Двадцать четыре соцветия

Хлесткая пощечина нарушила тишину. – Как ты можешь так говорить?! – Андерсен кричал, а Паскаль едва-едва сдерживал обиду, сжимая в руках цветочный венок. – Но Лао любит колокольчики, – жалобно протянул ребенок. – Они мертвы! Они все мертвы! – вне себя заорал Ганс, ударив кулаком по стене трюма. – А ты так простодушно плетешь для них венки?! Как ты можешь?! – А Чехов с Ахматовым любили незабудки. Художник был поражен Блезом и его спокойным голосом. Он каждое слово произносил с таким сердечным теплом. – Я знаю, что Борджиа растил орхидеи, а Сократу очень подошли бы ирисы. Андерсен бессильно сел на пол. – Платон напоминает мне розу. Твардовский гордился бы алой гвоздикой, а Гете много рассказывал мне о сказочных маковых полях. Паскаль отложил в сторону венок из колокольчиков и взял в руки синюю ленту, чтобы его перевязать. – Ленин цветы не любил, да и вообще был колючий, как кактус. А вот Августин всегда с улыбкой склонял голову, как ландыш. Ребенок начал другой венок. – Газали яркий, как одуванчик. На клумбах Дюма я видел маргаритки, в которые Руссо подсеял лютики. Гнев Андерсена сменился стыдом. Как Блез с такой легкостью проигнорировал пощечину? – Эпикур – это страшный терн, а Аристипп – шиповник. Мама давала мне пробовать плоды этих кустов, они в самом деле очень сладкие. Главное – дождаться их и потерпеть. Раскрасневшаяся щека Паскаля горела. – Я почти не знал Бертье и Бухарина, но когда представляю их, мне кажется, что это два пиона. Ганс продолжал слушать. – Наполеон заслуживает георгинов. Толстой хотел бы простых васильков, а Пушкин обожал лилии. Блез вздыхал, не прекращая говорить и плести. – Эйнштейн как-то подарил мне засушенную астру для моего гербария. И я заметил, как Пастернак гордо и радостно нес букет хризантем после встречи с кем-то ему знакомым. Паскаль отложил все свои дела, взял лицо Андерсена в свои ладони. – Ты тихий и скромный. Ты – кувшинка, которая боится быстрого течения реки жизни. Поэтому ты так кричишь на меня. Глядя на коробку с цветами, Блез добавил: – У меня одного нет цветка, но когда я вырасту, у меня их будет полным полно. Я стану садовником. И тогда мой дом будут охранять суровые кусты терна и шиповника, на воротах смешно повиснут горшки с кактусами, а за ними раскинется прекрасный цветник, откуда в окна дома будет бить запах роз. У меня будет пруд с кувшинками и холмик, где весной распустятся подснежники. А далеко-далеко в тени расцветут темно-лиловые ирисы, перешептываясь с синими колокольчиками. Андерсен видел этот сад, чувствовал запах этих цветов, наслаждался легким дуновением ветерка, веющим из той самой "шепчущей" тени. У маленького Блеза была простая, но великая в своей гениальности мечта. Он хотел вновь объединить всех своих знакомых, обличив их души в новые, прекрасные формы. Сильнее грома поразила сердце художника эта идея. Воистину, этот маленький мальчик – племянник Сократа, человека с нечеловечески великим умом. – Я говорю все это, потому что все они живы, – глаза Блеза были поразительно чистыми, а интонация напевной. – Ты и я выжили, чтобы все они смогли встретиться. Чтобы Чехов поспевал за Ахматовым в его попытках достучаться до сердца Наполеона. Чтобы Пастернак снова держал в руках букет хризантем. Чтобы Лао, утопая в тени и туманной дымке, смог дослушать все, что не успел рассказать Сократ. И чтобы Ленин и Твардовский помирились. Понимаешь? Без нас они не встретятся вновь. Ганс проникся светлой мечтой целиком, с жаром пообещав свою помощь. Он крепко обнял Блеза, дрожа от боли воспоминаний и осознавая, как поистине счастлив Паскаль. Маленький умный Паскаль, который, в отличие от глупых взрослых и подростков, помнит любимых и знакомых такими, какими они были при жизни, а не перед смертью. Маленький беззащитный Блез, оказавшийся сильнее Эпикура, Ленина и Твардовского, умнее Сократа и Лао, добрее Августина и Бертье, вернее Ахматова и Чехова, прекраснее Борджии и Пастернака, храбрее Гете и Наполеона. Андерсен сжимал в руке записную книжку, где хранил неумелые наброски лиц каждого, кто так или иначе повлиял на его жизнь. В этой маленькой книжке была вся его история в косых штрихах цветных карандашей и засушенных травинках Паскаля. Раньше Ганс говорил, что в жизни нет смысла, что он не знает, зачем он здесь. Сколько Газали ни пытался поднять ему настроение, Андерсен пел одну и ту же песню. А теперь художник нашел себя, свой смысл и призвание в добродушном мальчишке, чья, казалось бы, простенькая мечта на деле была самым могущественным колдовством, способным вернуть к жизни всех, кого они потеряли. Одной своей мыслью маленький Блез повернул время вспять, изменил пространство и форму, воскресил все слова и все чувства. Этот пока еще воображаемый сад Ганс уже готов назвать их потерянным Раем, который осталось лишь обрести.