Небо

Мицухиде говорит тихо, едва слышно, низко склонив голову и не смея поднять взгляда. Бог его, ради которого преступил он через собственный долг, через правду свою и серде свое - говорил с ним. Сейчас он поднялся до самого Солнца и коснулся его ладонью. Шепча слова клятвы, принимая чашу из рук Императора и едва поднося её к губам. Он знает - не найдется у него защитников, не найдется союзников. Свора господина уже несется вперед, оскаля кровавую пасть. Чтобы подпрыгнуть - и схватить белого ястреба в стальной частокол своих клыков. Какая отличная возможность для них - проявить себя. Акечи предал господина Оду, Акечи вознес себя до самого неба. Теперь только ждать, кто же из обезумевших от жажды власти и мести псов прибежит первым? Мицухиде не сдатся без боя, не оставит в покое свиту покойного Нобунаги. О нет, пусть повеселятся напоследок, пусть убедятся в том, что у проклятого клана Токи нет души, нет понятия о долге и человеческой привязанности. ... А ведь что скажут потом те, кто видел их тогда? Когда весел был их господин, и Мицухиде смотрел на него, не сдерживая смеха, поддавшийся его чуть грубоватому, эксцентричному очарованию? Когда грозен он был, благословленный богами войны, словно и правда демон ступил на землю - как страшен и красив он был в бою! Когда рассказывал он о своих планах, ударяя кулаком по карте и весело смеясь? Когда сомнения терзали душу его, и становился он непривычно задумчив и тих, а Мицухиде пытался помочь ему советом... и казалось тогда, что думали они об одном же, казалось, что пути наконец привели Акечи с размытых грязных дорог на ровный и верный путь. Подозрителен был его государь, мнителен. Но и это не спасло его от коварного предательства. Мицухиде сидит в своих покоях, второй день как сегун Акечи. Усмехается собственной злопамятности - ведь большую часть времени он только и помнит злые речи его. То, как смел он оскрорблять его прилюдно, наносить побои будто в насмешку. То, как Мицухиде старался казаться безучастным, не терять своего достоинства, напуская на себе холодно-пренебрежительный вид. "Думал задеть меня? Думал, не выдержу твоих речей, твоих поступков, твоей полупустой бредовой клеветы?" - вот же, кровь его вскипает сразу, как только приходит мысль об этом. Бил Ода наверняка, из своего лишь желания демонстрировать власть. "А ведь будут говорить, что в этом была причина..." - Мицухиде скрывает усмешку за шелковым рукавом, пусть в комнате и нет больше никого, пусть никто и не сможет прочесть его мыслей. Акечи ни за что не опустился бы до того, чтобы мелочные обиды смогли помешать его целям. Это значило бы - проиграть ему сразу, поддаться на такую открытую неловкую провокацию. Он терпел, подавляя в себе ничтожные эти чувства. Сейчас он - будто на краю скалы. Сейчас - он свободен и открыт, как никогда в жизни. За секунду до своего падения в бездну, за половину шага до смертельного обрыва. Как опротивлено, как осточертело ему все это. Скорее уже... скорей - придите и отнимите все! Сыграйте в доблестных мстителей. Покажите гнев свой, свое удивление выходкой безумного вассала. Думайте, что хотите. Он, Мицухиде, уже готов закончить со всем этим. Уже готов опустить занавес. Он поставил себя вне всяких законов, предатель. Сегун из благородного дома Минамото, издавна благословленного быть защитой и опорой Императора... - Господин! О, мой господин! Войска Тоетоми совсем рядом! - слуга взволнованным голосом кричит, не открывая седзе, переминаясь за бумажной перегородкой. Мицухиде кивает головой, мягко улыбнувшись и поднимается с места. - Наконец-то. Войди сюда. Распорядись, чтобы действовали согласно оговоренной схеме. Приведи ко мне командующего южной частью взвода. И еще - каждому говори, чтобы они постарались выжить. Сегодня никому не требуется умирать за меня. - Мицухиде смеется негромко, прищурив синие свои глаза. В голосе - одна отстраненная мягкость. - Здравствуй же, Токитиро. Я рад, что именно ты успел ко мне первым.