О чем поет вереск

Бум-м-м… Бум-м-м… Бум-м-м… Так начиналось и заканчивалось каждое нападение. Стучали снаряды из баллист и катапульт. Ударялись в магический купол над восьмой стеной, вспыхивали гигантским ярко-синим цветком и гасли. Значит, галаты отошли на должное расстояние: уничтожение механических воинов отдавалось болью в тех магах, что управляли ими — как среди волков, так и среди галатов — а под осколки камней мог попасть любой. Мидир оглянулся и увидел, как от рва, тяжело шагая, расходились к лесу и Черному замку механесы: черные — нижних, индиговые — верхних. Глубокие воронки и рытвины уродовали широкое поле перед цитаделью волков. Горизонт морщился дымом, чернел облаками, а все же через гарь, копоть и тучи пробивалась перламутровая зелень заката Светлых земель. За волчьим королем, вошедшим в замок, гулко хлопнул подвесной мост. Звериная морда презрительно оскалилась в небо. — Пять домов вот уже девять лет предоставлены сами себе, — волчий король отправил мыслеслов Джареду. — Это если их зацепило скрученным временем. Может, как для галатов, время сложилось в девять дней? Думаю, на неблагих и вовсе не отразилось, мой король. Возможно, никто не знает о том, что за война идет на землях дома Волка. — Даже если так. Даже если неделя, месяц… — Мой король, Степь вновь сцепится с Камнем, а Лес — с ними обоими. Может, привлечет Огонь. Им полезно выпустить пар. Мы все уладим… Идите к ней, — прозвучал голос Джареда. — Галаты отошли, а волки полны сил, уверены в победе и в своем короле. Хорошо, что уверены. Мидир тоже был уверен. Просто… Все было странным. Вот уже две недели продолжалась эта война, которую быстро начали называть «Призрачной». Возможно потому, что и галаты, ни волки не воевали в открытую. Мидир принял негласные правила игры: воюют механесы. Правда, первое время на стены лезли тролли и виверны. Рвались так, словно за воротами цитатели находились их дети. Виверны и тролли окаменели, и волки не стали убирать тела. Глаза убитых благих созданий были мутны, словно все еще полны магии. Потом разъедающим ядом полез темный огонь. Замок застонал, жалуясь своему королю, и Мидир выпустил черную магию. Магию запретную, личную, которая могла уничтожить все… Волки отступили, девятая стена опала, словно морская пена, но разрушение дальше не пошло. Вот только магии у волков осталось мало, словно кто-то слил запруду, оставив лишь слабый ручеек. Но всех созданий Нижнего мира, живущих на землях дома Волка, Мидир, не желая подставлять под случайные выстрелы, смог поместить в междумирье. Восьмая стена держалась прочно. Девять магов занимались только защитой замка. Что такое девять лет для ши?.. Мгновение, поделенное на двоих. Радость узнавания, нежность чувств, зарождение традиций. Проводы ласточек по осени, любование нежным цветом вишни, что облетит к вечеру весеннего дня, озаренный ясным светом день и полная темной страсти ночь. Первые подснежники с юга, с морского побережья, по традиции принесенные супруге. А еще работа, работа и работа. Мир так мир, но копить силы и создавать механесов Мидиру не запретит никто! …Девять лет — вышел и этот срок. Сидящая женщина подняла взгляд на Мидира и сразу опустила, спрятала хризолитовую печаль. Заметил бы он ее настроение раньше? Не знают и старые боги. Солнце запылало в медных волосах… В двадцать лет возраст «человечки», как называл ее Мэллин, замер. Она достигла расцвета своей красоты. Нижний всегда выявлял людскую суть, и чистота души Этайн засияла во внешнем совершенстве. Лишь пламенность чувств и переменчивость нрава уверяли Мидира: перед ним существо из плоти и крови. — Кто огорчил мою королеву? Кто посмел обидеть тебя? Из-за кого пролились эти слезы? — Ты… — Я?.. — Нет-нет! — все так же не глядя на него, поправила инкрустированные изумрудами браслеты, изготовленные Мидиром своими руками, без помощи магии. Потом качнула сережку, привычным жестом коснулась змейки, словно собираясь с мыслями. Положила ладони на колени и глаз не поднимала, значит, решила умолчать о главном: — Ты слишком много времени даришь мне. Ты должен думать о своем народе, о своем королевстве! Мидир присел подле, подхватил изящные кисти Этайн, поцеловал пальцы, прижал к щекам. — Ты — мое королевство, — поймал настороженный взгляд и посерьезнел. — Говори! — вырвалось слишком резко. О, теперь она просто замолкнет. За прошедшие девять лет многое он понял про жену. К примеру, его королева совершенно не повинуется приказам. Мидир сжал зубы, выдохнул и произнес спокойнее: — Я прошу, моя прекрасная. Что тревожит тебя? — Это из-за меня? Эта война, эта осада из-за меня?! — мокрые ресницы вскинулись досадливо, и Мидир уловил в непритворном огорчении отзвук иного чувства. Кто-то поступал неправильно, настолько неправильно, что ей было больно до слез. — Продолжай, — произнес Мидир, прося больше словами, чем голосом. — Ведь это не все? — Как он может? Ведь Эохайд твой друг! Наш земной король! Как он может желать твою жену? — К… как ты узнала? Кто сказал тебе?! Мидир вскочил, задыхаясь от злости. Этайн вместо ответа опустила голову, но волчий король четко увидел ее мысль: страж, балующийся на посту пустыми россказнями! Подтянуть к себе за эту же нить, швырнуть под ноги от порога королевской спальни — меньше мига. В широко распахнутых серых глазах нет просьбы. Оцепенение, страх, ужас — словно волк уже умер. Механических слуг Этайн боялась, а эти волки… трепачи! Слов, видно, им мало. — Не при мне! Они говорили не при мне! — испуганно вскрикнула Этайн. Волчий король прошелся по щеке провинившегося не пальцами — когтями. — Мидир, нет! Заклинаю тебя нашей любовью, не надо! Не убивай! Он отпустил занесенную для смертельного удара руку. Слишком часто за это время Этайн видела его гнев. Не пугалась — о боги, которых нет! — но расстраивалась. Однажды убежала в башню, где наткнулась на статую Синни. Воспоминания о ее страхах были самыми неприятными за эти годы. Пугать Этайн Мидир хотел меньше всего и научился сдерживать себя ради нее. — Если ты просишь, моя красавица. Слова прозвучали достаточно ровно. И ничего, что металл звенел в голосе. — Ты ведь не сможешь его вернуть из небытия? Так не торопись убивать, любовь моя! Мое сердце, зачем? Зачем ты так торопишься со смертью? Смотреть в глаза Этайн стало невыносимо, и Мидир просто прижал ее к себе, смиряя дыхание и удары сердца. Его королева и так излишне печалилась последнее время. И он уже не мог оградить ее от тревог. — Моя дорогая, прости. Прости, что огорчил тебя. Я никому не позволю причинить тебе вред. — Так сильно не позволяешь, что меня сторонятся в этом замке все, — Этайн прижалась виском к его груди, привычно устроила на ней сжатые кулачки. Все, кроме Мэллина и Вогана. Это было правдой, поэтому Мидир не ответил, лишь погладил напряженную спину Этайн. Втянул воздух, бросил в сторону тому, кто всегда находился рядом: — Джаред, покажись уже. Тот вышел из-за поворота, сложил руки на груди. — Мой король, моя королева, — легкий наклон головы. — Чего пожелаете? — Забери это убожество и уйди сам. — Я закрою беседку, — ровно ответил Джаред, бросив взгляд на Мидира, придерживающего Этайн за талию. — Не тратьте силу: она вам пригодится. Советник поставил искрящийся купол и потащил за шиворот волка. Тот, почти распрощавшись с жизнью, идти уже не мог. Но говорить Джаред мысленно не перестал. — Мой король, выслушайте меня. — Что тебе, Джаред? — Она говорила об Эохайде. — И что? И что?! Мне кажется, мы закончили этот разговор девять лет назад! — Можете обманывать себя и ее сколь угодно долго. — Джаред, ты мне надоел. — Ты изолгался, Мидир, и сам поверил в свою ложь. А ведь так она думает о тебе! — Ты беспокоишься об Этайн? — Конечно. Но прежде я беспокоюсь о моем короле. Моем друге. — Глянь, как там наши земные друзья. — Пока вас не было, поменялось мало, — выдохнул Джаред и продолжил уже ровно: — Притихли к вечеру… — Разведчики вернулись? Подробно. — Да, и смогли посчитать палатки в их лагере. Воинов около двадцати тысяч, и все готовы биться насмерть. Для них наши девять лет прошли незаметно, как девять дней. — Время отпечатается на тех, кто вернется. — Если вернется. Хотя пока лупят друг друга наши и их механесы. Не представляю, как вы это успели, до каких глубин опустились, но мы можем сдерживать натиск почти без потерь. А ведь на их стороне и виверны, и тролли. — И кое-кто слишком часто баловался с магией в эти годы. — Без управления механесы могут немного. Вот только магов мало. — Волков тоже мало! — Именно. Мэллин говорит, что готов, и рвется в бой. Он мог бы заменять вас хоть иногда. Даже вам, мой король, нужен отдых. Я так понял, ночами вы не спите. — Ты прекрасно осведомлен, чем заняты мои дни! Механесов было бы больше, если бы мои безголовые родственники сдерживали себя, а не лезли на новые уровни магии! — Я сожалею, что задуманные обманки не пригодились для галатов. И нет. Брат же ваш… — Нет. Нет, нет и нет! — Мой король, ваше слово… все обман: и война, и любовь, — неожиданно горько обронил Джаред. — Говори, — решился Мидир. — О чем ты опять молчишь? — Любовь Этайн прекрасна, прекрасна в своей силе. Но она неизменна. Все так странно, мой король… Простите мне мою дерзость, это все усталость. Но она, думая, что любит мужа, любит вас. Вы любите ту Этайн, что повстречали в Верхнем, но она уже не та. Полная гармония!.. Когда же Этайн узнает правду… — Не узнает! А скажи ей кто… — притянул к губам Мидир пальцы Этайн, порадовался улыбке. — Не поверит. — Что… — пошевелилась Этайн, согрела дыханием шею. — Ничего, моя радость. Ничего. Хватит слов и огорчений. Усталость двухнедельных боев накопилась, и он только хотел обнять Этайн. Но… Желание привычным огнем разлилось по венам, и Мидир тут же забыл и об упрямом советнике, и о глупом, не в меру болтливом волке. Была только женщина, покорная ему. Прильнул к доверчиво приоткрывшимся губам. Зарылся одной рукой в медные локоны, другой обхватил стройный стан, ощутил знакомый изгиб, две забавные ямочки чуть ниже талии. Не хотелось никаких изысков, просто — ощутить ее тепло. Провел рукой по шелковой внутренней стороне бедра, так, как нравилось Этайн, приподнял колено повыше, и она ахнула тихонько. Он осторожно, подавляя шум в ушах, приспустил кружевной лиф, провел приоткрытыми губами по плечу, с каждым поцелуем все больше ощущая ее желание, ее трепет. Ее любовь. — Скажи мне, — прошептал Мидир, не отрывая взгляда от потемневших зеленых глаз. — Скажи мне, мой Фрох. — Иногда слово все-таки надо услышать? — с прежним полузабытым лукавством спросила Этайн. — Мне тоже. Тоже!.. Мое сердце… Люблю тебя, люблю, люблю! Потом была мучительная нежность и предательский стук сердца, почти заглушивший вину. Падение в бездну, куда он летел вместе с любимой… Всхлипы Этайн на его плече слышались отдаленной мелодией. Плывя в мареве этой мелодии, в безумстве единения, он услыхал отчаянный шепот: — Ты… тоже. Ска-жи… Ты никогда не гово… Когда она успела так врасти в него: в его жизнь и тело, в его память и мысли? Когда ему захотелось делить с ней все: радости и горести, дни и ночи? Все было связано с ней — и прошлое, и настоящее. И будущего Мидир тоже не мог помыслить без нее. Что же это, если не… — Мо гра, Этайн, — вырвалось быстрее, чем он успел остановить себя. — Любовь моя! Последний луч резанул по глазам багрово-красным. Вина промелькнула в сознании и погасла вместе с солнцем. Этайн не спрашивала о его чувствах: сначала сомневалась, потом приглядывалась, потом молча доверяла. Увидев, как засияли ее глаза, Мидир добавил знание, тщательно скрываемое от самого себя с первых дней их знакомства. Забывая обо всем, а особенно — о том, что это может значить в его мире. — Я уже очень давно люблю тебя. — Золото плеснуло в волчьих глазах и отразилось в зелени людских. Это странное чувство поглотило его полностью, как побеги вереска, заполонившие беседку не хуже вьюнка. Земной вереск растет кустами, но этот, прижившийся в Нижнем, решил жить по своим законам. И сейчас розовые побеги насмешливо качались подле них. Затем двое замерли, вернее, замер весь мир. Потом их опять потянуло друг к другу, захватило дикое желание, соединило, а потом отбросило, развело. Но Мидир уже не хотел и не мог расстаться. Вцепился в Этайн, как в якорь, что только и удерживал его от падения вниз, туда, где нет сознания, где нет ничего, кроме холода ночи, куда он так часто заглядывал в последнее время, куда он все равно упадет однажды. Этайн позволяла ему ощутить жизнь, она удерживала его собой, своей любовью. И её зубы на его плече, и ее пальцы, царапающие его спину, и ее хриплый шепот, в котором уже не было слов… Не было ничего — одна темнота, и в этой кромешной тьме его черный огонь слился с ее розовым пламенем. Когда он пришел в себя, стояла глубокая ночь. — Мой король, — опять послышался голос Джареда, на редкость взволнованный. — Ответьте же! — Еще хоть слово об Этайн! — Не об Этайн. Об Этайн я больше не скажу ни слова. О вас. Я слышал ваше признание — оно было искренним. Я видел… Я ведь просил — просил! — не говорить о любви! Ну что же теперь… Вы должны знать. Мидир вздрогнул. Он понял — понял то, что могут увидеть лишь близкие, не сами любящие. Только не хотел верить в то, что может случиться в короткой вспышке, а может — при ярком, сильном пламени. Хотел отшатнуться, но Этайн застонала во сне, потянулась к нему, прижалась щекой, и Мидир замер. — Наследник — большая радость для Волчьего дома, — ни намека на радость в голосе Джареда. — Ты уверен? Да как, как такое возможно?! Я не хочу! Не хочу никакого ребенка! Я не хочу ни с кем делить мою Этайн! — Поздно, мой король. Я видел синее Зарево. Очень яркое. Сомнений быть не может. Через девять месяцев родится мальчик, великий маг. Вы молчите, мой король? За девять лет в Нижнем Этайн набрала силы… Мне страшно как никогда.