Воспоминание

Вдох-выдох. Морозный воздух обжигает лёгкие. Стрелка Васильевского замёрзла. Пальто бы потеплей. Ну ничего, можно просто ускорить шаг. В груди начинает гулко стучать. А в голове с самого утра крутится небольшой отрывок из услышанной вчера песни Led Zeppelin. Нужно будет обязательно его "снять". А вот и нужный дом. Толкнуть старую дверь, взбежать по лестнице на третий этаж и настойчиво позвонить три раза. Услышать, как ворчит хозяин, открывая дверь. Переступить порог, поздороваться с друзьями, столкнуться взглядом с незнакомкой... и пропасть. Их не успевают представить друг другу. Звон бьющегося бокала откуда-то из комнаты. Любопытство уводит всех из коридора, и остаются лишь двое, застывшие изваяния. Неловкое молчание. Руки комкают только что снятую шапку. - Холодно сегодня, - тихий мягкий голос. Кивок в ответ. Кажется, если он заговорит, пропадёт вся магия момента. Но его все равно нарушает хозяин квартиры: - Эй, чего вы там застряли? В большой комнате все уже разбились на группы по интересам. Каждый находит свою компанию, но их взгляды постоянно сталкиваются. Кто-то толкает его в бок и пытается задать вопрос, обдавая пьяным дыханием. Но он, кажется, не слышит. Это все сейчас не важно. Он больше не принадлежит этой реальности. Шумный вечер сгорает свечой. Юноши и девушки начинают расходиться, кто-то остаётся ночевать. На скатерти сиротливо маячит розовая клякса пролитого вина, застывшая в форме причудливого иероглифа. Они, не сговариваясь, уходят вдвоём на кухню и говорят всю ночь напролёт под тусклым светом качающейся лампочки. Так и не назвав своих имён. Королева Ночи и Господин Никто. *** Фиолетовые сумерки сменяются чёрной ночью. Весенний воздух пьянит как дешевый портвейн. Дверь скрипит, пропуская двоих. Обшарпанная сырая парадная. Лампочка на втором этаже снова перегорела. Он впервые рад этому. Полумрак прогоняет всю стеснительность. Пальцы сами находят хрупкую ладонь. Она замирает, и его сердце пропускает удар. Страх накатывает липкой волной. Страх, что она сейчас уйдёт, что он поспешил, что... - Закрой глаза, - тихий голос. Нет, не сейчас. Это жизненно важно сейчас смотреть на нее, не отрываясь, не мигая, мысленно убеждая её не исчезать. Холодная ладонь легонько касается лба и скользит вниз, прерывая этот электрический зрительный контакт. Ожидание невозможного. Время загустевает сладкой патокой. Поцелуй. Он словно каленое железо, оставляет на щеке пылающее клеймо. И сразу хочется, не теряя ни секунды, добровольно шагнуть в пропасть. Он так и поступает - быстро подается вперед и целует мягкие губы. *** Летнее закатное солнце ложится ему на плечи и ласкает её лицо. Она запрокидывает голову и делает глубокий вдох. Ветер запутывает травинки в её растрепавшихся волосах. Они вдвоём посреди бушующего океана трав. Она рвёт ромашки и вплетает их в уставший венок. Он крутит в руках хрупкий колосок. Она вдруг замирает, внимательно смотрит ему в глаза, а потом отворачивается. - Я уезжаю по распределению. Молчит. - Когда? - В октябре - Надолго? - Навсегда. Вот так просто. Все окружающие звуки разом стихают. Он не знает, что сказать. А нужно ли? Любые слова теперь подобны грохоту колокола. Кажется, они придумали себе свой собственный мир, который в одночасье перестал быть простым и понятным. Остров, где теперь все не так, как казалось раньше. *** Квартира на Гражданке. Промозглый осенний ленинградский вечер. Красный довоенный абажур на настольной лампе пропитался теплом и источает пыльный запах. Нелепый разговор никак не клеится, ведь оба томимы ожиданием совсем иного. Слова стихают и окончательно тонут в пустоте. Воздух вдруг становится густым и жарким. Погашенный свет как приглашение к действию. Нервные поцелуи, сплетение рук. Грязный луч фонаря нагло заглядывает в окно, и в его свете лица становятся мертвенно бледными. Вид одной обнаженной ключицы сводит с ума. Как трудно дышать, как бешено бьется сердце! Она, такая напряженная и скованная, вдруг тает в его руках. Она в его власти, она готова отдать ему все до последней капли. И уже от одного осознания этого кружится голова. Вот так, снова и снова падать в сладкую волну. Срывать, как цветок, каждый новый жаркий вздох. Пить головокружительный огонь. Взбираться на самую крутую вершину, чтобы хотя бы на миг оторваться от земли... Хмурое утро бесцеремонно пробирается в комнату. Смятые простыни ещё хранят горьковатый хвойный запах, но его обладательницы здесь нет. И больше не будет. Она ушла рано утром, тихо, не став будить. Завтра самолет унесёт её на другой конец страны по воле какого-то кабинетного самодура. В коридоре на тумбочке сиротливо лежат позабытые перчатки. Но он знает: сегодня она не позвонит, не ответит на его звонки и даже не откроет ему дверь. Так нужно, так правильно, так... больно? *** Кто-то трясёт за плечо: - Эй, Эд! Ты что, уснул? Через пять минут наш выход! Он открывает глаза и проводит рукой по лбу, прогоняя наваждение. Над ним склонился хмурый Леонид, зажимающий в руке палочки. - Нет, я так. Просто задумался. Леонид недоверчиво хмыкает и отворачивается. Шклярский берет гитару и любовно проводит по грифу. Кажется, скоро родится новый альбом.