как это было с чилдрессом

на его руках – кровь.кровь на его платке и рубашке, кровь на разодранной ткани, на животе раста, даже воротник его рубашки мокрый от крови. слишком много крови – и от этого цепенеет сердце, и от этого быстро приходит осознание действительности и сожаление, что сокрушает сознание с ошеломляющей силой – раст, я не хотел десять лет назад винить тебя, раст, ты не виноват, раст, я не хотел, чтобы все так вышло, раст, раст, раст, останься здесь. не закрывай глаза. но раст ему не отвечает, и марти понимает, что ни слова не сказал вслух, кроме знакомого имени. все случилось слишком быстро и молниеносно, ни у того, ни у другого не было времени подумать или что-то рассчитать, они разошлись и плутали по лабиринту из прутьев и колосьев, пока оба не оказались в ловушке – удача в том, что почти одновременно. марти видел, что его напарник висит на ноже, и удивился, как это так, что его ноги не достают до земли, а потом принялся палить без разбора, чтобы хотя бы как-то исправить паршивое положение. он даже не знал, жив ли раст, но он знал, что если сейчас не начнет действовать, то чилдресс точно отправит одного из них на тот свет. не будет нескольких вариантов – будет только один. марти харт не мог этого допустить. марти харт был дохуя виноват перед своим напарником, потому что по его вине и с его самодурства половина жизни коула – или хотя бы четвертая часть – пошла по пизде. чилдресса только взбесила эта пуля, что задела его, чиркнув по плечу – такому здоровяку подобный ущерб как слону дробина. по крайней мере, в первое время. это конец, подумал харт, когда пистолет отлетел далеко в сторону. и тут раздался выстрел. неизвестно откуда, неизвестно как, но чилдресса отбросило в сторону, и харту даже показалось, что часть его серого вещества, смешанного с кровью, окропила уже и так замызганную рубашку. ты спас мою гребанную жизнь, скотина. мудак. это я хотел тебя спасти, чем искупил бы хотя бы половину своего дерьма перед тобой. раст едва дышал, хрипел и не особо-то за жизнь держался, хотя обычно на волоске от смерти люди понимают, как не хочется уходить. не сейчас, злобно подумал марти, задыхаясь в чужой крови. не сейчас. хер ты у меня подохнешь, ебучий налоговик. мы вошли сюда вместе, вместе и выйдем. живыми. неплохо он меня подрезал, марти. it ain’t bad, rust. it ain’t bad. стерильность белоснежной палаты, датчики, мониторы, стимуляторы. марти вообще-то впервые видит, как раст спит, с полуоткрытым ртом, словно ему не хватает воздуха, с разметавшимися по плечам волосами и электродами, припаянными к груди, все это говорит о том, что опасаться незачем. вообще, он уже добрых сорок минут тут сидит, наблюдая, и тонет в своих размышлениях, а один раз даже попытался дотронуться, но почти сразу отдернул руку, потому что это странно само по себе – касаться раста коула без определенной цели. даже такой, сломанный и разбитый, как паяц на порванных веревочках, он кажется недосягаемым. неприступным. - ты что, смотрел, как я сплю? - да я вообще только что пришел. будем надеяться, что в таком состоянии даже всевидящий и никогда не ошибающийся коул не распознает лжи. и действительно. don’t ever change, man. какая-то медсестра видит, что сразу двое больных покидают территорию госпиталя, и что-то кричит им вслед. но – не преследует. на раста коула нападает смех, причем, этот смех не желает прекращаться, словно приступ икоты, который всегда настигает в ненужный момент и мешает всем вашим благородным планам. марти смотрит на напарника как на идиота – вот-вот плакал, и уже смеется, в конце концов он списывает эту странную перемену на посттравматический синдром. тычет в бок – эй, завязывай, швы разойдутся. driving in your car, oh please don’t take me home because i haven’t got one anymore.