О чем поет вереск

Искры перехода перестали колоть веки, и Мидир открыл глаза. Вересковые пустоши Верхнего румянились в утреннем свете, жадное солнце слизывало туман с низин — восход будто стягивал покров с утомленной ночными ласками красавицы. Мидир усмехнулся своим мыслям, усадил спящую девушку в седле поудобнее. Её имени он узнать не удосужился, да и зачем? Золотоволосая игрушка с пустыми голубыми глазами приелась так же быстро, как и покорилась. Волчий король потрепал по гриве вороного, понукая очнуться от хмари перехода и тронуться в путь. Ехать по земле людей, любуясь вереском, предстояло долго. Можно было и вовсе не брать коня, а пробить завесу междумирья близ Манчинга, однако очередную забаву лучше высадить поближе к ее дому и подальше от столицы галатского королевства, дабы не порождать ненужные сплетни о демонах Нижнего. Ей хватило нескольких слов, улыбки и поцелуя. Что еще нужно для Лугнасада? Праздник сбора урожая, полностью теряя в Мире Под Холмами свою практическую основу, оставался праздником дарения, свободы и любви как для смертных, так и для бессмертных. Он напоминал о главном, будоражил кровь, усиливал чувства, дарил отношениям легкость, а изменам — прощение. Когда от дороги до селения девушки осталось менее лиги, Мидир остановил Грома. Легко спрыгнул с коня в обнимку со своей ношей, завернул спящую в плащ и оставил на пригорке среди душистых цветов. Легкий выдох короля Благого мира — и морок от перехода перетек для нее в обычный сон. Мидир замкнул на девичьей руке толстый золотой браслет чуть выше ярко раскрашенных деревянных и бросил прощальный взгляд на милое круглое личико. Новое поветрие галаток начисто выбривать себе брови и укладывать волосы известковой водой заставило хмыкнуть, хотя к бесконечным кольцам на шее, к широким браслетам на лодыжках и запястьях волчий король почти привык. Девушка причмокнула и подложила ладонь под щеку. Золото блеснуло красным в теплых лучах восхода. В любой другой день могли бы напасть на нее недобрые люди, но только не в Лугнасад, время строгого запрета на любое насилие. Не в светлую неделю, когда останавливались даже войны во всех мирах. Мидир взлетел на Грома, и тот пошел знакомой дорогой. Может, в Нижний? Там ждет ласковая волчица… Нет, все же надо ехать в столицу. Эохайд просто так звать не станет. Зима шесть раз сменила лето с тех пор, как волчий король покинул Манчинг. Жизнь верхних — миг по сравнению с вечностью ши, но Мидир с теплом вспоминал то время, что он провел рядом с Эохайдом. Борьба за трон, борьба за признание королем — было чем заняться, есть что вспомнить. Нижний почти не знал войн. Драконы благих истреблены, фоморы не покидают морских вод, неблагих ничего не интересует, кроме собственных чудовищ и темной ворожбы. Только и осталось королю Светлых земель, что баловаться со стихиями да любиться с девками. Мидир сердито оборвал мысли: не дело владыке предаваться суетным раздумьям. Повеяло особо теплым, пряным ароматом согретых на солнце цветов, разнесся над вересковым полем звонкий девичий голос: — Черный всадник на черном коне! Ты явился от волчьего короля? Гром и ухом не повёл на человечью молвь, а ведь не особо любил людей. Мидир обернулся и замер, не в силах отвести глаз от незнакомки. Волосы струятся огненной медью, теплая зелень искрится в открытом взгляде, алые губы манят прикоснуться, лилейно-белая кожа без намека на веснушки словно светится на совершенном лице. Травянисто-зеленая туника и горчично-желтый плащ не скрывают изящества тела: узкой талии, крутых бедер, полушарий высокой груди — будто сама королева Лугнасада явилась в Верхний мир из сказочно прекрасной Грезы, давно канувшей в небытие. Насколько же разных девушек рождает галатская земля! Мидир спрыгнул с Грома, спросил вкрадчиво: — А вдруг я и есть волчий король? — Нет, вы не можете быть им, — девушка вздохнула, и словно облачко набежало на солнце. — Впрочем, как я не могу быть королевой галатов… Последнюю фразу обронила тихо и немного грустно, явно не для посторонних ушей, но волчий слух не подвел, и король отложил услышанное на потом. Незнакомка шла с такой естественной грацией, с таким спокойствием и сдержанной силой, что Мидир засмотрелся — и даже не сразу уловил движение и просверк металла, но незнакомка тут же махнула двум дюжим молодцам, выскочившим как по команде на край поля при намеке на опасность и спрятавшимся обратно по приказу хозяйки. Затем наклонилась, срезала ножничками пару цветков и бросила в наплечную сумку, из которой свисали кончики трав. Глянула искоса, явно ожидая услышать имя. — Зовите меня Майлгуир, — опомнившись, привычно представился волчий король земным именем. — И еду я в столицу. Может быть, нам по пути? — А меня зовут… Что вы делаете? Поддавшись внезапному порыву, волчий король выдернул ближайший кустик и протянул его девушке. Прекрасный с виду цветок оказался усеян колючками, куснувшими волчьего короля даже через перчатку. Пока Мидир потирал зудящую ладонь, печалясь о собственной глупости и о незнании имени незнакомки, травница глянула сердито, выхватила вереск и ловко вернула на место, похоже ни разу не уколовшись. — Руки бы вам оборвать! Дайте вашу флягу! Волчий король протянул требуемое. Девушка полила растение, и Мидир не поверил глазам — так благодарно вереск воспринял заботу. Посвежел, затрепетал, доверчиво потянулся к спасительнице. Приживется несомненно, и безо всякого магического вмешательства. — Мне иногда кажется, он поет, — пальцы девушки мягко прошлись по лилово-розовым лепесткам. Ветерок пошевелил цветы, поиграл рыжими прядями земной красавицы, обнял гибкий стан, донес до Мидира запах, будоражащий и сладкий. Он мгновенно забил ноздри, вскружил голову. — О чем? — хрипло спросил волчий король. — Я не знаю… И улыбнулась загадочно. Мол, знаю, да не скажу. Не скажет! Ему, который очаровывает с первого взгляда! — Может ли неуклюжий садовод узнать имя той, кому покоряются цветы и люди? — Меня зовут Этайн. Ответила безо всякого кокетства, а об имени отца или мужа умолчала. Вольные времена королевы Боудикки давно прошли, растворившись в памяти людей, теперь галатки прячут за спинами мужчин себя и свое мнение, а эта девушка казалась… свободной. Рыжеволосая красавица потерла руки, стряхнув землю. Мидир побулькал флягой, показывая, что в ней есть еще влага, и вылил ее в протянутые женские ладони — совершенной формы, достойные того, чтобы воплотить их в мраморе. — Может, добрая госпожа Этайн покажет мне, где набрать воды в дорогу? Поскольку «добрая госпожа» промолчала, Мидир с деланным огорчением осведомился: — Я не заслужил подобной милости? — Простите меня за миг сомнения, — смущенно ответствовала она. — Слишком близко там камни… — Камни? Какие камни? — не сразу понял Мидир. — Димайда и Грайне… — Этайн смущенно опустила глаза. — Первых влюбленных! — усмехнулся он. — Прекрасная госпожа, я не потребую возлечь со мной! — Обещаете? — Обычно девы жаждут обнять меня. Я подожду, пока не попросите сами. — Разумеется, столь прекрасный мужчина, пленяющий сердца! — в этих словах было лишку меда, чтобы волчий король поверил. — Я попрошу, конечно, попрошу! — подняла глаза, обожгла хризолитовым огнем. Сердце Мидира заколотилось, сомнения вылетели из головы, а Этайн рассмеялась: — Как только мир перевернется! — и пошла вперед. Мидир замер на месте, вне себя от столь интересных и непривычных ощущений, затем мягким волчьим шагом двинулся за уходящей. Скромная сумка травницы, плащ из простой холстины, а вот обувь, ожерелье и пояс дорогие и изысканные. К тому же охрана… Он догнал Этайн и пошел рядом. Гром послушно вышагивал в поводу. — Знатная госпожа — и травница? — Госпожа — травница, да. Но почему вы решили, что знатная? — А ожерелье? — Подарок, — Этайн ласково погладила медовый янтарь, и сердце волчьего короля сжалось от непонятной боли. — Какая вам нужда собирать травы? — Мне — никакой. Просто помогаю людям. Неужели вы никогда ничего не делали просто так, для себя? — Я только что просто так сорвал цветок, однако вам не понравилось, — Мидир задумался. — Я много чего делал ради долга. А просто для себя… Я бы хотел спасти брата, — сорвалось с языка неожиданно и печально. «Но не смог», — недосказанность горечью замерла на языке, царапнула небо. Этайн обернулась, всмотрелась в его лицо, схватила за руку: — Простите меня за глупые расспросы. Я не хотела вас так огорчить! Сейчас! Вот, смотрите, что я нашла. Такая редкость! Знаете, что это? Она порылась в сумке, достала сверток, развернула холщовый лоскуток… — Я вижу корешок, похожий на искривленного человечка, — честно признался Мидир. — Мандрагора! Это же мандрагора, причем мальчик. Видите? — погладила Этайн утолщение в верхней части и стряхнула остаток земли. — А почему не пляшет? — прищурился Мидир. Этайн вздохнула. — Он способен на многое, но танцевать не может. Лечит от тяжких болезней, поднимает немощных… — А еще избавляет от бесплодия, — подхватил Мидир, припомнив балладу верхних, которую любил распевать младший брат, как и то, что бегают и кривят рожи мандрагоры только в мире под холмами. Этайн медленно и словно бы недовольно убрала корешок обратно. Мидир, поймав ее взгляд, хитро улыбнулся: — Однако первый, с кем разделит ложе красавица, выпившая его настой, умрет. Так, кажется, говорится в вашей легенде? — Байки! — отмахнулась Этайн. — Люди всегда все искажают. Королева не могла иметь детей, что печалило ее мужа. Лекарь приготовил отвар и предложил позвать первого встречного, коим хотел стать сам. Король согласился вначале, но прознал об обмане и убил лекаря, который опаивал его любимую не тем зельем. А после она сразу зачала. — Да? Мне говорили иное. Лекаря убили уже после любовной ночи. — Нехорошо обманывать, — сухо возразила Этайн то ли про историю, то ли про его слова. — Но ведь этот человек любил, — продолжил Мидир лишь из желания настоять на своем. — Невероятно, сильно! Так, что жизнь готов был отдать за свою страсть! — Видимо, это был не просто лекарь. — И не просто любовь. Великая любовь, та, что случается раз в столетие, — Мидир легонько подул в сторону Этайн. Ни затуманенных глаз, ни приоткрытых губ, ни дрожи в руках — предвестников любовной истомы. Он подул сильнее, шевельнул пальцами. — Но она любила другого! Разве не достойнее отказаться? — спросила Этайн, недоуменно поведя бровью на его манипуляции. — Отказаться от неё? От своей любви? Невозможно. Жизнь отдать возможно, а отказаться — нет. — Думаю, именно поэтому та женщина выбрала мужа. Мужчину, готового отдать её другому ради её же счастья. — Отдать?! — возмутился Мидир. — Это глупо и неправильно! Мы спорим ни о чем! — Мы пришли, — Этайн повернула в густой лес, давно сменивший вересковое поле, и упругие ветви сомкнулись за ее спиной. Двое стражей, тащившихся поодаль, уселись в пыли дороги, видимо зная путь хозяйки и не смея мешать. Может, и ему стоит уйти? Намотав поводья на ветку дерева, Мидир приказал Грому стоять смирно. Конь фыркнул насмешливо и потянул зубами за одежду. Волчий король вырвал сюрко и ринулся следом за женщиной. Обходя камни Димайда и Грайне, с сожалением посмотрел на отполированную телами каменную поверхность с удобной ямочкой посередине. Этайн, присев на корточки перед ручьем, достала из сумки тряпичную куколку. Улыбнулась Мидиру застенчиво, оправила шелковое платьице на куколке, шепнула ей что-то и аккуратно усадила в мягкую травку. — С ней источнику будет веселее. Я всегда приношу что-то взамен. Люди редко руководствовались законами мироздания, предпочитая брать все и сразу, и Мидир удивился: — Почему? Почему вы думаете, что нельзя брать просто так? — Потому что нельзя! Оби-и-идится. Этайн окунула пальцы в ключ, бурлящий в густой траве. Зачерпнула хрустальную влагу и отпила прямо из ладошки. Мидир откровенно залюбовался ею. Солнце, скользя яркими косыми лучами через листву дерев, золотило длинные волнистые пряди; капли срывались с ее ладони и падали в изумрудную зелень пылающими алмазами. Мироточили травы, заливались птицы, стрекотали кузнечики, тихой лаской дышал лес… Этайн стряхнула последние брызги с пальцев: — Холодная какая! — открыв сумку и отодвинув вереск, достала флягу. — Я помогу, — Мидир сорвал перчатки и перехватил флягу. Огладил женские пальцы будто случайно, по-звериному ощутив ток крови под нежной кожей. Этайн чувственна и чувствительна, но не догадывается насколько. Очаровательна и свежа, и не прикрывается именем мужа… Пламя в волосах и в сердце, слишком вольное для женщины Верхнего мира. Так все же свободна или лишь считает себя таковой? Лугнасад только начался, получить бы ее разрешение — и семь вересковых дней могли бы пройти очень весело. Волчий король призвал к памяти влюбленных. Не зря же рядом находились эти каменюки? От потока магии заискрился воздух, а прелестница оставалась все так же невозмутима! Что это за смертная, на которую не действуют любовные чары ши?! — Вы горячий. Не болеете? — Этайн прервала его мысли. — Я горячий всегда. Потрогайте, — Мидир прижал к горевшему лбу прохладную женскую ладонь. — Однако лечение мне не помешает, — прищурился, притягивая силу Нижнего мира. Дохнуло холодом, зашевелились травинки, закрутилась спираль магии… Но тут застучали копыта, зашуршали колеса, послышалось: «Тпру-у-у!» Этайн высвободила ладонь, и Мидир отпустил волшебную силу. От дороги позвали два женских голоса: — Этайн! Госпожа Этайн! — Ой! Иду! Простите, я так задержалась, — подхватила она сумку и устремилась вперед. — Да! — обернулась она так, что среди ветвей было видно только ее лицо. — По этой дороге все вверх и вверх, и к обеду вы будете в Манчинге. — Где живешь ты, красавица? — В столице! — хихикнула Этайн и окончательно растворилась в зелени. Еще одна причина поспешить в Манчинг. Мидир вышел на дорогу, но никого уже не увидел. Гром переступил с ноги на ногу, ткнулся мордой, вновь насмешливо фыркнул в плечо. «Смейся, смейся над королем», — буркнул Мидир, поглаживая искрящуюся на солнце шею вороного.