитч Эбернети. Он что-то горланит благим матом, но его тяжело понять. Хеймитч чуть ли не падает, и над площадью проносятся смешки, которые тут же стихают.       Эффи Бряк, сопровождающая нашего дистрикта из Капитолия, семенит к шару на своих высоких каблуках, где лежат сотни бумажек с именами девушек. Я молю только о том, чтобы имя одной девушки, которая известна во всём Двенадцатом своей силой воли, храбростью и умением не показывать свои настоящие эмоции, не попало в руки к Эффи. Капитолийка выхватывает бумажку, подходит к микрофону, а я, кажется, перестал дышать.       - Примроуз Эвердин!       Я облегчённо выдыхаю, радуясь, что это не Китнисс. Но моё облегчение продолжалось не долго.       - Прим! Прим! - крик Китнисс эхом разносится по всей площади, заставляя меня вздрогнуть.       Китнисс пробирается сквозь толпу, желая быстрее добраться до своей сестры, а люди расступаются перед ней.       - Есть доброволец! Я хочу участвовать в Играх! - никто не ожидал такого поворота событий.       Я смотрю как она обнимает Прим, а потом поднимается на сцену, где её уже встречает Эффи, которая в восторге от происходящего в этот день. Прим кричит, рыдает, но Гейл, который появился тут спустя секунду после объявления Китнисс, подхватывает девочку на руки и уносит её прочь от сцены. Сейчас весь Панем наблюдает за тем, как отважная девушка вызывается добровольцем вместо своей сестры.       Эффи просит Китнисс представится, а затем начинает хлопать, глупо улыбаясь, думая, что кто-то её поддержит. Но в следующую минуту происходит что-то странное. Сначала один, потом другой, а потом почти все жители подносят к губам три пальца левой руки, а затем протягивают их к сцене, где стоит Китнисс, которая, кажется, готова в обморок упасть. Этот жест существует только в нашем дистрикте, но увидеть его можно очень редко; иногда он используется на похоронах. Он означает признательность, им прощаются с теми, кого любят.       Хеймитч встаёт со своего стула, подходит к Китнисс и, еле стоя на ногах, начинает говорить что-то, повышая голос. Кажется, он говорит про то, что мы все трусы, ни к кому конкретно не обращаясь, ведь он смотрит то в камеру, то на нас. Делая шаг, Хеймитч спотыкается и летит со сцены, так и оставаясь там лежать. Ему потом помогут, как закончится Жатва.       Эффи смотрит на него брезгливо, а затем подходит к шару с именами юношей. Не успеваю я и подумать о том, чтобы это был кто-то другой, но не я, как Эффи называет имя.       - Пит Мелларк!       Я слышу несколько облегчённых выдохов вокруг себя, а потом кто-то толкает меня в плечо, намекая, что мне пора идти к сцене. Нервно сглатываю, стараясь идти прямо, но ноги трясутся, как и руки. Мне страшно. Мне чертовски страшно.       Поднимаюсь на сцену, встаю рядом с Эффи. На вопрос, нет ли среди юношей добровольцев, никто не ответил. Если честно, другого я и не ожидал.       Мэр начинает что-то говорить, а потом просит нас с Китнисс пожать друг другу руки. Я смотрю в её серые, будто осеннее хмурое небо, глаза и протягиваю ладонь. Она сжимает мою в ответ, а я стараюсь ей ободряюще улыбнуться. Получается какая-то гримаса.       Звучит гимн, и я отпускаю руку Китнисс, отводя взгляд. Как только заканчивается гимн, нас окружает несколько миротворцев и ведут к Дому правосудия, где нам позволят проститься с родными.       Я прикрываю глаза, готовясь сказать своим близким последнее слово.