Исцеление собаки Оберштайна

1. Темный замысел До посадки на военном космопорте Одина осталось не более двух часов. Миттермайер, сияющий как медный грош, сбегает по лестнице в каюткомпанию. Ройенталь ждет внизу, опухший, слегка побритый, до синевы пьяный и явно никуда не собирается. Жестом фокусника он извлекает из-под стола бутылку. -Ы? М:- Ни в коем случае. У меня… эээ… другие планы на вечер. Р:- И ждет тебя любовь, тореадор? М:- А тебя - не ждет? Ройенталя передергивает. Он неинтеллигентно тычет пальцем в многотомный сценарий, переплетенный как судебное дело. - Ураганный, ты это читал? Миттермайер мельком прищуривается. - Оскар, ты знаешь, что я думаю по этому поводу. Читать сценарий… эээ… неспортивно! Р:- Ваша Кавайность предпочитает книжки в стеклянных обложках? Миттермайер присматривается к приятелю. - Все так серьезно? - Дальше просто некуда. Этот ядовитый гад нас всех положит. - Погоди, то есть как – всех? А?.. Ройенталь криво усмехается. - Блаженны Миттермайеры, ибо они наследуют землю. Меня ложно обвинят, вынудят нарушить вассальную присягу и уничтожат. Чьими руками – хочешь ты это знать? Миттермайер мотает головой. Видно, что он в полном отчаянии, но Ройенталь неумолим. Р:- Четверо в этой вселенной могут побить меня. Мой Кайзер, Ян Вэньли, Меркатц… и ты. Угадай с одного раза, на кого наш общий друг возложил эту миссию? Ему это кажется забавным. М (срывающимся голосом):- Кому от этого может быть хорошо? Люди мы или слова на бумаге? Нельзя же настолько любить деньги! Р:- Меня снимают с доски, уничтожая физически. Но это выстрел не столько по мне, и даже не столько по кайзеру, который оттого, что потеряет меня, станет только слабее. Это шанс заставить тебя выбирать между лояльностью и совестью. И шанс, что на этом пути ты падешь, Ураганный. Это твоя драматическая ситуация Твой тест на вшивость – он будет самым страшным. Ты нужен империи, но ей ты нужен один. М:-Я застрелюсь скорее. Р:- Нет! В твоем характере суицид не прописан. Ты повернут лицом к миру, а мир повернут лицом к тебе. И стало так не в последнюю очередь благодаря тому, что ты сам сделал так. Мы – все остальные! - это только мы. Миттермайер, сейчас Империя – это ты. Ты в том же положении, в каком был Ян перед Амлитцером. Есть люди, и у них нет никого кроме тебя. И у Эвы тоже. М:- Как можем мы изменить судьбу? Р:- Только одним способом. Переписать сценарий. Миттермайер смотрит с сомнением. - Переписывать сценарий это почище государственной измены, Оскар. Это уже ересь. Но лучше ересь, чем… Р:- Не подумай, что меня так уж заботит моя жизнь. Есть еще кайзер и мои обязательства перед ним. Когда в составе всего флота ты самозабвенно орешь «Зиг кайзер Райнхард», имей в виду – это издевательство. Он умирает. М: - От скуки или со смеху? Р: - Сторонний специалист предполагает, будто от диабета. Мы можем спасти не только меня, но и кайзера. Ну, в принципе. Если захотим. Если хорошо вести себя будет, ну и если ничему важному поперек не встанет. В конце концов, мы можем написать, что это просто беременно. Пауза. Р: - Намекаю, на Изерлоне тоже будут благодарны. Миттермайер растеряно трет переносицу. - А я-то тебе в этом деле зачем? Нет, я понимаю, водить флоты, разрабатывать стратегии, стучать кулаком на Оберштайна… Но – беллетристику писать?! Р(приосанившись): - Командовать парадом буду я М: - …а я – гирю пилить? Ты – рулить, а я, как обычно, воду вычерпывать? Р: - А с тобой я буду сверяться, хорошо ли выходит. Я, сам знаешь, по хорошему не специалист. А ты как кулаком стукнешь, сразу ясно: что такое хорошо, и что такое плохо. Мы даже можем установить мир во всем мире, от Голденбаумов и до обеда. М(философски): - Это будет скучная книга. Куда мы с тобой денемся, когда зароем золотую танакину жилу? Наймемся M&Ms рекламировать? Р (широко улыбаясь): - Это был кнут, Ураганный. Но для тебя я еще припрятал пряник. Мы ведь могли бы включить для тебя в сценарий что-то личное. Для вас обоих, для тебя и Эвы. Ваш, собственный, ее и твой. А? Ты ведь знаешь, Небеса несправедливы… Чело Миттермайера светлеет, он начинает оживать, к концу реплики Ройенталю остается только подсекать и вываживать. - Понял, не дурак. Играю. На радостях, забыв обо всем, пьют. Спасены Фаренхайт, Стейнмец, Кемпф, Силверберг, Реннекампф, пришито обратно множество хвостов и рука адмирала Валена. Пощадили Бьюкока, Чена, и ту красивую блондинку – имени не вспомнили, но ей еще памятник на Хайнессене. Джоб Трунихт убит восемь раз. М: - Адмирала Яна убили нечестно. Я требую переигровки. Р: - Нет, Ян – это слишком. При живом Яне будет война и… проблемы. (декламирует) Если дорог тебе твой хвост… М: - Ну, хвост мне, положим, дорог. (ухмыляется) Но ведь Юлиан Минц и носу не высунет при живом Яне, не так ли? Сказать по правде, это симоновское стихотворение меня всегда удручало. «Так убей же его, убей»? Я сам не животное, и противника считать по умолчанию скотом не желаю. И хочу, чтобы противник это знал – и учитывал. Противник, но не враг. (твердо) Никто не обещал, что будет легко. Мертвый Ян – это не хорошо. Или так, или никак. Продолжим? Соавторы открывают вторую бутылку. Галактические расстояния сократились. Рейхсфлот более не уходит в полуторагодовые экспедиции и ощутимо больше времени проводит дома. М: - Стоп. Мы столько не выпь… в смысле, не напишем. И потом, кто это примет во внимание? Кто мы такие, чтобы стало по нашему слову? Ройенталь прижимает палец к губам. - Тссс! Танака среди нас. М:- Ик! Р:- Подумай, Ураганный, кто мог это написать? Кто обожает ставить нас перед чудовищным выбором и устраивать нам нравственные испытания, чтобы выяснить, насколько мы хороши и какие задачи могли бы решать на благо Рейха? Ха! Или я первый раз об этом говорю? То-то же. Нам надо выставить против него равного по силе игрока и изменить его видение мира. М: - Эээ… Позовем ту американку? Р: - Боже упаси. Она не одна придет. Она со своим персонажем для свуна придет. Еще один стратегический и тактический гений, а у нас уже для них стульев нет. М: - Не могу поверить. Танака – Оберштайн? Р: - Ну, может быть Оберштайн и не сам Танака, но определенно его главный полевой агент и проводник идей. Скажи-ка мне теперь, ты очень дружен с Оберштайном? М: - Он пытался с нами закорешиться, а мы его отталкивали. Мы смеялись над ним, мы ругались с ним, мы обвиняли его во всяких глупостях. Когда его ранили, мы ему даже апельсинки не принесли! И мы хотим, чтобы он был с нами хорошим? Р: - Вот пусть сам и переписывает! М: - А неплохая, скажу тебе, идея. О больших вещах пусть думает тот, у кого голова большая. Эээ… а он станет прислушиваться к специалисту по хорошему? Р (задумчиво): - Это большой вопрос. Вот если бы мы тогда принесли апельсины или сделали для него что-то хорошее… Выход один, Ураганный. Нам нужно сделать для него что-то хорошее. Нам необходимо вылечить собаку Оберштайна. М: - А как мы будем лечить собаку Оберштайна? Р: - Оберштайна, собаку, мы будем лечить шампанским, цыганами и хорошей бабой. Миттермайер возводит к потолку задумчивые очи: - С первым и вторым проблем как будто нет. Шампанское купим, фольклорный коллектив пригласим с Хайнессена. Но ба… я имею в виду - кто согласится? Р: - Я знаю двух, кому в принципе задача по плечу, но… М (осторожно): - Я не думаю, что графиня Грюнвальд… хотя она могла бы, теоретически, ради спасения близких людей и мира во всем мире… Р (машет руками): - Ты забыл, где у нас графиня Грюнвальд? М: - Я уже сам запутался, кто у нас на горной вилле, а кто – на мостике «Брун…», - испуганно прикрывает рот рукой. - А… Оберштайну не поровну? Р: - Ну это смотря как напоить, с одной стороны. Но с любой стороны это смахивает на оскорбление величества. М: - Только не слэш! А кто вторая? Р: - Бутылку передай. А против участия второй, я думаю, ты будешь возражать… Рассчитанным броском Ройенталь укрывается за диваном. Бутылка разлетается вдребезги в сантиметре от его головы. Поднимая глаза, Ройенталь видит перед собой сапоги и протянутый сверху телефон. Р: - Это не Беовульф, это Кухулин какой-то! М: - Без фокусов. Я тебе не салага Шенкопф. Звони своим подружкам. У тебя их сто! Ройенталь вздыхает как больная лошадь. - Але, Зайка, это Оскар. Да, соскучился. Ну разумеется, герой сверху до... Сама такая! Отбой. - Мне Пупсика. Это котик. Э… да, разумеется он здесь. Ураганный, тебе один привет и тысяча поцелуев. Он тоже тебя помнит, но я не… Нет, туда я не пойду! Отбой. - Монтенегра, это я. Узнаешь? А по голосу? Как все женщины Рейха?.. Что за черт, зачем Миттермайеру все женщины Рейха, будто это он тут первый бабник на дерев… Тьфу. Отбой. Узнала. Некоторое время соавторы зыркают друг на дружку и бурно отдуваются. М (осторожно): - Оскар, я один вижу призрак Кирхайса? Р: - Правый или левый? М: А все равно. Налей им всем. ПК проворно прикрывает бокал ладонью, однако вино льется насквозь. Призрак прекрасен и печален. Р (бурчит под нос): - В самом деле, разве ж Кирхайс жить не хотел? М: - А помните, как в деле с маркизой Бенемюнде мы втроем… Р: - …вчетвером! Упс, я знаю, кто нам поможет. Баронесса фон Вестфален! Призрак Кирхайса энергично кивает. М: - А как мы заинтересуем баронессу? Да и вообще, жива ли она? Столько всего в Империи произошло, а я ее в последний раз в 9-ой серии видел. Р: - Ну так прикинь, Ураганный, какой у нее на Танаку за это время вырос зуб! Такую женщину забыть! Эээ… кто будет звонить баронессе? М: - Я не представляю, как можно сделать подобное предложение женщине… Такой женщине! До мозга костей - аристократке! Р: - Зато я слишком хорошо представляю, что я услышу в ответ. Оба разом поворачиваются к призраку. - Кирхайс, мы уверены… Призрак кивает и медленно растворяется в воздухе. Р: - В конце концов, дама ему даже пощечины не даст! 2. Возвращение адмирала Ночь, улица, фонарь… Тихая улица с выходящим на нее черным ходом кабаре «Подвязка графини Козель», которое у записных остряков значится как «Подвязка Мюзель». Комендантский час. Появляются двое в разноцветных адмиральских плащах и в лыжных шапочках с прорезями для глаз. Они пытаются погрузить бесчувственное тело в машину, припаркованную на теневой стороне улицы. Добрый взвод призраков Кирхайса смущенно топчется у машины, не в силах ничем помочь. Р: - Их вроде меньше было, а? Как они все в машину влезли? М (хладнокровно): - Штабелем. Они прекрасно налагаются друг на дружку. Р: - Давай я за ноги, ты за плечи. М: - Он же живой еще, как тебе не стыдно! Давай ты справа, я слева. Роняют. Поднимают. Р: - Неровен час, кто увидит, как я обнимаюсь с Оберштайном! М: - Что-то непохоже, чтобы ему было весело. Откуда у него этот синяк? Ройенталь пожимает плечами, тело Оберштайна соскальзывает, и он приваливает его на капот. М: - Вообще, надо сказать, выглядит он так, будто его ногами били. Как минимум двадцатью. Призраки делают вид, будто вообще смотрят в другую сторону. Р: - А я чувствую себя так, будто меня ногами били. М: - Одинокая старость – страшная штука, никто стакан рассолу не подаст, - во внезапном приступе раскаяния, - мне срочно нужно домой! Р: - Слушай, давай шлепнем его прямо здесь, и все кончится. Почти наверняка это спасет мою шкуру, и хрен с ним, с кайзером! Пусть или сдохнет или родит, в зависимости от утвержденного варианта, но не сегодня, а? И ты пойдешь домой! Призраки укоризненно качают головами. М: - Ну уж нет! Это плохо скажется на ребенке! Р: - Каком ребен… тьфу ты! Я думал, ты о кайзере… М (в остром приступе вдохновения): - Для размножения кайзера сделаю что смогу, когда буду добрый. Я тут за свой шкурный интерес! Ройенталь вздыхает: - Успокойся, Ураганный. Нет никакого ребенка, и не факт, что… М: - Если это зависит от меня – будет! Не отступать! Держать строй! Ройенталь подавляет рвотный спазм: - В следующий раз надо будет закатать его в коврик.(осторожно): - Ты поведешь? М: - Я, честно говоря, довольно пьян. А ты как? Ройенталь содрогается, понимая, что пьяный Миттермайер за рулем страшнее Яна Вэньли с Торхаммером, но выбора у соавторов нет. - Я раньше начал. Я уже был пьян, когда ты был еще трезв. К тому же на мне уже висит одна государственная измена. Если к ней приплюсуют вождение в нетрезвом виде… М (строго): - Второе серьезнее! Значит, я? Мимо проходит патруль, молча козыряя обладателям Трех Плащей. Призраки отступают и прячутся за машиной. М: - Я тут подумал… в нашей униформе как-то естественней таскать министров, а не ковролин или линолеум. Р: - Надо было еще кайзера зазвать за компанию. Представляешь их лица? М (неожиданно): - И Хильду. Р: - Ик! Зззачем Хильду? М: - Она ничего девчонка, когда выпьет. Р: - Да я столько не выпью! Э? Ты ее что, поил?! Миттермайер смущается и прячется за руль. Призраки зипуются. Всю дорогу Ройенталь с заднего сидения домогается, когда Миттермайер поил Хильду, было ли потом у них что-то еще, почему его не позвали, ну и «каконавообщеничего». Это скрашивает ему путь по ночным кварталам, помойкам и огородам, и он даже не особенно обращает внимание на пробитую шину, запах горелой резины и на то еще, что машина немного обгоняет свет собственных фар. У ограды Южного Парка Нойе Сан-Суси машина останавливается, призраки Кирхайса числом до десятка вываливаются оттуда и, пошатываясь, поспешно удаляются в сторону ближайшей канавы. Их укачало. М (про себя): - Какое странное место выбрала баронесса. Тут как на кладбище… Р: - Ну не могла же она пригласить военного министра к себе на городскую квартиру! Конспирация, то-се. Подозрительно опять же. То, что мы делаем, лояльностью даже и не пахнет. Прикинь, если кайзер узнает, что ты воскресил Яна? М: - Дык этта… обрадуется, займется делом и тебя оставит в покое. Переведя дух, взваливают на себя Оберштайна и волокут его по запутанным стежкам-дорожкам через густые колючие заросли в мраморный, благоухающий жасмином грот. В створе грота стоит Магдалена фон Вестфален в пышном вечернем платье и мантилье по-испански. У нее деловой вид. - Добрый вечер, господа адмиралы. Прошу вас, проходите, - указывает веером, - заносите тело. В темном и тесном пространстве грота адмиралы, биясь головами о свод, путаясь ногами в подушках и сдерживая адекватные выражения в присутствии дамы, сгружают Оберштайна и поспешно ретируются. МфВ (вслед): - Куда мне доставить его утром? Р: - Ко мне. Эээ… в десять? М (протестующе): - Рано! Ройенталь вздыхает: - Ураганный, Галактика вопиет о помощи! М: - Ничего, поорет и перестанет. Я уже и так (смотрит на часы и хватается за голову) много для Галактики сделал. В полдень, не раньше. Или лучше в два часа дня. И ненадолго! Поспешно уходят, слегка портя впечатление нетвердым шагом и оставляя на кустах барбариса алые и голубые клочки. Садятся в машину. Р и М (хором): - Какая женщина! Р: - Ураганный, а ты хотел бы быть сейчас на его месте? М (ожесточенно): - Я хотел бы быть сейчас в другом месте. Р (с сомнением): - Но как ты поедешь? М (логично): - А как я пойду? Р: - Слушай, теперь уже все равно. В общем, десять минут едва ли для тебя играют какую-то роль, а я только что спас себе жизнь, и мне не хотелось бы… Резкий вираж бросает его на дверцу. Призрак смотрит с пониманием, но жестом просит быть поаккуратнее. * * * Эти двое в плащах и лыжных шапочках слишком смахивают на террористов, которые хотели бы, чтобы сторонний наблюдатель принял их за прославленных адмиралов Рейха. Фернер ежится. Ему холодно и не по себе. Он уже давно не занимается оперативной работой: чиф-коммандер Оберштайн держит его на аналитике. Недоброжелатели говорят - натаскивает. Готовит себе смену. Недоброжелатели полагают, будто бы чиф-коммандеру вскоре понадобится смена. А не почитать ли мне сценарий? С другой стороны это вполне могут быть и сами адмиралы, замаскированные под террористов, которые замаскировались под адмиралов. Не очень-то они любят чиф-коммандера. Фернер чешется и наощупь извлекает колючку из неудобного места. Лично сам Фернер не видит ничего хорошего в том, что Двойная Звезда потащила шефа к цыганам, и подозревает, что сам Оберштайн этим приглашением тоже был несколько обескуражен. В глубине души он полагает, что это может быть либо покушение, либо взятка. В самом деле, едва ли его шеф – такая уж веселая компания, чтобы ни жить ни быть, а жаждать с ним напиться. В любом случае это неспроста. Инструкции шефа гласили: не спускать глаз, фиксировать все на носитель, и ни при каких обстоятельствах ни во что не вмешиваться! Фернер протирает визор инфра-камеры. Как это похоже на шефа: пусть они сделают с ним что угодно, но у нас будут доказательства. Это принцип. Компромат на Двойную Звезду стоит дорого. Даже если они шлепнут чиф-коммандера, чиф-коммандер будет счастлив знать, что это им даром не пройдет. У Фернера будут большие проблемы, если он помешает этой милой парочке самой пристроить буйны головы под гильотину. А может, это террористы, замаскированные под замаскировавшихся под террористов адмиралов? Тут он вздыхает. У него есть глубокое личное подозрение, что чиф-коммандер всю дорогу мучительно хотел стать в этой компании третьим. (А кто бы в Рейхе не хотел? Лично сам бы он хоть сейчас.) Хоть тушкой, хоть чучелом… Пара в плащах удаляется, избавившись от своей ноши. В этой части Южного Парка уже давно никто не стрижет кусты, верхушки изгородей подернуты туманом. Где-то кричит сова. Фернеру становится неуютно. Ф (себе под нос): - Терпеть не могу исторические места. Ну, поехали! * * * Электронные глаза Оберштайна работают в автономном режиме, фиксируя происходящее для последующего просмотра и анализа, но отуманенный мозг отказывается это интерпретировать в режиме реального времени. Нет обратной связи. В действие вступила логика сна. Он даже не уверен, что все это действительно с ним происходит. «Мне снится, что я сплю». Отправляясь с этими засранцами выдающимися полководцами в кабак, он полагал, что приобретенный опыт будет бесценен. В самом деле: никогда в прежней жизни он столько не пил. Алкоголь – не более бокала! – был не более чем светским антуражем, необходимым атрибутом работы. Как та же униформа. Бокал в руке офицеру столь же необходим, как даме веер. Он никогда не пил вино вот так, ради удовольствия, чтобы полюбить весь мир и растормозить речевые центры. Как им это удается? Он всегда одновременно и восхищался этой парочкой, и не уважал их. И в негодность пришел куда раньше. Оберштайн любопытен. Это любопытство того сорта, что когда-то заставляло суровых сибирских мужиков подкладывать японской бензопиле то сучковатый дуб, то корявую березу, то железный ломик. Каждый человек должен знать свой предел, и ему в кои-то веки выпало определить свой. Да сколько же эти черти могут выпить?! Говорят, когда у этой парочки кончилось выпивка, они захватили винные склады в столице Альянса на Хайнессене, и Хильда Мариендорф потом отмазывала самоуправцев, неся какую-то немыслимую чушь про военную необходимость, спасение жизни августейшего кайзера и личную инициативу. Ха-ха-ха три раза! Нельзя же так просто захватить столицу государства, с которым твои пращуры воевали полтораста лет! Визор инфракамеры Фернера показывает, что чиф-коммандер в гроте не один. На тепловой картинке рядом с ним еще человек. Несомненная женщина. Некоторое время Мангуст просто любуется силуэтом, сотканным из огня. Экая горячая штучка, руками не тронь! На женщин приятно смотреть в инфравизор: совсем не то, что в рентген. Перемещения дамы вокруг распростертого тела чиф-коммандера кажутся Фернеру несколько странными, пока до него не доходит наконец: она в пышных юбках, которых на визоре не видно. Дама садится наземь, расправляя вокруг чиф-коммандера многочисленные юбки, и накрывает его ими, как волной. Неторопливо – одну за другой! - зажигает свечи. Фернер возвращается к мысли, что перед ним творится какой-то бесовский ритуал и мысленно составляет отчет, который представит завтра, привычно пользуясь оборотами имперского канцелярита. Оберштайн чувствует, как на нем расстегивают мундир. Был бы он трезв, не знал бы, куда ему деться от смущения. Похвастать ему нечем: у него впалая грудь и торчащие ключицы. Он никогда не смотрится в зеркало раздетым – ему неловко. У любого из имперских адмиралов лучшие ТТХ. Он не может пошевелиться: ну, не то, что не может, а ему не хочется выяснять. Ее ладонь у него на груди. Все его мысли – в этой руке, скользящей вниз. Что такое женщина? Подозрительного назначения девайс, некоторые ухитряются пристроить его к своим нуждам, а иные даже убеждают себя, что не могут иначе. Женщина просто не нужна ему в повседневной жизни. На нее все равно не было бы времени, и Оберштайн не понимает, какого черта он был бы должен что-то вздорному существу с вывернутой наизнанку логикой. Он подозревает, что был бы смешон. Но сегодня ведь отнюдь не каждый день! - Высоко в горы вполз Уж и лег там… У нее низкий, сладкий как патока голос. Черные волосы вьются по смуглым плечам, текут, скользят на грудь. Уж вползает в эти прекрасные горы. Он, собственно, не Уж, за глаза его кличут Королевской Коброй, но какой смысл быть Коброй среди этих цветущих виноградников, в шелковистых горах с острыми вишневыми пиками, в кисельных берегах молочных рек? Тяжелые, широкие в основании, плодородные холмы, и живот подобный золотой чаше. Есть такое выражение – «она знает, что делает». Оберштайн не вполне понимает, что делают с ним. Впрочем, он в выигрышном положении: если он останется жив – а есть сомнения, так трепещет его дух где-то там, в подреберье! – он просмотрит запись, сделанную глазами. Правым, левым и стерео. Ничто не пропадет втуне. - …рожденный ползать - летать не может! – завершается текст на горделивой ноте, в том смысле, видимо, что либо одно, либо другое, а выбираешь сам. Следует разгон, а после – чтобы окончательно разобраться, кто тут рожден ползать - отрыв! Змея с крыльями – уже дракон, а дракон – он геральдически ничем не дешевле золотого льва в червонном поле. Оберштайну остается гадать, что это было. «Песнь о Ройентале»? Вели на сладкое, а употчевали Горьким? Впрочем, это уже детали завтрашнего дня: сегодня имеют значение только влажные плечи женщины и всплески ее кружевных юбок, набегающих как морская пена на берег. Ее приоткрытые уста, локон, развившийся от пота, сильные бедра наездницы и опытные пальцы, безошибочно находящие нужные места на его ребрах, твердых как стиральная доска, и то, как она прогибается назад, и ее тяжелое дыхание. Словно его раскатали в тонкий блин, а теперь защипывают пирог, надеясь, что из этого что-то выйдет. Есть что-то настоятельно необходимое в том, чтобы тянуться к вершинам. Раньше Оберштайн предоставлял это другим, но к этим вершинам, к этим рубиновым наконечникам ему хочется прикоснуться самому. Он приподнимает руку – пересиливая себя и истому, охватившую тело, словно той самой последней волной его выбросило на берег, на пустынный пляж, и оставило одного. Они так странно ведут себя, если их трогать. Оберштайн погружается в сосредоточенное аутичное исследование. Живут, кажется, только кончики его пальцев. Сначала только пальцы. * * * Глухой, полный отчаяния предрассветный час. Холодно. Уличные фонари не горят. Крадучись на цыпочках, адмирал Миттермайер проникает в парадную дверь собственного дома. Адмирал чувствует за собой вину и разрывается между желанием побыстрее добраться до постели и опасением разбудить зверя. Стараясь производить поменьше шума, он поднимается по лестнице и упирается лбом в дверь спальни. Дверь заперта. Адмирал слегка удивлен и оказывает давление на дверь. В соответствии с третьим законом Ньютона дверь отвечает адмиралу взаимностью. Никогда за восемь лет супружества эта дверь не запиралась на ключ. Правду говоря, у нее никогда не было ни ключа, ни замка. Без надобности. Она явно приперта изнутри чем-то тяжелым. Припоминая обстановку спальни (полтора года не был дома!), Миттермайер догадывается, что это комод. М (робко, шепотом): - Эва… это я. Ты спишь? Ответом ему сдавленные рыдания. Миттермайер ошеломлен. - Эва, что-то случилось? Прости… Э: - Мерзавец, негодяй, свинячий шовинист! Я так ждала, все глаза в телевизор проглядела, с утра на рынок, весь день на кухне!.. Я педикюр сделала! А он… (всхлип) чудовище! В кабак и по бабам! С этим, неудобно сказать, Ройенталем, который всегда не вовремя! Знаешь, что про вас говорят? Отрада слэшера, вот вы кто! Ну, это она сгоряча. Мы ж не … с … М (садясь под дверью): - Эва, это все неправда! Это не то, что ты думаешь. Я все могу объяснить… Э: - Где ты был и что ты делал?! Миттермайер открывает рот и… закрывает рот, понимая, что объяснить в двух словах невозможно, и что будет, если он попытается. «Таскался куда-то с Ройенталем делать ребенка?» К тому же он здорово устал и боится поссориться с женой. Еще больше поссориться. Э: - Имей в виду, я не хочу это знать! М: - Открой, а? Э: - Сегодня для тебя и диван в гостиной сойдет! (громко плачет) Я не могу его сдвинуть! М: - ? Э: - Я была очень зла, и как-то так, не знаю… А теперь он ни туда, ни сюда. М: - Ладно, я утром в окно залезу по садовой лестнице. Адмирал укутывается в мантию. Куда-то идти? Ну нафиг! Ему снится спокойный человеческий сон – всего лишь галактическое сражение, Байерляйн, взаимодействие флотов, приказы Кайзера, которым надо доверять слепо, потому что они гениальны. Всюду огонь, едва расходимся с вражеским флагманом, царапаясь бортами. Физически это невозможно, поэтому Миттермайер понимает, что это сон, но тяжелый скребущий звук не исчезает, даже когда ему с трудом удается разлепить правый глаз. Левый не разлепляется, к тому же у него болит спина от неудобной позы, и узор ковровой дорожки отпечатался на щеке. Эва. Комод. Такущий комод и такусенькая Эва! Э (всхлипывая): - Иди уже сюда… ты, пьяное небритое чудовище! Мимоходом Миттермайер от всей души лягает монстра, не пускавшего его к жене. Массивная дверь спальни закрывается перед зрителем. * * * Валгалла выглядит как огромная тюремная столовая: ряды длинных столов, пластиковые стулья, противоположная от входа стена теряется за горизонтом. Тусклый сумеречный свет льется через окна, расположенные высоко под потолком. Вдоль столов валькирии неприступного вида катят сервировочные столики. Много алюминия и как-то голо и неуютно. Прибывающие обычно разочарованы: место, где проведешь вечность, можно было бы обустроить и повеселее. Старожилы соглашаются, и администрация как будто не против, но поскольку никто тут не ограничен во времени, то все откладывается как-то на потом. Сидят, пьют. Кто потихоньку, кто хвалится прошлыми победами, кто ищет виноватых… Напоминает заседание ГенШтаба. На возвышении отдельный стол, за ним сидит верховный бог Один. Один сидит. На нем серый плащ и синяя шляпа. На плечах у него два ворона, у ног, подергивая шкурой, спят два блохастых волка. Бог одноглаз. Адъютант приносит Одину депешу. Бог надевает очки, читает. Перечитывает. Сдвигает очки на лоб и оглядывает зал. В зале подозрительно тихо. Бог поднимается на ноги, принимая вид величественный и грозный. Один: - Внимание, дзен кантай… тьфу… заело. Поступило предписание о переводе личного состава. Врата Валгаллы – открыть! Галактические Герои – с вещами на выход! Побатальонно! Все! Нафиг! Амнистия! В зале поднимается гам, толкотня, все ищут свои подразделения. Колонны маршируют на выход. Один пятится: неровен час затопчут. В одном углу шум: Бьюкок, Чен и Гринхилл тащат к Вратам Яна Вэньли. Ян отбивается ногами и цепляется за плинтус. Бьюкок (снисходительно): - Это он до Меда поэзии дорвался. Жан-Робер Лапп (выразительно похлопывая себя по бокам): - Спокойно, Флит Адмирал, мы с собой прихватили. Ян Вэньли (отчаянно извиваясь на весу): - Ламерррры! Вы не понимаете! Учитывая градиент дивергенции волшебного вектора с поправкой на магнитное поле и открытую форточку… Хуже будет! Лапп: - А что делать? Солдат птица подневольная, куда пошлют, туда и… Гринхилл (грозно): - Ты хочешь оставить мою дочь вдовой?! Один: - Эй! Я сказал – только Галактические Герои! Наполеоновские и цусимовские назад! Ян Вэньли (ехидно, выезжая прочь на плечах Фишера и Патричева): - Если ты господь, то отберешь своих. Иначе – учи матчасть. Один (вновь надевая очки для близи): - Тут указано отдельной строкой – «Розенриттеры». Где розенриттеры? Адъютант: - Экселленц, Розенриттеров тут нет. Они, - сверяется с блокнотом, - устроились в ад. Чертями. Прошли по конкурсу. Один: - Рррразберитесь! С дробным топотом, придерживая под мышками форменные хвосты, на выход проносятся Розенриттеры. Блюмхарт (на бегу): - Ребята, я такие прикольные фишки с вилами освоил! Один остается один в огромной опустевшей столовой Валгалле. Ковыляет к своему месту, нацеживает себе в кубок Меда. До него начинает доходить, что это, может, и неплохо. В конце концов, уходят же люди на пенсию… Негромкий хлопок, неяркая вспышка. Посреди столовой возникает моложавый хлыщеватый тип. Лицо у типа неприятное. Один удивленно смотрит на него. Трунихт: - Извините. Обратно послали. Один (впадает в состояние вселенского пофигизма): - ну ты это, - делает неопределенный жест запястьем, - налей себе. Трунихт цедит Мед, пьет. Запрокидывает голову и начинает петь о том, как он воевал в Альянсе, сдерживая превосходящие силы Империи. * * * 3. Завтрак у Ройенталя Ройенталь просыпается с чувством, что все удалось. Чем это объясняется, он не знает. Утреннее солнце льется в высокие окна спальни, и адмирал впервые за много лет слышит пение птиц. На военном корабле нет птиц. Возможно также причина в том, что впервые за много лет с ним не случилось утреннего похмелья, и одно это заставляет заподозрить, что мир переменился. Пили они с Ураганным Вольфом много, часто и столько времени, сколько продолжались их знакомство и дружба, с тех пор, как два их кулака случайно встретились на одной физиономии. В основном для храбрости, если завтра в бой. Иногда храбрость наступала чуть раньше, и тогда у них с военной полицией бывали проблемы. Идя же в бой, он бывал рад видеть на экране связи опухшую и злую рожу Миттермайера. Сначала мы их бьем, потом похмеляемся. Мудрено ли, что его прозвали Ураганным Волком? Так что похмелья нет, и прекрасный новый день, казалось, зовет Ройенталя воспользоваться плодами его трудов. Ройенталь спрыгивает с кровати, мельком косится на отражение в зеркале, подбоченивается и напрягает бицепс. Первый бабник Дон Жуан Империи не может иметь плохие ТТХ! Потом выходит на балкон. Вокруг цветет всякая – он не знает названий! – ботаника, и вообще – экология. Во множестве белые розовые и красные цветы в росе. Ройенталь смаргивает. Ему кажется, что в небе промелькнула некая андрогинная сущность в хламиде, с ведерком и кистью в руках, и скрылась где-то на крыше, среди труб. В ту же минуту на балкон, где стоит Ройенталь в трусах, шлепается жирная зеленая капля. Р: - Крышу красит? - перегибается через балконные перила, заглядывая вверх. – Эй там, поаккуратнее! Сверху негромко и невнятно посылают, должно быть по-китайски. Нас ждут великие дела! Ройенталь одевается и спускается вниз, в столовую, где для его будущих гостей сервирован плотный завтрак. Хороший завтрак – к удачному дню. Согласно уговору с Магдаленой фон Вестфален, она должна была притащить сюда обработанного Оберштайна. Однако Ройенталь удивляется, когда в столовой его встречают лучезарные улыбки Зайки, Пупсика и Монтенегры, именуемых в дальнейшем Все Женщины Рейха (ВЖР) в лице их полномочных представительниц. Три его бывших пассии располагаются в креслах, загромождая помещение пышными юбками. Перед ними блюдо с бисквитными крошками и пустые чашечки из-под кофе. На дальнем диванчике у окна, чинно сложив руки на коленях, сидит Призрак Кирхайса. Дамы одеты по-утреннему, в платья с закрытой грудью, и неистово обмахиваются веерами. Ройенталь держит дом, достойный имперского адмирала. Не дрогнув и мускулом, он зовет мажордома и требует еще кофе, сливок и горячих булочек. Аппетит у него, правду сказать, зверский. Мажордом: - Простите, экселленц, но сколько еще гостей вы ожидаете к завтраку? Р (под столом, быстро прикидывая на пальцах): - Еще трое. Должны непременно быть военный министр Оберштайн, баронесса фон Вестфален и, разумеется, Миттермайер. ВЖР1 (загадочно улыбаясь): - Миттермайер не придет. Р: - Что за чушь… простите. Уверен, вы ошибаетесь. Миттермайер, обещал быть, он ответственный человек и офицер Рейха… ВЖР2: - Вот у него ответственность перед женой и наступила. Мажордом (торжественно): Госпожа баронесса фон Вестфален! Господин военный министр Пауль фон Оберштайн! ВЖР3: - Фи, как это недемократично звучит! Появляется Магдалена под руку с Оберштайном. На Магдалене вчерашнее вечернее платье с низким декольте, которое ВЖР в полном составе хором не одобряют. Молча. Оберштайн выглядит посвежевшим и помолодевшим лет на десять. Прямая спина, плечи развернуты, подбородок поднят. Совершенно другой человек. Баронесса тоже отнюдь не кажется пострадавшей стороной. Новоприбывшие садятся рядышком и с большим азартом принимаются за горячие булочки. Миттермайера все нет. Ройенталь начинает нервничать. ВЖР (хором): - Он не придет! Р: - Я ему позвоню! ВЖР довольно мерзко хихикают. Ройенталь укрепляется в негативном мнении насчет баб и решительно набирает номер Миттермайеров. Щелкает индикатор соединения, но экран видеовызова остается черным. Р: - Миттермайер, какого… (глотает слово)! Быстро слезай с… (глотает слово)! Мы без тебя не начинаем. Его прерывает серебристый голосок Эванжелины Миттермайер. - Здравствуйте, вы позвонили в дом Миттермайеров! К сожалению, - в фоне слышится отчетливый хмык – и это явно не Эва! - шелест шелка и звук поцелуя. Эва переходит на скороговорку, - мы не можем сейчас ответить на ваш вызов. Пожалуйста, перезвоните позже… Голос Миттермайера: - Послезавтра! ЭМ: - …или оставьте сообщение после гудка. Голос Миттермайера (близким шепотом): - А педикюр – это где? ЭМ: - Погоди, я не закончила. Педикюр – это, - звук падения тапочка, - вот! Звериный рык, восторженный визг, грохот падения… Р(отнимая трубку от уха): - А я не понял, где гудок? ВЖР1: - А нету. Они автоответчик уронили. ВЖР2: - И запинали. ВЖР3: - И забыли. И он работает, пока пленка не кончится. Пауза. Грохот тяжелых предметов. Магдалена фон Вестфален забывает в собственной руке надкусанную булочку. ВЖР2 (благоговейно): …люстра! Оберштайн (отрываясь от записи с левого глаза): - Это не мое дело, но – имущество застраховано? Р: - Увы. В РейхСтрахе уже научены горьким опытом. В их договоре приписка мелким шрифтом: пребывание адмирала на планете Один приравнивается к стихийному бедствию и страховым случаем не является. Каждый раз, когда Эва пытается получить деньги, ей учтиво намекают, что не обязаны оплачивать ее милые семейные радости. ВЖР (хором): - Какой мужчина! О (с набитым ртом): - Вот чем хорош Миттермайер. На бога надеется, однако лотерейный билет купить не забывает. ВЖР: - И что он в ней нашел? Ни воспитания, ни вкуса, ни профессии. Вы шляпку ее последнюю видели? Он не придет! Р (с подозрением): - Вы знали?! Магдалена и Оберштайн мотают головами. Призрак Кирхайса отводит небесные очи. ВЖР: - Да этот номер за ночь уже вся столица проверила! Знаете, как у нас тут распространяются слухи? Swoon! О (вытирая рот салфеткой): - Что ж, приступим. Совершенно очевидно желание коллективного юзера «Все женщины Рейха» завладеть адмиралом Миттермайером. Должен я это исполнять, а, Ройенталь, чтобы в этой галактике наступило всеобщее счастье? ВЖР: - Оооо! Р (приходя в ужас): Нет, пожалуйста, нет! Если делить на всех, каждой достанется так немного! О: - Логично. Ройенталь переводит дух: он только что спас друга. ВЖР: - Но есть же выход! Вы могли бы всех мужчин сделать похожими на Миттермайера? Р: - О господи, еще не легче! Этот нос! Извините, я на минутку. В ванной комнате в зеркале Ройенталь придирчиво изучает свое отражение, особенно форму носа, разводит пальцами волосы – ему кажется, они светлеют от корней. Возвращается в гостиную. Р: - С этим будет одна проблема, милые дамы. Если все мужчины Рейха будут похожи на Миттермайера, они непременно захотят, чтобы все женщины стали похожи на Эванжелину. Как вам это понравится? ВЖР (хором, перебивая друг друга): - На Эву Миттермайер? Вот уж нет! Да что он в ней нашел, ни вкуса, ни воспитания, ни профессии… Р (про себя): - Зато педикюр, видимо, зашибись. Вот уж поистине ход мыслей типовой имперской буренки… Он теряет нить, столкнувшись взглядом с Магдаленой. МфВ: - Умный, да? Познал всех женщин и расклеил на них ярлыки из коробочки? Р: - А я неправ? МфВ: - Три общих желания есть у типовой имперской буренки. Первое: попытаться излечить от свинячьего шовинизма Оскара Ройенталя, ну хоть разочек. Второе: выйти замуж за Миттермайера и прожить с ним долгую счастливую жизнь. И третье: заполучить на туалетный столик фотографию Яна Вэньли. Р: - Магдалена, неужели все эти желания обошли вас стороной? МфВ: - Я строем не хожу. Признаться, я никогда не связывала самореализацию с замужеством. Это горький жизненный опыт, Ройенталь. Феминистками, знаете ли, не рождаются. О: - Цирцея моя, хотите, я превращу его в свинью за свинское отношение к женщинам? Вы… я имею в виду - лично вы… будете счастливы? МфВ: - Нет, друг мой, адмирал Ройенталь на свинью непохож. Грозовой Орел – птица гордая, не пнешь - не полетит. Вот если бы Оскар Ройенталь хоть денек побыл женщиной… Р: - Мама! О: - Исполнено. Все к вашим ногам, богиня, к вашим пальчикам в вишневом педикюре, к вашим белым круглым коленям… Магдалена выразительно кашляет. Ройенталь, прыгая через ступеньку, уносится наверх и запирается в ванной. ВЖР аплодируют ему вслед, улюлюкают и кричат: «Клевый пеньюарчик!» Ройенталь наваливается на дверь, шумно дышит и мелко дрожит всем телом. По счастью в ванной комнате имеется пульт видеосвязи. В полном отчаянии Ройенталь набирает номер Миттермайеров. Ему наконец везет: он видит Эву Миттермайер, которая жарит на кухне бекон и варит кофе. ЭМ: - О, привет, Оскар. Что-то случилось? Ты не один? У тебя черный экран. Р: - Эва, извини, ты не могла бы переключить на Вольфа? Дело… чрезвычайное. В голосе его слышится паника. Эва поднимает брови. Этой стерве все равно! - Оскар, извини. Он не может. Он… эээ… лежит, и все, что ему сейчас нужно – это сон, плотный завтрак и продолжительный отдых. Никакие дела в это перечень не входят. Р: - Позавтракать он может у меня! ЭМ: - Оскар, что случилось? У тебя голос какой-то странный. К своему ужасу Ройенталь начинает рыдать в трубку. Из его сбивчивой речи можно понять только «дело жизни и смерти» и «очень, очень нужно», и еще «мне больше не к кому с этим пойти». Эва недоуменно пожимает плечами, но решается явить милость. Ройенталь обнаруживает себя, то есть включенный комм, на кружевной салфетке между сияющим боком серебряного кофейника и горкой поджаренных тостов. Невыносимо долго Эва поднимается по лестнице в спальню. Тем временем в организме Ройенталя накапливаются изменения, которые самому ему кажутся необратимыми. Например, мысль быть поданным Миттермайеру в постель неожиданно кажется ему забавной. Чтобы отвлечься, он скашивает глаз и пытается оценить ущерб. ЭМ: - Дорогой, это Оскар звонит. У него что-то стряслось. Такой странный голос… Р: - Ураганный, ты мне нужен, срочно. Мы теряем контроль, уровень тревоги – красный. (шепотом) - Твоя жена нас слышит? М: - Дорогая, прости, это скучные секретные дела генерального штаба. *подмигивая* - Я тебе потом расскажу, ок? Слышен звук поцелуя, а после – звук закрываемой двери. Р: - Ты что, намерен переписывать сценарий до первого положительного теста? Мы же договорились – в полдень! Все уже тут, и Оберштайн, и баронесса, и еще до черта лишних. М (шепотом): - Оскар, я не могу! Собственно, план есть, зачем я тебе там нужен? Я вполне могу консультировать спорные вопросы по видеосвязи. Р: - Тебя там часом люстрой не ушибло? М: - Ты откуда… про люстру? Р(хихикая): - Ты автоответчик с утра проверял? Пауза. М: (нецензурно) Р: - Без паники! Теперь все бабы Рейха проголосуют за тебя на выборах. М: - Что ты несешь? Какие выборы? Кайзер… Р: - В нашем сценарии кайзер не предусмотрен! М(растеряно): - А как же без кайзера? – мрачно. - Я спину растянул. Р: - Немудрено! – и обнаруживает, что плачет. – Вольф, то есть Ураганный, мы с тобой столько лет вместе, рука об руку… тьфу ты, плечом к плечу, а бывало что и спиной к спине. Скажи, ты меня… - зажимает рот рукой и пережидает приступ. – Ураганный, меня больше некому спасти. Мы такоооое с цепи спустили! Короткая пауза. М (страдальчески морщась): - Ладно, я сейчас буду. Пять минут продержись. Отбой. Р: - Поспеши, дорогой. Оставшееся время Ройенталь проводит, приникнув к крошечному оконцу в ванной. В ногах слабость, в груди – буря. Несладко им, бедным. Машина появляется не через пять минут, а через три. За рулем Эва Миттермайер. Шляпка на ней сидит косо. С пассажирского места прихрамывая и сдержанно кряхтя вылезает Ураганный Волк. В руках у него старомодная дубовая трость, возможно отцовская. Супруги входят в дом и временно пропадают из виду. Р: - Ну что он в ней нашел?! Тем временем в гостиной. М: - Дамы, военный министр, я вас приветствую, - дружески кивает Призраку. – Где Ройенталь? МфВ (чуть смущенно): - Там наверху, в ванной. Нет, Вольф, ждать его бесполезно, сам он не выйдет. М: - Что он там делает? ВЖР: - Ноги бреет! Миттермайер с ужасом глядит на крутую лестницу, стискивает зубы и начинает подъем, тяжело припадая на трость. Веера в руках ВЖР бьются как пойманные птицы. Военный министр присутствует в происходящем одним глазом, по другому явно прокручивает ночную запись. Эва занимает стратегическую позицию у подножия лестницы. Ройенталь приоткрывает дверь ванной ровно на сантиметр. М: - Боже, на что ты похож?! Р: - На маму я похож! ЭМ (невинно): - Здесь сценарий переписывают? О (возвращаясь в реальность): - Чего бы вы хотели, прелестное дитя? ЭМ: - Ну, во-первых, почините пожалуйста мужу спину… О: - Все что угодно для вашей сладчайшей улыбки… На верху лестницы появляется Миттермайер. Сказать, что он разъярен, все равно что сравнить Его Ураганность с ласковым летним ветерком. Наступает страшная мертвая тишина. М (тихо, но внятно): - Где этот поганый слэшер? Миттермайер легко ломает об колено дубовую трость. Теперь у него в каждой руке по тяжелой дубинке, каждая – с жутким расщепленным концом. С каждым шагом по лестнице вниз у Ураганного Волка улучшается прорисовка. ВЖР балансируют на грани оргазма. О: - Эй! Эй, адмирал! Маршал! Ты на кого ногу задираешь?! М: - Да мне по… ЭМ (укоризненно): - Вольф… Стекла во всем доме начинают мелко дребезжать. О (в легкой панике оборачиваясь к дамам): - Ой, это вы еще не слышали, как они флотом командуют! Леди Аннерозе в первый раз, когда услышала, аж прямо на мостике «Брунгильды» в обморок упала. ЭМ (заканчивая фразу) : - …я тебя обожаю! Все: - Да мы уже в курсе! М: - А вот кому я сейчас отобью все то, что ты только вчера у себя обнаружил? Я тебе поменяю пол без всякого волшебства, а главное – без наркоза! О (перебирает варианты): - Паралич? Импотенция? Псориаз? ВЖР(хором): Никогда! О: - Вот же ж блин! Искренне. Нервно оглядывается на баронессу, но баронесса не смотрит на Оберштайна. В открытое окно всовывается двустволка, однако никто, кроме военного министра, не придает значения этой мелочи. ЭМ (ни к кому особенно не обращаясь): Берете свежего молодого лейтенанта. Опаляете его на огне безумной страсти… ВЖР: - А опалять перед ощипыванием, или после? ЭМ: - Дуры! Вместо! ВЖР: - Ну что, что он в ней нашел?! МфВ: - Пожалуйста, Маршал, успокойтесь. Согласна, то была глупая шутка мстительной бабской натуры. Беру свое желание назад. Со своей стороны вы, вероятно, согласитесь, что эти полчаса пошли Ройенталю на пользу. Миттермайер разрывается между верностью другу и истиной, а потому предпочитает промолчать. Наверху хлопает дверь ванной. Ройенталь, воплощенная мужественность Рейха, спускается вниз как ни в чем не бывало, оправляя на плечах адмиральскую мантию. - Привет, Эва. Не знал, что ты умеешь водить. ЭМ (простодушно): - А я и не умею. Просто когда Миттермайер начинает орать, я понимаю, что делаю что-то не то. М: - Я не орал! Это не то, что ты думаешь. Это я от болей в спине… О (мстительно): - Спасибо, что напомнил! Миттермайер с воплем валится на руки жене. Засим следует переполох в курятнике, ВЖР под руководством Эвы устраивают героя на диванчике, среди подушек. Эва садится рядом - охранять свое достояние. Мало ли кому, понимаешь… О: - А это не я! Спину он сам сорвал, в исходном сценарии этого не было. Как говорит известная вам фирма: нестраховой случай. Появляется мажордом Ройенталя: - Почта, сэр. Письмо от Фредерики Гринхилл Ян, сэр! Смотрите, какое толстое! Р: - Ну что ж, приступим, - читает. – «Господа, прошу прощения за беспокойство. Верен ли слух, что вы переписываете сценарий? Пожалуйста, не могли бы вы устроить так, чтобы во время сражения в Изерлонском коридоре я потеряла сознание не от банального гриппа, а по более приятной причине? Спасибо» Р: - Это по пьянке что ли? М: - Болван. Это все? Р (переворачивая): - …и миллион подписей. А? М(страдающий голос с дивана): - Это хорошо! О: - Понял. Сделано. Дальше? Появляется мажордом Ройенталя: - Там гости, сэр. Их много, сэр. Имперские адмиралы во главе с Биттенфельдом. Р: - Проси! Да, и принесите всем стулья. Б: - Это здесь сценарий переписывают? Р&М: - Ага. Чего бы ты хотел? Б: - Да хвост свой обратно. А то, понимаешь, ославлен как Дважды Дурак Рейха, и при том живой. Надо что-то делать. ВЖР: - Swoon? Ройенталь оглядывается на Миттермайера. Тот пожимает плечами: - Да мне что, жалко? Я его чувства понимаю. С каждым могло случиться. Ройенталь (про себя): - Может, с них надо было деньги брать? Биттенфельд проходит в гостиную. За ним толпятся только что амнистированные из Валгаллы Фаренхайт, Стейнмец, Кемпф и Реннекампф. Адмиралы: - А нам можно наши хвосты? Р&М временно теряют дар речи. ВЖР достают из сумочек швейные принадлежности и нежно смотрят на красавца Фаренхайта. Фаренхайт смущается, но поворачивается спиной и принимает по возможности элегантную позу. Реннекампф (чуть слышно): - А можно мне три? Появляется мажордом Ройенталя: - Почта, сэр. Письмо от Фредерики Гринхилл Ян, сэр! Р (читает): «Спасибо, господа, все прекрасно, второй тест положительный. PS. Ребята, но вы все-таки муд…ки! Кто вас просил воскрешать Джессику Эдвардс? Немедленно добавьте ей двадцать… нет, тридцать килограммов!» Р&М: - Кто такая Джессика Эдвардс? М: - Эва, честное слово, я впервые слышу это имя… Р: - А, это тот памятник на Хайнессене! Р&М(твердо): - Мы тут ни при чем. О: - Они действительно тут ни при чем. Юлиан Минц пожелал воскресить Яна Вэньли, Ян Вэньли воскресил Жан-Робера Лаппа, а Лапп – Джессику Эдвардс, а Джессика Эдвардс заявила, что она никогда не хотела замуж за Лапа, и раз пошла такая пьянка… Так что, добавлять ей килограммы? М(решительно): - Нет. Это не хорошо! Неспортивно. Р&М (оглядывая гостей): - Ну, у кого еще будут разумные пожелания? Свежевоскрешенные Минцы: - У нас тут где-то был маленький сиротка! Как он тут без нас в миру, по чужим людям? Боже, что вы сделали с ребенком! Он ругается как розенриттер, и пьет как интендант! И смотрит какую-то порнографию! Ах, это у нас исторические книжки! Да, и девушка эта нам совсем не нравится! Вот подрастет Шарлота, тогда может быть… Мальчик в его возрасте должен знать три слова: здравствуйте, спасибо и пожалуйста. Юлиан Минц (в школьном костюмчике): - Хочу в Другую Галактику! Але Хайнессен (жалобно): - Кто взорвал мой памятник?! Имперские адмиралы: - И хвост Яна Вэньли! Каждому! Реннекампф (чуть слышно): - А можно мне три? М: - Нет. Звероферма надорвется! Появляется мажордом Ройенталя: - Почта, сэр. Письмо от Фредерики Гринхилл Ян, сэр! Р: - Миттермайер, она спрашивает, не кодируем ли мы от алкоголизма! Р&M(хором): - НИКОГДА! Да пошла эта спамерша… Звенит зуммер видеосвязи. На экране появляется Мюллер. - Адмирал Ройенталь, случилось чрезвычайное происшествие. Наши следящие устройства зафиксировали в изерлонском коридоре аномальные возмущения масс. Мюллер делает паузу. Видно, что он в смятении чувств. - Господа, мы только что потеряли крепость Изерлон. Р&М: - Мюллер, ну в третий раз это даже не смешно! Мюллер: - Нет. Ее там нет. То есть вообще. Пробка исчезла из бутылки. Я хотел посоветоваться, прежде чем идти с этим к кайзеру. Я звонил Маршалу Миттермайеру, но, - мило краснеет, - у него автоответчик! Голос его падает до шепота. - Наш разведкорабль подобрал спасательную капсулу с каким-то нелепым существом. Существо бредит про «пять миллиардов женщин и никакого Шенкопфа». Что такое Шенкопф? Р: - А так, один мелкий трикстер. Я его знаю. Мюллер: - Господа, для меня это личная потеря. ЭМ: - Мюллер… она ведь уже не вдова! Р&М(потрясенно): - Это мы? В смысле – Изерлон? О: - Нет, это не вы. Это Ян Вэньли. После воскрешения у него было два желания: бренди без чая, сколько влезет… и куда-нибудь подальше, в любую Другую Далекую Галактику! В последнем желании его поддержало все население крепости. Да и в первом, правду сказать, тоже. Появляется мажордом Ройенталя: - Там гости, сэр. Верховный бог Один, сэр. Р: - Один? Мажордом: - Правду сказать, нет, сэр. С ним какой-то тип омерзительной наружности. Р: - Проси! * * * 4. Бог должен быть Один На пороге появляется верховный бог Один в неизменном сером плаще и синей остроконечной шляпе. В одной руке у него посох, которым он только что измолотил свежепокрашенную дверь Ройенталя, другой рукой бог тащит за шиворот Джоба Трунихта. БО: - Еще раз я увижу у себя эту мразь, я просто не знаю, что сделаю! Имперские адмиралы, включая Миттермайера на диване и Мюллера на экране видеосвязи, непроизвольно делают «смирно». БО: - Или нет, знаю. Эта парочка пойдет у меня пешим извилистым маршрутом. Нет, это не то, что вы подумали. Это хуже, а все, что было до сих пор, пусть считают кастингом. Р (про себя): - Думаю, все лучше, чем M&Ms рекламировать… М (робко): - Разве не кайзер выдает нам назначения? Оберштайн: - Не хочу вас огорчить, но столько народу совершенно искренне пожелало императору отправиться к черту, что… Пожимает плечами, демонстрируя, что дальнейшее бессмысленно. Р (бодро): - Ничего, у нас запасной игрок есть! БО: - Эй, вы знаете, что у вас ангел на крыше? Р: - Угу. Красит. БО: - Красит, говоришь? А двустволка ему зачем? Впрочем, Дао с ним, с ангелом. Швыряет на стол карту и тычет в нее узловатым пальцем. - Выходите отсюда, прибыть должны сюда! Ройенталь и Миттермайер стукаются лбами. - Наземные действия? БО: - Скорее диверсионная акция. Оружие архаическое, зато играет группа поддержки. Возьмете… да хоть Фаренхайта с луком и Шенкопфа с топором… Недостающих хоббитов нарежете из Биттенфельда. Провалился при Изерлоне, так нехай реабилитируется при Изенгарде. Да, и должен предупредить: никакого мата. Два допустимых мягких ругательства: «Великий Эру» и «О Элберет Гилтониэль»! М (недоверчиво): - А помогает? БО (пожимая плечами): - Говорят… Р: - А роль драматическая? БО: - У тебя – да. М: - Боевая? О: - У тебя – да. ЭМ: - А он вернется? БО (почти с сожалением): - Да что ему сделается! Но – предупреждаю! - всю дорогу придется тащить на себе Ройенталя. М (во внезапном озарении): - И добить его саперной лопаткой, если скурвится, прошу прощения за мой французский? Но почему опять я? БО: - А у тебя отец – садовник! Р: - А первоисточник популярный? БО: - Второй после Библии! Миттермайер пытается переварить. Р: - А Ян Вэньли за нас или против? БО: - Ян с Торхаммером будет назгулов над Минас-Тиритом смешить распугивать. И я еще Бьюкока на Теодена позвал. Ты, - смотрит на Оберштайна. – Я тебя хотел приглашенной звездой. Пойдешь? О: - С этими в одну Вселенную? Ну нафиг?! БО: - Как хочешь, у меня Кристофер Ли на эту роль в резерве. М: - А Эва в сценарии есть? Один слегка озадаченно смотрит на Эву Миттермайер, и в сценарии как-то сами собой возникают Розочка Коттон, тринадцать детей и мелкая административная должность для Сэма Гэмджи. БО (Оберштайну): - Теперь ты понял, бедняга, что они с нами делают? Р (решительно): - Нам понадобится проводник. БО (швыряя к его ногам Трунихта) : - А вот! Не смотри, что гнида, зато дорогу знает. Р&М: - Да мы с ним и в этой вселенной на стену лезем! МфВ (ни к кому): - Миссис Толкиен, обратите внимание, ваш муж какую-то хрень пишет! Пауза. БО: - Уф, что это было? Помутнение нашло. ЭМ: - Один, хотите кофе с булочкой? Сливки? БО: Побольше сливок. Можно и без кофе. Я ведь уже не так молод, сердечные проблемы перерастают в сосудистые. Пока бог неторопливо завтракает, гости разбиваются на несколько островков, и разговор плещется об их берега. Биттенфельд подсаживается к Миттермайерам. Мнется. Б: - Ребята, мне нужен ваш совет. Я решил жениться. Смотрит на Миттермайера, светясь изнутри робкой надеждой. ЭМ: - Ну наконец-то! Дозрел. М: - Нормально. Эээ? А проблема? Б: - А я парень простой. А она поет в Опере! Миттермайеры: - Ну и?.. Ты имперский адмирал или просто гуляешь? Б: - Я… я не знаю, как к ней подойти! Эй, Вольф, у тебя получилось с первого раза. Чего ты тогда говорил? Миттермайер краснеет. Б: - Эва, ну ты-то помнишь? ЭМ (в сторону): - Ну я-то, положим, все помню. И цветы, и группу поддержки в кустах! У меня было две альтернативы: выйти за него замуж или пристрелить из жалости. Ты цветы ей дарил? Б (радостно): - Дарил! Каждый вечер, целую неделю. Корзину роз и бутылку шампанского. Немедленно падает духом. - Вчера она послала их обратно. ЭМ (хладнокровно): - Это хорошо. Тебя заметили. Значит, цветов ей уже мало. Пора явить себя. М (в сторону): - Столько даже мы не выпьем. Б: - Но… она поет мужские партии… И… и носит брюки! И еще у нее змея на шее! Р(в сторону): - Ну так на шее – не на груди! Б(плачущим голосом): - Это нормально?! ЭМ: - А тебе шашечки или ехать? Б (спокойно и с достоинством): - Я боюсь. ЭМ: - Тем более. Через это надо пройти. Биттенфельд отходит к окну, собирается там с духом и репетирует речь. ЭМ: - Бедняга. Я знаю Гедду фон Райер. Через неделю он будет носить за ней сумочку. М: - Прикинь, если она попросит его змею подержать? ЭМ: - А он не сможет отказаться. Усиленно делают вид, что им не смешно. * * * Ройенталь стоит посреди комнаты. Его немеряно прет: у него верховный бог в гостиной! Останется ли тот к ужину? В сущности, почему бы и нет? Он щурит глаз, тот самый глаз, неправильный, карий, и размышляет, кого бы еще пригласить, чтобы увидели: да, бог! Да, у Ройенталя. Не правда ли, это кое-что говорит о Ройентале? Прикончив все оставшиеся в доме булочки, бог вытирает о плащ масляные пальцы и встает. Взгляд его останавливается на одиноком, всеми забытом Призраке Кирхайса. БО: - Эй! А ты чего такой, неоднозначный? И ни одна собака не пожелала воскресить тебя, самого лучшего? Призрак Кирхайса с видом бледного достоинства разводит руками. О: - Кстати, о пользе собак… Р(в сторону): - О нем уже так давно либо хорошо, либо ничего, что вот нафига уже эта ходячая икона? Хотя… да, я был лучшего мнения о леди Аннерозе! Один вздыхает. - Ладно, парень. Ты тут не нужен, я тебя забираю. Там сейчас пусто, в Валгалле, и одиноко. Вдвоем веселее. Опять же валькирии без героя-мужика стервозничают и права качают. Профсоюз, женсовет… Все, этого я сдал, этого забрал. Ммм… можете рот этому зашить, я за преступление против личности не засчитаю. В плане ответственности по кармическим законам. А вас оставляю со своим полномочным представителем. Вы уж его не обижайте. Р(в сторону): - А это как вести себя будет… Адмиралы потихоньку рассасываются. Миттермайеры перемигиваются: мол, общественный долг выполнен, Ройенталю вроде бы ничего не угрожает, спина когда-нибудь сама пройдет. ВЖР тянутся на выход за Фаренхайтом. Откуда-то становится известно, что скоро в моде будут эльфы. Оберштайн берет ложечку, стучит ею по чашке, тем привлекая общее внимание. Один оборачивается в дверях. Ангел откладывает двустволку на подоконник. О: - Пару слов о перспективах дальнейшего развития, дамы и господа. Подведем итоги нашего креатива. Я, разумеется, ни на минуту не оставался в заблуждении относительно целей двух этих, не побоюсь этого слова, аффтаров. Они рассчитывали разбудить во мне эротомана и таким образом мною управлять. Поздравляю. Им это удалось. Ну и что с ними за это сделать? Как у нас в доброй имперской традиции: йаду? Или попросту убить, ткскзть, ап стену? Ройенталь и Миттермайер застывают на месте в уставном «смирно». Хорошая поза, почки прикрыты. О (с видимым удовольствием): - Что вы знаете о том, чем собрались рулить? На что вы рассчитывали, если ни один из вас сам эротоманом не является? ДвЗв (смущенно): - Ну как же! Мы – и не это самое? Ройенталь роется по карманам, извлекая записанные на клочках телефончики. Горка бумаги на столе растет. Миттермайер с надеждой смотрит на жену. О: - Да ни бельмеса вы, прошу прощения за свой французский. Количество без качества, и наоборот, а свидетельские показания жен суд не засчитывает. Тут один-единственный стоящий эротоман на весь проект: две муви, сто десять и гайдены. Он! Палец его упирается в Призрак Кирхайса. Спаленный Призрак розовеет. О: - Десять лет жить созерцаниями и вздохами, это я вам скажу, не зефир-частицы поджигать! Да и после… МфВ(неожиданно): - Ну не только вздохами, будем справедливы. Все поворачиваются к баронессе, пользуясь случаем Призрак утекает под зеленое сукно ломберного столика. МвФ: - Тайну храню я – и могила. Идите пытайте могилу. *мечтательно* Ах, какая тяжелая была та садовая лестница. Ах, как высоко то окошко! ПК (мысленно): - Ах как я забивался от нее под ту кровать! И – ах! – как это не помогало! Откуда-то становится ясно, что скоро в моду войдут эротоманы. ЭМ: - Оберштайн, позвольте, я внесу ясность. Ничего плохого они не хотели. Ну, посмотрите на них. На Оберштайна смотрят две по возможности честные рожи. О: - Ройенталю не верю, он гнусность замышляет. Р: - Да я ж не сделаю! ЭМ: - Они хотели изменить ваше видение мира. О: - Всего-то лишь! ЭМ: - Да. Ну увидели вы в детстве «Обыкновенный фашизм» Рома и решили раз и навсегда, что так оно и было, и что только так и было. И что вы на этом построите? Я имею в виду – на одном этом? Они, конечно, ламеры, но, я думаю, рычаг-то они подобрали правильный. Ну во-первых, оно работает! А во-вторых, кто сказал, что эротоман – плохо? О: - Сплетнеобразующе. ЭМ: - Они хотели заставить вас видеть цвет и свет, чувствовать тепло: сначала от тела рядом, а потом – и от прикосновения солнечного луча. Обонять запахи: земли, мокрой листвы, цветов, горячего хлеба, кофе. Познать добро и зло и научиться различать их. Ценить не эпоху, а мгновение, и стремиться повторить его. Добавьте все это к формуле вашего мира – и вам, может быть, захочется тут жить. Есть, видимо, некий секрет в том, чтобы знать: мир существует для тебя. Подумайте, ведь кто-то когда-то нашел вам возможность видеть этими - пусть электронными – глазами! Кто-то любил вас. Это – возможно. О (серьезно): - Благослови тебя бог, прелестное дитя. С громким воплем «Да нам только этого и надо!» Миттермаейры вылетают из гостиной. Схлопывается вакуум. Взревывает и уносится прочь машина. Трасса за ней чем-то неуловимо напоминает интерьер разгромленной миттермайерской спальни. МфВ: - Вот те на. А спина? О: - А я бескорыстный. Возникает неловкая пауза. О: - Мадам, нам необходимо объясниться. Что бы вы обо мне ни думали, я честный человек. Я мог бы сказать, что как честный человек обязан предложить вам руку и сердце, но мне кажется, что в такой форме это будет для вас оскорбительно. Мадам. Я ничего не прошу. Но вы могли бы составить счастье моей одинокой жизни, если конечно вам хоть сколько-нибудь нужны эти круглые электронные глаза и эти старые кости. Только, - смущенно, - у меня собака. МфВ: - А у меня пять котов. Надеюсь, они поладят. О: - Полагаю, в хорошо ухоженной Галактике всем найдется место. Уходят под руку. Р(растроганно): - Пойду и я. Может, тоже на ком-нибудь женюсь. Ангел в окне достает из-за пазухи дирижерскую палочку. Все(хором): - Love & Peace! Love & Peace!