Подвал

Ткачев закрыл за собой дверь и на мгновение привалился к стене, переводя дыхание. «Хочет она… Теперь я знаю, чего хочу и что делать дальше. Посмотрим, Ирина Сергеевна, кто кого…». Мысль о дальнейших действиях даже рассмешила. Банально, просто, но блин, красиво. «Просто живи дальше…» - голос Зиминой эхом раздавался в гудящей Пашиной голове. Легко сказать – живи. А как теперь жить? Как принять все случившееся и не свихнуться? Делать вид, что все нормально, что они все – сборище высокоморальных, чудесных людей, стоящих на страже закона?! И не они, своими же руками, устранили коллег, своих же людей? На мгновение стало стыдно за этот удар. У Ирины такие нежные губы, чувственные. А он так пошло поставил точку в разговоре. Грубой физической силой. При этом желание почувствовать, каковы ее губы на вкус, стало совсем нестерпимым. Осознание всего происходящего сложилось в единственно правильную картинку, Ткачев все понял. Внутри стало так неожиданно легко и пусто… Впервые за все время, после гибели Кати. Для Зиминой никогда физическая боль не будет равнозначна душевной. Ирина сама для себя и судья, и палач, и адвокат, но скрывается под защитой безразличия. Ткачеву безумно нужны были эти ее слова, чувствовал же, что она настоящая существует, просто никак не сбросит маску. Сразу после ухода Паши, Ирина почувствовала такую сильную усталость, что не сдержала тихий стон. Усталость уверенной рукой стирала мысли, боль, беспокойство, чувство долга, страх, оставив только нестерпимое желание, как можно скорее, заснуть. По-хорошему, нужно было поехать домой, ну или хотя бы закрыть дверь на ключ и лечь на диван. Но сил хватило только на то, чтобы вырубить телефон и откинуться в кресле. «Спать… Пожалуйста… Я так устала… Устала…» Измайлова, которая сегодня дежурила, подняла голову от бумаг и взглянула на настенные часы. Десять вечера. Сильно захотелось глотнуть свежего воздуха, поэтому накинула поверх кителя куртку и не спеша, в своих мыслях, пошла к выходу. В коридорах царила необычная тишина – опера где-то на выезде, обезъянник пустой, не топчутся ППС-ники, даже телефон помалкивает. «Тьфу, тьфу, тьфу, ну пусть сегодня не будет никаких убийств и ограблений. Хоть одна ночь покоя, пожалуйста…», - Лена уже представила, как минут через десять вернется в кабинет, включит на ноуте любимый сериал. Ну, не всегда же работать. - Елена Николаевна…- уже почти около дверей ее окликнул дежурный Олег. – Я это… хотел сказать… Я просто подумал… Ирина Сергеевна что-то из кабинета уже который час не выходит. Конечно, не мое дело, но может что-то… Она же сегодня первый день… - Ир? Можно? В темноте Лена не сразу увидела сидящую за столом Ирину - она не двигалась и не ответила на оклик. Измайлова поспешно включила свет и застыла в растерянности. Зимина спала, спокойно посапывая, только по лицу ее медленно скатывались слезы – пройдясь по щекам, они наталкивались на разбитую губу, вокруг которой образовалась корочка засохшей крови. И уже с подбородка, ставшие розовыми капельки, стремились к стянутому вокруг шеи воротничку форменной рубашки. Домой ехали в молчании. Разговоры между подругами в последнее время как-то не клеились. Лена не понимала, что в голове и на душе у Ирины, а она заводила беседы только на тему работы. Уже около самого дома Измайлова все же решилась на мучавший ее вопрос: - Это Ткачев тебя ударил? - С чего ты взяла? Я же сказала, что голова закружилась, упала. - Ир, я что, по-твоему, удар от падения отличить не могу? Что между вами происходит? - Лен, ты кажется бредишь. Я пойду. Спасибо, что подвезла. Но дома вместо долгожданного покоя, с порога на Иру набросился рассерженный и взволнованный сын. - Ты почему на звонки не отвечаешь? Почему телефон отключен? Зимина удивленно распахнула сонные глаза. - Саш, ты чего это? И… почему в таком тоне? - А в каком мне с тобой тоне? – в голосе подростка проскользнули истеричные нотки, а в глазах мелькнули слезы. – Опять на неделю исчезнешь, да? В командировку? А потом в реанимации обнаружишься? Вообще, в зеркало на себя сейчас посмотри! - Саша, да ты… - Все, не хочу тебя слушать! Сашка с грохотом захлопнул дверь в свою комнату и второй раз за вечер Ирина осталась в полной темноте. Заставила себя встать, дойти до зеркала, щелкнуть выключателем. Долго смотрела на свое отражение, а потом пошла к сыну. Присела на кровать, ласково провела рукой по спине. - Сашка, я думала, ты уже вырос и тебе все равно. Что ты даже не замечаешь, дома я или нет… Прости меня, пожалуйста… - Все хорошо. Иди спи. – пробурчал подросток в подушку. - Хорошо… Я люблю тебя, Сашка. Снова провела рукой по худым лопаткам. Хотелось обнять до боли, зацеловать, попытаться что-то объяснить, но совсем не было сил. Выходя из комнаты, Ира услышала в ответ: «Я тебя тоже люблю, ма». Утро следующего дня выдалось для оперов трудным. В отдел вернулись вымотанные, но довольные. Даже Зотов улыбался и разрешил «своим» отдохнуть. Паша добрел до комнаты, не глядя по сторонам, плюхнулся на диван, и замер. Нужно было все продумать, попросить своих же его прикрыть, а затем уже приступать к исполнению. - Паш, может помощь нужна? – Савицкий отвлекся от любимого дела – раскладывания пасьянса. - Да все нормально, Ромыч. - А то я не вижу, как нормально. Все утро какой-то заторможенный был. Че опять случилось? - Да ничего, Ром, ниче. Все хорошо, все замечательно. Прекрасно просто. Мне надо по делам отскочить, прикроете, лады? - Ткач, ты что-то темнишь, - Савицкий недоверчиво прищурился. - Ромыч, я тебе и так благодарен выше крыши. Вытащили меня с Леной из этой ж… жести, на ноги поставили. А теперь все, я сам должен. - Точно никакого криминала? - Точно. Честное пацанское, - Ткачев оживился и даже улыбнулся, впервые, пожалуй, с момента выписки. – Все, прикроете, типа я где-то тут, работаю работу, пашу как пони. - Ага, - Рома снова углубился в пасьянс. Ткачев ушел, постаравшись пробраться к выходу как можно быстрее и незаметнее. Ему предстояло на практике проверить, так ли легко и быстро найти загородный дом, все в нем подготовить и непосредственно приехать за Ириной. Вечером дождался пока Зимина выйдет из отдела и затормозил рядом с ее автомобилем. Высунулся в окно, улыбаясь. - Прокатимся кое-куда? Вы же меня не боитесь?