R U N. Never mind.

Бежать. Это все, что мы знали. Все, что умели. Мы были молоды. Мы думали, что четко видим цель, но мы бежали в никуда. Мы пробовали дышать. Свежим воздухом. Через сигаретный дым. Вдыхать белые кайфовые дорожки. Занюхивать алкоголь. Множество из того, что мы пробовали, было неправильным или аморальным, но мы знали, когда остановиться. Я знал. Знал, когда пора остановить этих несмышленых детей. И я был уверен, что смогу всегда защищать их и помогать. Но в один момент что-то пошло не так. То ли я сломался, то ли они. То ли мир под нами прогнулся. Каждый из нас был одинок, но каждый из нас понимал, что кому-то нужен, когда мы были вместе. Мы были отвергнуты обществом, но не друг другом. Вместе навсегда, думали мы. Нам не нужны были люди, когда мы напивались к чертям на квартире, которую снимали вместе. Нам правда не требовался никто больше. Нам было весело и тепло. Что еще нужно? Но веселье не могло продолжаться вечно. Я это всегда понимал, но не хотел думать об этом. Я был уверен, что смогу вовремя сказать "стоп", вовремя увидеть и поддержать. Но именно из-за нашей близости мы были слишком далеко друг от друга. Или не знаю, может, мы всегда были чужими друг другу. Мы все случайно встретились, случайно подружились. Так случайно, что можно подумать, что это проклятье. Но я не мог думать о том, кто мы друг другу, когда нам просто было хорошо вместе. Когда надоедали извечные тусовки на квартире, алкоголь и унылый городской пейзаж за окном, мы могли сесть в автомобиль, купить чипсов и колы и поехать куда-нибудь по малознакомой дороге. Поехать туда, где пахло морем или лесом. Чем-то живым. Там было не менее весело. Мы были трезвы, независимы от алкоголя или сигарет, но нас пьянила наша свобода и юность, огромное количество лет жизни впереди и вместе с тем- вседозволенность. Бегать на перегонки, как в детстве, устраивать танцевальные батлы, играть в войнушку палками, рисовать на стенах баллончиками, устраивать гольф с палкой и бутылкой; мы были еще теми изобретателями-извращенцами. Я редко участвовал в их дурачествах, я любил фотографировать и снимать. Теперь я понимаю. Где-то внутри что-то горько плакало, предвещая беду, я игнорировал это, но, словно на память, делал бесконечное количество фото. Ребята тоже это чувствовали. Поэтому уходили в отрыв с головой. Они улыбались на камеру, когда заканчивали гонки, собирались возле Хосока, который засыпал, где только можно, и просили сфотографировать их, лезли во все возможные кадры, портя их. Поэтому у меня нет ни одной фотографии, где был изображен хоть один из нас в одиночестве. И нет фотографии, где был бы я. Мы любили находить заброшенные здания. Полуразвалившиеся постройки, наполненные останками чьих-то судеб и жизней. Камни и бетон, полные мертвого духа, воспоминаний и напоминаний нам о нашем прошлом. После массового идиотизма на закате, в один из которых закатилась жизнь одного из нас, мы собирались в таких зданиях, разводили костер, грелись и говорили друг другу что-то до боли милое и согревающее душу, а потом клялись, что этого не было. Или же мы рассуждали о том, что с нами было, не встреться мы. Обещали никогда не расставаться, потому что так лучше. Но среди нас всегда был кто-то, кому и у костра было холодно. Как Юнги, например. Были и те, кто не мог обещать, что останется с нами, потому что уже все решил. Мы не замечали печали в глазах друг друга. Мы были довольны и тем, что было. Утром кто-то из ранних пташек будил всех, и мы встречали рассвет вместе, а затем возвращались в город, по которому скучали. Неслись на пугающих скоростях, ощущая ветер в волосах и каждой клеточкой тела. Свобода. Мы определенно были пьяны. Поэтому, когда наш Чимин влюбился, мы не узнали об этом. Мы только обнаружили его в ванне холодным. И нашу совместную сожженную фотографию рядом на полу. Каждый из нас хотел отрубить себе руки, которыми мы толкали его в ванну с водой, топили, шутя, когда напивались слишком сильно. Открывались ли нам провидческие способности, когда мы перебирали, или же мы, как с вуду, творили его судьбу своими руками... Неважно теперь, когда Чимина уже нет рядом и каждый винит себя в его смерти. Зачем наш Чимин это сделал? Неужели девушка, о которой мы не знали, стоила этого? Почему он сжег наши лица, словно не хотел брать воспоминания о нас с собой, на тот свет? И когда мы проглядели тот момент, в который искренняя улыбка нашего друга стала фальшивой и натянутой из-за уважения к нам? Эти вопросы волновали нас настолько, что мы готовы были отправиться вслед за ним, чтобы узнать ответы. Но мы обещали быть всегда вместе. И клялись помнить того, кто нарушил это обещание первым. Но это все были пустые слова. Мысли о его смерти никуда не уходили. Мы на какое-то время разъехались, не встречались. Когда буря мыслей в голове тяжелым пеплом упала на сердце виной и тоской, мы встретились. Мы снова могли улыбаться, но только ради него. Мы снова начали жить прежней жизнью, только в усиленном режиме. За него. За все годы, которые не достались ему по праву. Я старший. Самый сильный, самый смелый, самый умный...Нет. Самый уверенный. Это огромная ответственность, с которой я не справился. Я должен был особо приглядывать за тонсенами, не дать им свернуть не на ту дорожку. Я делал не те вещи, но младших на такие вещи тянуло сильнее хенов. И я не усмотрел. Пока мы пили и веселились, Чонгуку было все скучнее. И он нашел себе новую забаву. Он решил просто поиграть в того, кто продает то, что раньше пробовали нюхать мы. Только он не знал, что пробовать и продавать- разные вещи с разными последствиями по прекращению. Я не объяснил. Когда ему снова наскучило, он решил найти новое дело. Но его не отпустили просто так. Только на тот свет. Я не заметил вовремя побоев, ссадин, ран на его юном теле. Заметил только, когда его тело оказалось под машиной. Так ушел второй младший, забрав с собой второй из семи кусочком моего сердца. Мы были дружны все вместе, но кое-кто был близок с кем-то сильнее остальных. Такой особой нитью были связаны Чонгук и Юнги. Когда Мин напивался так сильно, что вспоминал свое прошлое, о котором мы не знали, он начинал буянить. Слишком сильно мучали его воспоминания, так что мы даже не решались представить, что было у этого парня до встречи с нами. Нам было не жалко стульев и зеркал для него, но Чонгукки не мог смотреть на страдающего хена. Он всегда лез в опасную зону, пытался остановить и успокоить хена, бывало даже плакал, прося Юнги забыть все, что было до нас. И однажды Чонгук ударил хена; Юнги крикнул ему пьяное и пренебрежительное "Да что ты знаешь о жизни, сосунок?" Тогда Чонгук оставил его в покое, пошел искать то, что сделает его взрослым, то, что докажет хену, что он достоин его уважения. Но Гукки нашел смерть. Юнги не смог этого пережить, взяв на себя вину за смерть младшего. Вскоре после смерти Чонгука Мин сжег себя заживо в квартире своей семьи. Он, наконец, согрелся и сжег прошлое, что так гложило его. Мы не могли его обвинять ни в чем, потому что от нас помощи не было никакой. Такая же связь была и у Чимина с Хосоком. После смерти Пака, Хосок не мог спать ни одной ночи. Все, что поддерживало его- успокоительные. Однажды, нарочно или случайно, он выпил чуть больше, чем ему требовалось. Его нашли на улице. Тогда то мы и узнали, что его улыбка все это время просто скрывала душевные муки. Раньше у него были проблемы с ногами, но с нами он с высока осмеивал свою бывшую инвалидную коляску. Теперь ему снова пришлось вернуться к ней. Он говорил, что Чимин приходил к нему каждую ночь, улыбался и просил поиграть. Не звал с собой, не винил, не плакал, а улыбался. Эта улыбка была хуже ножа в сердце. Хосок и сейчас говорит, что Чимин приходит к нему, когда я навещаю его в больнице. Но там это не является странным. В приюте для душевнобольных его лечат от расстройства, но не думаю, что ему что-то поможет. Поэтому каждый день, уходя, я прощаюсь с ним на случай, если завтра его уже не станет. На случай, если он все-таки согласится поиграть с тонсеном. С теми, кто еще продолжал существовать, мы снова на какое-то время расстались. Мне некогда было плакать об ушедших, я все время думал о том, как еще успеть помочь живым. Однажды мои руки опустились. Я понял, что все предрешено каким-то злым роком, когда в один день ранним утром услышал знакомый голос в трубке. Это был Тэхен. Я не мог представить, что чувствовал наш малыш, когда сидя в холодном и темном углу какого-то заброшенного здания, пытался стереть кровь со своих рук, не помня, как испачкался, а затем набирал мой номер. "Хен...Я хочу тебя увидеть."- это были его слова, которые до сих пор каждую ночь разрывают мою голову. Он был напуган, когда я нашел его. Он был невинен и юн, он просто не мог понять, что за красная жидкость на его руках и одежде. Даже когда я все стер с его рук и выстирал вещи, Тэхен продолжал мыть руки, бегая в ванну ежечасно. В какой-то момент он пришел в себя, вспомнил все. Сколько ужаса было в его глазах, когда он рассказал мне, что убил человека. Он со слезами на глазах, разрывая мое сердце на части, доказывал мне, что не убийца. Он просто защищал маму от злого дяди. Он начал тыкать мне в лицо фотографией, где был изображен он и его мать, Тэхен продолжал делать это и представляться мне, а я не мог доказать ему, что мы уже знакомы. В один момент из его глаз выкатились последние слезы. Он больше не мыл руки и никому ничего не доказывал. Тэхен попросил отвезти его к морю. Он залез на вышку, когда мы с ребятами заболтались. Он улыбнулся нам сверху. Близился закат, Тэхен был высоко, рядом море. Я решил запечатлеть этот прекрасный момент. Кадр получился хорошим, но потом Тэхен спрыгнул вниз. Теперь нас осталось только двое. После всего Мон ушел от нас, стал жить где-то около железных дорог в полуразвалившемся бараке. На связь не выходил, но я был рад. Почему-то я думал, что там он в безопасности, пусть и наедине со своей тоской. Я узнал только после его смерти, что он всерьез начал курить. Раньше его рот занимали только леденцы на палочке, но после всех событий он уже не мог удовлетвориться сладостью. Я как-то заправлял нашу машину и на заправке встретил его. Он там работал. Намджун сделал вид, что не знает меня...Или правда не знал. Но факт, что как только я отъехал от стоянки, произошел взрыв. Не было криков. Не было слез. Просто еще один из нас ушел. Возможно, если бы я не встретил его тогда, он б много еще мог прожить. Я не помню, когда это началось, но однажды я стал путаться в своих воспоминаниях. Вот словно мы все вместе смотрим на то, как Тэхен прыгает в воду, а вот нас уже трое наблюдает за этим. Я уже забыл в каком порядке все они ушли из жизни, в чем виноват я, а в чем не я. Я забыл и стал путать, Чонгук ли не выдержал смерти Юнги, или наоборот. Однажды я нашел фото, на котором был только я, но в памяти четко всплывал момент, что тогда мы фотографировались с Юнги. Я по-прежнему улыбаюсь, когда вижу этих ребят, скачущих по автомобилям в пробке, кидающих в них все, что под рукой, обливающих стекла колой и бесстрашно смотрящие в лицо недовольным водителям, а потом убегающих прочь с веселыми криками и смехом. Они бегут. А я догоняю их на машине, чтобы помочь. Но догнать не могу. Тогда я и вспоминаю, что только вчера посещал их урны с прахом. А затем я снова сижу в нашей квартире в их окружении. Кто-то пьян, а кто-то просто так весел. Я, стараясь отвлечься от алкоголя, чтобы к концу быть самым трезвым и разумным, строю карточный домик, а этот маленький идиот Тэхен ломает его. Как обычно. Все смеются, подбадривая меня хлопками по плечу. И я снова вспоминаю, что вокруг нет ни Тэхена, ни остальных. Только пустая тихая комната и карты, давно переставшие выстраиваться в домик. Иногда, по утру шагая в больницу к Хосоку и наивно полагая, что у меня есть смысл жизни, я думаю, а не навещаю ли я пустую палату. Может быть Хосока уже давно не стало? Может быть его и не было никогда вообще? Однако я продолжаю идти. Вечером, возвращаясь в квартиру, на полу которой раскидан старый серпантин, валяются бутылки и перья- следы подушечных боев, я каждый раз думаю что пора прибраться...Но каждый раз я слишком устаю после просмотра видео и фото и отрубаюсь. Иногда я вижу снова их улыбающиеся лица на видео, слышу их смех. А иногда я просто смотрю видео с голыми стенами и собой, что бродит в полном одиночестве по квартире. Это как повезет. Но я не знаю, что плод воображения, а что правда. Не знаю, существовали ли когда-нибудь записи наших вечеринок, были ли сами вечеринки. Были ли они в моей жизни... Иногда мы тлеем, но долго, иногда мы горим, но сгораем слишком быстро. Это как повезет. Кто-то ценит жизнь, но умирает от рук маньяка, а кто-то лишает себя жизни самостоятельно, гневая богов. Это как повезет. Бывает, мы встречаем людей, с которыми тепло, а бывает выдумываем их себе, отчаявшись найти в реальности. Это как повезет. Иногда, закрывая глаза, я вижу Чонгука, который улыбается мне, но иногда я забываю, кто такой Чонгук. Иногда я навещаю Хосока, а иногда понимаю, что никакого Хосока не существует. Но я все равно с радостью бегу поутру к нему в больницу. Даже если ты самый лучший бегун рано или поздно ты упадешь. Так чего же терять? Беги.