О чем поет вереск

Этим вечером Мидир пригласил Этайн ужинать в трапезную. Глаза ее сияли, медные пряди, частью забранные, частью — небрежно распущенные, сбегали волнами до колен. Лангерок с лейне, простая одежда ее края, подчеркивали красоту той, чьи движения стали еще женственнее, улыбка — загадочнее и мягче. Она — с гордостью подумал Мидир — за девять лет узнала и запомнила не только имена волков, но и имена их жен, детей и родителей, помогла не одной семье и устроила не один брак… Королеве, по установленному порядку, полагалось сидеть «с другой стороны стола» — в том случае, если король ужинал со своим Домом. Стол этот был очень длинным, Мидир даже не подозревал насколько. Лишь с появлением Этайн он понял, что всегда не нравилось Синни, лишенной возможности общения с мужем и детьми. Но Мидир терпел, не желая нарушать традиции, хотя быть разделенным с Этайн даже на час-другой, не иметь возможности перекинуться словом, вдохнуть родной сладкий запах, невзначай коснуться руки, подкладывая что-нибудь на тарелку или доливая в кубок, оказалось сущей мукой. Этайн никогда не показывала, что ей тягостно или неудобно; никогда ни о чем не просила, но Мидир чуял: все это нравилось ей не больше, чем ему или его матери. Советнику, чтобы понять эти тонкости и кое-что придумать, понадобилось полгода. В один из вечеров он постучался в королевские покои с манускриптом столь древним, что не рассыпался он только благодаря магии. Зачитал пару параграфов, будто лишь для Этайн: что все в Нижнем мире свивается в кольцо; что Дом Волка первый среди равных, почитаемый больше других, но и несущий большую ответственность… Затем, оборотившись к раздраженному Мидиру, спросил, не хочет ли благой король что-либо изменить в старых правилах, писанных еще Нуаду? Услышав, что слова предков вполне устраивают его, Джаред поклонился и ушел с обычным непроницаемым видом. А вечером в трапезной вместо длинного прямоугольного стола появился огромный и круглый. Советник сначала предложил сесть волчьему королю, а потом обвел вокруг счастливую Этайн и усадил «с другой стороны» — то есть рядом с Мидиром. Она, сняв туфлю, коварно водила босой ступней по ноге волчьего короля и выглядела при этом совершенно безмятежно. Мидир чувствовал ее касание так сильно, словно был полностью обнажен. Хватило его выдержки ненадолго, и вечер закончился очень быстро. Это был тот редкий случай, когда они воспользовались гостевой спальней, не в силах дойти до своей. Отныне мест за общим столом не хватало, но волки безо всяких обид чередовались, рассаживаясь то за отдельными столами, то за главным, королевским. Мэллин, который раньше вечно усаживался, где его душеньке угодно, лишь бы не на подобающем ему месте — рядом с Мидиром — находился теперь почти всегда близ Этайн. Сегодня она что-то настоятельно выпытывала у него. Брат кривился, а потом с набитым ртом показывал, что не может ни слушать, ни говорить. Не задумывал очередную каверзу, не дерзил советнику, не препирался с Лианной… Иногда клевал носом, словно засыпая на ходу. Мидир злился все больше и больше и уже готов был спустить с него шкуру, дабы узнать, что стряслось. Но Мэллин будет молчать и со спущенной шкурой! Алан был где-то рядом, привычно незаметен, Джаред — невозмутим, за напускным спокойствием Джилроя таилась грусть. Фордгалл нахваливал еду, замок и воздавал должное ответственности волков, ставя в пример другим Домам. С явным намеком поглядывал на принцессу Солнца, с которой успел перемолвиться утром, поймав ее одну на крытой галерее.  — Я лишь желаю тебе счастья и не в силах смотреть на твои терзания! — Фордгалл прижал руки к груди, потом развел их плавным жестом. — Разве я дал повод сомневаться в своей дружбе?  — Нет, конечно же, нет! — встрепенулась Лианна, перестав теребить рукав золотистого блио.  — Так прими совет друга: не мучай ни меня, ни его. Мне известно о твоих чувствах! И я обещаю относиться к ним бережно, раз принцу Неба не дано разделить их… — И ты все равно готов взять меня в жены? — недоверчиво спросила Лианна. — Ты знаешь о моих чувствах к тебе, не можешь не знать! — в глазах лесного вспыхнул рыжий огонь. — Ты выполнишь волю королевы-матери, я же сделаю все, чтобы твоя жизнь была полна радости. Поверь мне, иногда браки, заключенные по расчету, куда спокойнее и счастливее браков по любви! Таков брак моих родителей. Лианна отошла к парапету и долго молча следила за полетом ласточек между башен Черного замка. Ответила, не глядя на Фордгалла:  — Я почти готова принять твое предложение. Прошу об одном — дай мне время.  — В твоем распоряжении вечность, моя принцесса, — сощурил тигриные глаза лесной принц… Однако выглядел Фордгалл так, словно вечность прошла и Лианна уже согласилась. Она притихла, даже волосы не золотились, а отливали тревожным серебром. Глаза ее потемнели, став из светло-янтарных темно-карими. Но солнечная принцесса ничем не выдавала своих чувств, лишь Фордгаллу уделяла чуть больше внимания, чем Джилрою. Поймала брошенный Мэллином пряник, осторожно положила около тарелки, явно подавив желание бросить обратно. Погладила, а есть не стала. Этайн смотрела на Лианну, молчала и печалилась. Мидир пожалел, что все же выпустил ее из покоев, и под благовидным предлогом увел обратно. Незачем ей переживать чужие огорчения и грустить из-за чужой грусти!..  — И как Лианне было не страшно бродить по лесам? А дикие звери? — повернувшись к Мидиру, спросила Этайн.  — Страшно? — усмехнулся Мидир. — Перед солнечной девочкой падают на колени все звери этого мира.  — Но не люди…  — Что тревожит тебя? — не выдержал волчий король.  — Кроме того, что Черный замок в осаде?  — Это было не раз. Этайн с сомнением покачала головой. Жена права: именно такого еще не было, задумался Мидир и решил хоть немного успокоить ее.  — Мы отдали девятую стену Черного замка сознательно. Пусть верхние ломают ее месяц-другой. А потом им придется перебираться через ее камни каждый раз во время атаки! Восьмую же одолеть невозможно. Зима придет быстро, а она — время волков. Верхние постоят с полгода и уйдут откуда пришли. Клянусь тебе, я сделаю все, чтобы потерь среди моего и твоего народа было как можно меньше.  — Теперь твой народ — мой народ, а твой Дом — мой Дом. Но все же, все же… — вздохнула Этайн, теперь смущенно. — Я понимаю, путь на родину мне теперь заказан, но мне очень не хватает близких. Словно часть моего сердца осталась там, в Верхнем. И еще…  — Не томи, любовь моя.  — Волки знают, из-за чего… вернее, из-за кого эта война?  — Поскольку боевой клич галатов «За Этайн!», скрыть причину очень трудно. Почти невозможно, — как мог серьезно ответил Мидир.  — Но… как это?! Ко мне стали относиться даже более уважительно. На меня никто не бросил ни одного косого взгляда, меня ни в чем не упрекают!  — Вокруг тебя волки. Кто из них посмеет упрекнуть свою королеву? Да и в чем? В том, что она прекрасна и добра, или в том, что вызывает желание? Ты просто не можешь принять, что тебя любят. Очень любят. Зверски, как говорит Алан, и по-волчьи. Волк уже любит тебя, — коснулся он медно-рыжей прядки, поймал теплый взгляд. — Волк будет любить тебя до конца этого мира.  — Мидир, — смущенно протянула Этайн. И смолкла, опустила веки, спрятав хризолитовое тепло. — Это слишком много. И слишком страшно. Люди редко любят до конца своих дней, — и опять вздохнула.  — Я буду собирать твои вздохи и нанизывать их на свою память, — шепнул ей в ушко Мидир. — Но вздохи не разговаривают.  — Я прочитала про наказания. Лишить жизни может король, принц и королева… — прижалась к его плечу Этайн.  — Потому что они знают цену жизни и не раз подумают, прежде чем…  — А маленьких волчат тоже наказывают? — прервала его Этайн. ***  — М-м-мидил, — крупная слеза скатывается по щеке маленького волка. Мэллин смахивает быстро, но на подходе уже вторая. Ухо красное, и кровь течет по щеке.  — Мидил, я не понимаю!  — Чего тут понимать, олень безрогий?! Помогать лечением запрещено, да и сложно проникнуть в чужую ауру. Но Мидир часто нарушает правила. Он осторожно касается ладонями пострадавшей лохматой головы.  — Мэрвин просто не рассчитал сил. А ты его укусил, теперь он бешеный тоже…  — Тоже? — морщит лоб Мэллин. — Но я же остоложно кусал! Не до клови! Но он так закличал! Я тоже испугался! Мидир, не удержавшись, хмыкает: испугался, герой!  — Может, может, э… я случайненько плокусил его луку? — Мэллин, позабыв о боли, улыбается, радуясь заботе брата.  — Случайненько, Мэллин?! Да ты кинулся ему под ноги! А он возвращался с тренировки! И кто тебя просил? Видел же, он в доспехах! Серьезный!  — Я тоже, я тоже сельёзный! — надувает щеки. — У меня было дело, Мидил!  — И что это было за дело, мелочь пузатая?  — Очень важное дело! Я хотел догнать солнечного зайчика! ***  — Наказывают, — улыбнулся Мидир воспоминаниям.  — Даже маленьких принцев? — охнула Этайн.  — Для принцев все еще строже. Но заведует всеми наказаниями теперь Алан. А он каждый раз переживает за волчат, как за своих детей, и не будет причинять боль. К тому же на волках все быстро заживает.  — Но им больнее, чем людям, — печально улыбнулась Этайн и замолчала.  — Что, моя любовь? Говори еще, я не кусаюсь! — именно сейчас он прикусил ей ушко. — Хорошо, прямо сейчас кусаюсь, — прихватил он еще и плечо.  — Ты очень бережен со мной, мое сердце. Но… ты можешь подумать дважды, прежде чем наказывать своего сына? Нет-нет, не волнуйся, это просто вопрос, — подметила Этайн его настороженность. — Я знаю, ты не очень этого хочешь… Вернее, совсем не хочешь.  — С тобой в моей жизни меняется многое, любовь моя, — потянул ее к себе.  — Подожди, Мидир, подожди! — остановила она его пыл. — Значит ли это, что у моего ребенка будет такая же белая кожа? И теплые черные волосы?  — Скорее всего. Мы, все трое братьев, очень похожи на отца.  — И серые волчьи глаза? — поцеловала она в щеку.  — Глаза у нашего ребенка я хотел бы видеть твои, мо гра. Губы, — он помолчал, словно в раздумьи. — Губы можно тоже твои! Этайн рассмеялась, как прежде, счастливо, радостно и беззаботно.  — Но если вдруг ты понесешь, — не удержался Мидир, выговорив эти слова так серьезно, что она сжалась в комок, — я буду очень рад этому…. Когда Этайн, поцелованная во все похожие и непохожие на будущего ребенка места, уснула, Мидир проверил брата магическим зрением. Мэллин так и не покинул трапезную. Впрочем, как и многие, словно предчувствуя, что подобных тихих вечеров осталось очень и очень мало. Внимание Мидира привлекли переговаривающиеся в уголке Джаред и Алан.  — Нет, Алан, нет, он просто невыносим! Что бы ты ни сказал, будь уверен, наш неуравновешенный принц не оценит! Еще и посмеется над тобой! Лучше не лезь! — советник непривычно раздражен и сердит.  — Джаред, я думаю, ты преувеличиваешь, — мягкий тон Алана ужасно дружелюбен, но не может скрыть любопытства. — И мне бы хотелось наконец пообщаться с принцем лично. К тому же такой повод… Джаред громко клацает зубами.  — Повод, как обычно, оглушительный. Похоже, вчера Мэллин тоже развлекался песнями. И без всякой грозы. Что погнало брата выть в ночь? Мидир подозревал, что причина та же, что чуть не вогнала в сон-жизнь. И это означало: Мэллин её осознавал. Впрочем, на прямые вопросы брат все равно не ответит, особенно если его действительно что-то пугает. Пока Мидир отвлеченно размышлял, начальник замковой стражи направился к принцу, задумчиво стоящему у камина. Мэллин, крутивший в руках кубок с вином, вскинул глаза на подошедшего Алана.  — Привет?  — Доброго здоровья, мой принц, — Алан склонил голову. — Позвольте заметить, ваш сегодняшний концерт ощутимо отличался от прошлых и был особенно…  — Раздражающим? Неуместным? Беспокойнее обычного? Что, уши заболели или стены Черного замка начали обваливаться?  — Не сочтите меня дерзким, — Алан мягко улыбнулся, его просто невозможно счесть дерзким! — Но вчера ваша песня звучала особенно печально. По долгу службы я обязан поинтересоваться: существует какая-то угроза, о которой я еще не знаю?  — По долгу службы? — брат затряс головой. — Кто ты, волк? Я знаю тебя? Нет, я не знаю тебя. Да, я не раз видел тебя, но мой брат не соизволил нас познакомить — так с чего мне помнить твое имя? Мидир впервые за долгое время испытал чувство неловкости, тем более удивительное, что неловко было за брата перед Аланом.  — Меня не представили вам, мой принц, потому что у нашего короля слишком много забот. Простите, что вызвал это затруднение, — положил руку на грудь Алан. — Я тоже вижу вас достаточно часто, а слышу и того чаще.  — Надо сказать, знакомый незнакомец, ты умеешь быть загадочным, — Мэллин хмыкнул, вглядываясь в собеседника. — Но я не волчица, хотя нас и связали песни под окнами. Давай исправим досадное недоразумение, прежде чем пойдут слухи, что я не даю тебе спать по ночам!  — Не пойдут, не беспокойтесь, — смягчил Алан задиристые слова Мэллина дружелюбным тоном. Кивнул: — Алан, имеющий должность начальника замковой стражи и не имеющий рода. Позвольте поинтересоваться еще раз, мой принц, существует ли угроза вашей безопасности? Мэллин поглядел на Алана с подозрением, а Мидир насторожился: вдруг скажет, хоть намеком?  — Приятно наконец познакомиться. Но не уверен, что в обязанности начальника замковой стражи входит выслеживать ночные страхи и тени будущего! Не рассчитывай, что я подкину тебе работу поинтереснее, чем проверять посты или разнимать сцепившихся волков, — улыбка Мэллина была по обыкновению насмешливой, но Мидир чуял: шерсть на загривке брата стоит дыбом не первый день.  — И все же подумайте, мой принц. Черный замок — место загадочное. Куда загадочней, чем любой волк, даже знакомый незнакомец. Иногда он может помочь удивительным образом. Ко мне вы можете обратиться в любое время дня и ночи.  — Я учту, — Мэллин залпом выпил вино, со стуком поставил кубок на каминную полку, — если не забуду, — добавил нарочито нетрезвым голосом. И ушел! Просто ушел — и всё! Не дерзил, не насмешничал, а ведь повод был знатный. Теперь Мидир знал точно: брат не напуган, брат в ужасе.