и лунное сияние осветит мое тело

Сейчас в ходу были модные заграничные слова. Дефицит, конфискация, геноцид… Пожалуй, геноцидом и можно было назвать то, что сейчас проворачивали паскудные твари, захватившие родную страну Кунихиро. Плакать уже было поздно: он видел, как тысячи мечей, знакомых ему и незнакомых, бесцеремонно и грубо сваливали в грузовики, как какой-то хлам, а потом – свозили на морской берег. Волны рокотали, как моторы самолетов, еще недавно ронявших бомбы на японские города. Это Кунихиро не пугало: он прошел войну Бошин, он пережил войну на Эзо. Он видел, как дымятся свежие раны, он помнил запах паленой человеческой плоти. Хозяин дорожил им, держал при себе до самого конца. Разве мог он предугадать, что Кэн-сан, миро дремлющий под стеклом в мемориальном музее, переживет этот геноцид, а маленький, скромный Кунихро, вечно прятавшийся за его спину – встретит смерть на дне морском. «Наши души будут оберегать границы страны!» - гордо сообщил Кунихиро какой-то танто, выкованный уже в этом страшном, двадцатом веке. Странный был танто, в форме пилота и с наглой ухмылкой. Кунихиро было его даже жаль: тот не понимал сути происходящего, совсем не понимал. Какие к черту души, оберегающие границы? Их страну поставили на колени, лишили чести и достоинства! Все стало так, как…. Как не хотел, чтобы случилось – и Кэн-сан, и Кунихиро, и их хозяин. Как славно, что он успел достойно встретить свою смерть! Нет, хозяин не потерпел бы, чтобы какие-то бледные черти заваливали дно Внутреннего моря мечами. Слезы прорезались снова – пришлось украдкой вытирать глаза краем рукава. Многие плакали, понимая, что их ждет забвение и медленная, крайне болезненная смерть. Морская соль будет разъедать их тела, морские твари будут облепливать их ножны и точить… Кунихиро невольно вздрогнул и прикусил губу. Он знал, что такое долгая, мучительная агония, когда никто и ничто не может ослабить боль, вернуть сознание. Однажды он вместе с хозяином навещал молодого человека, раненного пулей в грудь. Он был поход на покойника, хотя его сердце билось, а легкие – перегоняли воздух. Но человеком он уже не был – рана разворотила грудину, едва не добравшись сердца. Гноящаяся, ноющая, она не давала несчастному покоя. Через несколько дней после похорон хозяина Кунихиро, этот молодой человек лег в наскоро вырытую яму рядом с ним. Но уже с удивительно умиротворенным лицом. Нет, Кунихиро не смог бы умереть так же спокойно! Ему ведь было и обидно, и страшно, и больно. Знать, что кончилась не только эпоха холодного оружия, но и кончилось время, когда Япония могла гордо называться сильной и свободной от иноземного влияния страной. Да, после Бакумацу прошло много времени…Но кто знал, что все окончательно и бесповоротно завершится вот так – позором, бесчестием? *** Солнце медленно остывало в волнах, и море жадно проглатывало раскаленный шар, так похожий на расплавленную руду, из которой Кунихиро когда-то появился на свет. Их сбрасывали в воду неуважительно и зло – просто опрокинув кузов грузовика с обрыва. Крики о помощи и стоны боли пронизывали воздух наравне со стонами чаек. Недолгий полет и свист ветра – и над головой Кунихиро сомкнулась водная могила. Соленая, неласковая вода обжигала, раздирала верхний слой кожи, забиралась во все трещинки и зазубрины на лезвии. Ножны отделились во время падения, а оглянуться и найти их взглядом Кунихиро не мог. В горле клокотала кровь, через какое-то время тонким дымком потянувшаяся от губ и ушей. Давящее головокружение, невозможность дышать. Боль быстро отступила, уступая место пониманию обреченности. Где-то наверху слабо сияли отблески последнего солнечного света, купавшегося в волнах. Протягивая к нему ослабевшую руку, Кунихиро вяло улыбнулся. Стоило ему открыть рот – ни звука, лишь ровный столбик пузырей. «Кэн-сан…пожалуйста...сохрани память о хозяине. Сохрани память о том, какой была эта страна.» - последние мысли сверкнули яркой вспышкой. Опустившийся на рыхлое дно меч уже не имел души.