Привет. Мы будем счастливы теперь и навсегда...

Писалось под Сплин - Романс. Осень. Промозглая, дышащая умиранием, жестокая. И здесь, в Лондоне, какая-то по-особенному отчаянная, безнадёжная, окончательная и бесповоротная. Нет, он любил Лондон. Всей душой. И возвращался сюда с радостью – из любых, самых солнечных и жарких стран, с пальмами, полуобнажёнными женщинами и совсем невесомой летней одеждой. Он менял все эти мимолётные и чужие летние радости на ставшие такими родными обложные дожди. Странное дело – они заставляли его впадать в депрессию, но отчего-то это чувство было родным. Болезненным, тягостным, но привычным и понятным. Поэтому в очередную депрессию он заворачивался, словно в кокон и смотрел в окно своей лондонской квартиры, буквально кожей чувствуя безысходность и пустоту каждой минуты. Если приходила бессонница, он не гнал её. Не ворочался в постели, наперекор ей, пытаясь уснуть. Нет, он повиновался её властным и тяжёлым рукам. Вставал, безропотно включал ночник и мерял шагами комнату. Разве имеет смысл прогонять бессонницу? Нет. Но вот выпить с ней – обязательное дело. Вот и сейчас его ладонь сжимала стакан. Алкоголь грелся среди стеклянных стенок от тепла его пальцев, но пить он не спешил. Боль и отчаяние не терпят спешки. Наоборот – их надо смаковать, растягивать. Он знал это лучше, чем кто-либо ещё. Ведь недаром и группу свою он назвал самым понятным для себя словом. Но мысленно он был очень далеко – в тех годах, когда ещё никакой группы не было. Вернее, не было этой группы. Были другие, бесшабашные, не такие успешные, где он был не таким, как сейчас. Единственное, что осталось с ним от тех далёких забытых времён – это его имя, фамилия и образ темноволосой девушки, лицо которой за давностью лет приходилось каждый раз собирать в памяти, словно паззл. Её звали Барбара. То ли в честь Стрейзанд, то ли в честь всемирно известной куклы. Но она не была похожа ни на ту, ни на другую. Она была совершенно иной – во всех смыслах этого слова. Тео перебирал в голове черты её внешности – тёмные волосы, тонкие руки, внимательные глаза, которые умели смотреть на него так сосредоточенно, хотя он и был тогда совсем молодым и явно не таким положительным, чтобы его можно было воспринимать серьёзно. А она воспринимала. Она любила его, и он это прекрасно знал. Они даже однажды оказались в одной постели после очередной вечеринки, откуда Барбара вытащила его уже под утро, как обычно, пьяного в стельку. Она была для него ангелом-хранителем. Но тогда он думал совсем иначе. Он не хотел привязанностей, избегал длительных связей. Ему не хотелось останавливаться на ком-то одном, точнее – на ком-то одной. И хотя она нравилась ему, всё же куда больше бесила своим стремлением быть всегда рядом и оберегать. Он всё время хотел вырваться из-под её ласкового контроля. Он говорил ей гадости, вёл себя, как последний мерзавец, унижал, заставлял не раз плакать. Она часто обижалась и уходила, но всегда ненадолго и всегда возвращалась назад, чтобы вновь и вновь смотреть на него своими внимательными глазами. Теперь ему было за всё это стыдно. Прожив столько лет, столько событий, столько женщин, он вдруг совершенно отчётливо осознал, что из всей вереницы девушек только одна она и воспринимала его именно таким, какой он был. И смотрела она так внимательно вовсе не потому, что хотела привязать к себе, а потому, что видела его гораздо глубже, чем кто-либо ещё в этом мире. Пожалуй, Барбара знала его гораздо лучше, чем он сам. А теперь по ночам его грызло чувство вины. Он всё время хотел извиниться, позвонить. Но всегда было стыдно и горько признавать свои ошибки. Он часто набирал её номер, но так и не нажимал кнопку вызова, терзаемый страхом. Он хранил фотографию Барбары в старой книге на одной из полок. И периодически доставал снимок, смотрел в глаза той, которая много лет назад любила его, и всё глубже погружался в свои мысли. Теперь он мог сказать, что любил её. Но поздно. Уже слишком поздно… … В этот вечер фотография темноволосой девушки со строгим лицом вновь лежала перед ним на столе. Повинуясь странному порыву, он налил не один стакан виски, а два. Один выпил сам, второй поставил рядом со снимком – для Барбары. Жаль, что она не притронулась, будучи всего лишь изображением на бумаге. Он плакал. С ним редко такое случалось, но если много выпить, расслабляешься, и… Он открыл её страничку в соцсети, долго вглядывался в аватар – там она улыбалась, что делала крайне редко. Он вглядывался в её черты и чувствовал, как его захватывает чувство вины, перемешанное с безумным желанием вновь оказаться рядом. Он нажал на кнопку «Написать сообщение» и на мгновение задумался. «Знаешь, я всегда любил тебя. Был дураком и не понимал. Но теперь я знаю. Мне стыдно и больно. Прости меня. Я хочу всё вернуть. Нет, не так. Я хочу начать новое. Но только с тобой. Потому что ты – лучшее, что было в моей жизни». Он напечатал это, залпом осушил очередной стакан и нажал кнопку отмены. Он так давно хотел ей написать всё это. Он столько раз пытался. Да вот только опоздал. Девушка с серьёзными глазами умерла ровно полгода назад.