Помнишь ли ты наше общее невеселое прошлое? Наверное, да. Его нельзя забыть.
А заснеженную, сверкающую золотыми фонарями Москву? Наверняка тоже.
Было позднее время, часов десять вечера. Я шла с тренировки домой, в лицо била метель, вокруг все кружилось в белом урагане на фоне черного неба. Я переходила мост через Москва-реку и поскальзывалась на тонком слое льда. Фонари ярко светили мне навстречу, желтые отблески ещё минуту стояли в глазах, куда ни посмотри. Под мостом уже давно застыла холодная вода, засыпанная плотным слоем снега. Позади и впереди меня быстро мелькали фары спешащих машин, вдали поочередно загорались то красный, то зелёный огни светофоров и в перерывах между ними лишь несколько секунд мигал оранжевый «глаз».
Сквозь постепенно утихающий буран я пыталась различить тёмную мужскую фигуру, одетую в тёплую куртку, чёрные джинсы и военные сапоги. Ты стоял, опершись локтями о массивные перила занесённого пургой моста. Ещё за несколько метров я замедляла свой шаг и спустя три долгих для меня минуты подходила к тебе, хотя могла все сделать за одну. Ты замечал меня краем глаза и поворачивал голову. В твоих каштановых волосах застревали крупные хлопья снега, волнистые пряди закрывали глаза от порывистого ветра, а на чуть приоткрытых губах виднелась корочка запекшейся крови. Откуда она была, знали только мы с тобой. Нас готовили, из нас хотели сделать первоклассных агентов, и мы выполняли приказы, но ты порой ослушивался, сопротивлялся, и страдал от этого. Это было жестоко, но мы знали, что все делалось ради лучшего.
Я приближалась к тебе и, сжимая пальцы от холода, улыбалась. Уголки твоих тонких губ приподнимались в ответной улыбке. Я дотрагивалась до маленьких кровяных подтеков и с сочувствием смотрела в твои глаза — ты же сразу отводил взгляд, и по лицу пробегала тень горечи.
— Джеймс, — тихо говорила я, опуская голову и прикрывая глаза.
Ты сразу отвлекался от мрачных мыслей — я чувствовала, как ты менялся — твоя сердитость исчезала. Ты приподнимал мою голову, легко прикасаясь к подбородку холодными пальцами, и мягко улыбался.
— Все скоро закончится, — убеждала я и тебя, и саму себя.
Когда
этому придет конец, руководить всем будем мы сами, и ты хотел этого всей своей душой. Кивнув, ты снова облокачивался о перила моста, и я в очередной раз рассматривала твои острые скулы.
— До этого еще дожить надо, — недовольно заявлял ты и с каким-то раздражением встряхивал головой — мешали волосы.
Терпения у тебя было не занимать, я давно уже поняла это. Повторяя за тобой, я опиралась о бетон, и, выдыхая горячие пары воздуха, глядела на погружавшуюся в ночь Москву. На Спасской башне куранты начинали отбивать одиннадцатый час, отголоски их переливавшихся звуков доносились до моих ушей, которые плохо закрывала шапка. Пора было бы уже купить новую, но руки не доходили. Ты украдкой поглядывал на меня, и это не ускользало от моих глаз. Я поворачивала к тебе голову, и ты нежно целовал меня, обдавая теплом мои ледяные губы. Вкус запекшейся крови смешивался с моей фруктовой помадой, которую ты всю забирал с губ, и после я вновь наносила ее. Чтобы через какое-то время вновь отдать всю ее тебе. Я надолго запоминала твой поцелуй, через который ты будто рассказывал мне обо всем, что чувствовал в этот день.
Я знала, каким пылким был твой характер, знала твою мятежную душу — я давно изучила тебя всего. И все же каждую проведенную с тобой минуту будто узнавала тебя заново и пыталась все это запомнить, я хотела этого, потому что всякий раз ты был неповторим. Ты удивлял меня тем, сколь быстро менялось твое настроение.
***
И когда спустя годы мы встретились в центре Нью-Йорка на той самой автостраде, я знала, что это был другой ты. И хотя в глубине души понимала, что, надев снаряжение врага и сражаясь на его стороне, ты не изменился сердцем, я не хотела верить своим глазам. Лишь потом, обрабатывая раны, будто открыла для себя очевидную вещь — я ошиблась — и начала убеждать себя в том, что пришла пора перестать видеть в тебе старого друга. Эта мысль преследовала меня вплоть до того момента, пока я не увидела Роджерса. Встретившись с тобой лицом к лицу, готовый принять смерть от твоих рук, он вернулся живым. В тот знаменательный для всех день я получила самое важное подтверждение того, что никто не смог изменить настоящего тебя. Ругая себя за малодушие и за то, что усомнилась в тебе, я поклялась, что отыщу тебя. Тайно, скрывая ото всех свои намерения, не наводя на себя подозрений — именно так, как нас учили.
Мы отстаивали интересы лидеров с противоположными взглядами на мир.
Наш долг звал бороться за честь и справедливость, которые в угоду себе трактовали наши организации.
Однако помня общее прошлое, которое через всю нашу непростую жизнь связывало наши судьбы, мы дважды подумаем, прежде чем, прищурившись, наведем друг на друга пистолеты. Обманывая и примеряя разные маски, мы найдем друг друга и только тогда остановимся.
***
Тебе говорят:
— Цель — Наташа Романофф. Приказ — ликвидировать.
А мне:
— Дело Барнса все еще открыто. Ты знаешь, что делать.
Так бывает, что некоторые приказы остаются невыполненными. Если бы мы знали еще наперед, что, не став во главе начальства, мы пойдем против него… Мы все еще живые дезертиры, и наши имена пока не вычеркнуты из общего списка.
В чем-то мы разные, где-то мы не правы, но каждый раз, вспоминая наше общее невеселое прошлое и заснеженную, сверкающую золотыми фонарями Москву, мы становимся ближе.
