Подвал

В конце концов Роме и Лене все-таки удалось уговорить Зимину провести два дня в Подмосковье. Ирина, которой до зубовного скрежета надоели больничные, а потом и домашние стены, разные таблетки, мази, восстанавливающие упражнения, стерильный запах медучереждений, и рваное одиночество в душе, подумала, что поглазеть несколько дней на сосны у речки ей уж точно не помешает. Сашку, несмотря на протесты, Измайлова взять не дала, мотивировав это тем, что они Игоря тоже оставляют дома, поскольку за подростками придется приглядывать, а они хотят хоть раз по-человечески отдохнуть. Ире было жаль оставлять сына дома, ведь сейчас они очень сблизились. Мальчик, увидев, что в первые недели после больницы его всегда строгая и уверенная мать не может сама даже нарезать хлеба или застелить постель, вдруг стал почти все вечера просиживать дома, делился какими-то шутками, впечатлениями и новостями, мыть посуду за собой и учиться почти на отлично. Но сил противоречить активной Измайловой не было, и Ира со вздохом согласилась на все условия. Лена в последнее время по-хорошему удивляла – отлично выглядела, просто искрила энергией, глаза блестели, постоянно улыбалась, а их брак с Ромой казалось переживал второе дыхание. Зимина радовалась, догадываясь, что причиной таких разительных перемен стал этот случай с Быстровым, когда все оказались на волосок от смерти. Через силу улыбаясь, Ирина тщательно скрывала от всех черную пустоту в своей собственной душе, и, думала, что ей самой, уже не раз проходившей по краю жизни и смерти, такая жестокая «терапия» не поможет уж точно. Может со временем. Когда изотрутся ночные кошмары про подвалы- один ледяной, и второй, заполненный горячим едким дымом. Когда она окончательно забудет… да, с ней ли это было? Что это вообще было? Какими словами это назвать? Она старалась не думать, и лишь желала ему счастья там, где бы он ни был. Он это заслужил. В машине Ира пожалела о решении отправиться в дальнюю поездку – укачивало, сильнее обычного заныли плечи, накатила слабость. Завтракали в уютном придорожном кафе, но полковница лишь вяло ковырялась в тарелке вилкой, нехотя отпивая кофе, не особо участвуя в разговоре. Оставшуюся часть дороги Ира спала. Лена, цокая языком, мягко разбудила подругу уже у самого дома, и Савицкий осторожно помог подняться на верхнюю веранду. - Ир, отдохни тут пока. Кресла есть, шезлонги. А мы разберем вещи, самовар разожжем. Хочешь чай из самовара? Ирина кивнула и молча потянулась за пледом. Вокруг были покой и тишина. С одной стороны высокие гордые сосны подходили почти вплотную к балкану, с другой – был заливной широкий луг, впереди угадывалась речка. Ближайшие соседи метрах в пятидесяти. Лишь шелест листвы, пение птиц, да приглушенные голоса и смешки друзей на первом этаже. Лена и Рома долго не появлялись – Ира, отбросив в сторону одеяло, понимающе улыбнулась и подошла к перилам. В какое-то мгновение тоска и какая-то странная горечь с таким необъяснимым жаром сдавили все внутренности, что даже она, привычная к их частым появлениям, напряглась, прислушиваясь к себе, и уже не стряхивая холодных слез с щек. Они просто лились и лились упорным потоком, частью принося освобождение, от забытого ощущения которого, хотелось плакать еще сильнее. Перед глазами мелькала вся ее жизнь – молодые родители, их семейный дачный отпуск, уютный запах бабушкиной жаренной картошки и грибов, маленький Сашка и даже его отец, учеба и первые погоны, назначение в «Пятницкий», старая милицейская форма, молодой, не побитый системой Карпов, наивный Тарасов, ее Сережа… Потоком плыли лица тех, кого уже нет и никогда не будет – Захаров, Денис, Вадим, Олег, Катя… Ира со стоном прижалась лбом к деревянному столбу, и уже не в силах сдерживаться, дрожа, зарыдала в голос. Она знала, была уверена, что больше никогда ее душа не будет настолько спокойна, чтобы позволить ей просто сидеть на веранде и наслаждаться солнечным блеском в зеленых иголках, вдыхать терпкий аромат леса, предвкушая чаепитие и добрый дружеский разговор. Ей жить с этим грузом воспоминаний до самой старости. И спасения не будет. Но внезапно ее сзади обхватили чьи-то крепкие руки. Женщина замерла, обернулась и увидев Пашу, заплакала еще сильнее. Ткачев долго стоял в комнате, наблюдал за Ириной и никак не решился подойти. Он видел ее только со спины, смотрел и пытался представить, о чем она сейчас может думать. Лена и Рома предупредили, что просто не будет. Знали бы они, что творится в его душе. Вчера был в Москве, на могиле Кати. Сердце тяжело отстукивало удары, и Паша не знал, что там больше – горечи, вины или страха. Он просил ее простить их всех, хотя знал, что за такое не прощают. Они отняли ее молодость и жизнь, даже, если она сама хотела сделать то же самое по отношению к ним. «Они». Он теперь не считал, что это сделала одна Зимина. Они все это сделали. И это все всегда будет стоять между ними – трагедия, грех, боль, предательство, вина. Паша знал, вернее, теперь только понимал, что Ирина, если бы могла выбирать, предпочла бы быть такой же глупой и… мертвой, как Катя, чем… Со времени их первой встречи, когда он был простой капитан, один из оперов, а она целый подполковник, начальник, казалось прошла целая вечность. И сейчас происходило то, чего он так сильно боялся. Обстоятельства отняли все ее маски, у нее не было сил их больше носить, но без их прикрытия она тихонько погибала, просто не зная, за что зацепиться, чтобы противостоять душевному грузу. Паша ощущал его сильнее своего собственного и болезненная, совершенно дикая, неправильная и никем не ожидаемая любовь все равно делала его странно счастливым.