Снова услышать ее голос

— Как, Джейн? Это правда? И отношения между вами и Риверсом действительно таковы? — Безусловно, сэр! О, вам незачем ревновать! Я просто хотела немножко вас подразнить, чтобы отвлечь от грустных мыслей; я считала, что гнев для вас полезнее скорби. Но раз вам так дорога моя любовь, успокойтесь. Если бы вы только знали, как я вас люблю, вы были бы горды и довольны. Все мое сердце принадлежит вам, сэр! Оно ваше и останется вашим, хотя бы даже злой рок навеки удалил меня от вас. Это признание выбило землю у меня из-под ног. Сколько нежности, ласки и света было в нем, как легко и правдиво пели ее уста! Я не видел ее глаз, но верил, что они сияли; я не видел ее губ, но знал, что они прошептали эти слова с той почти религиозной силой, бесконечной верой и преданностью, что отзываются в сердце болью. Земным существам не доводится испытать полного счастья, земных существ не могут так любить… Я поцеловал ее, и ее губы казались мне воздухом. Чувствуя ее дыхание кожей, я замер. Я не мог открыть глаза и увидеть мою любимую, не мог обнять ее. Вот кого она полюбила… Что же я наделал… «Ты добился своего — она любит тебя. Любит. Ты знаешь, что значит ее любовь. Но разве ты способен сделать ее счастливой?» — спросил мой внутренний голос. — Жалкий слепец! Калека! — вырвалось у меня. Я чувствовал, как Джейн нежно касалась моего лица, тихо шепча что-то на ухо, лаская и пытаясь утешить. В тот момент сердце мое переполнилось, как в ту ночь, когда она страстно говорила о нашем равенстве и единстве душ. Ее любви было так много, и я жаждал этой любви, необходимой мне, как воздух. Но как несправедливо было провидение, если она полюбила такое искалеченное существо! Разве не возненавидит она меня, когда устанет от моих немощей? Разве не проклянет тот час, когда вернулась к моему очагу? Джейн молчала, но ни на секунду я не переставал чувствовать, что она рядом. Я почувствовал слезы на своих щеках и спешно отвернулся. — Я совсем как старый, разбитый молнией каштан в торнфильдском саду, — заговорил я, пытаясь сказать ей то, что так хотел бы скрыть. — И какое имеет право такая развалина требовать, чтобы весенняя жимолость обвила ее свежей листвой? Джейн замерла: ее руки крепко сжали мои плечи: — Вы вовсе не развалина, сэр, и не дерево, разбитое молнией, вы могучий зеленеющий дуб. Цветы и кусты будут и без вашей просьбы расти у ваших корней, им отрадна ваша благостная тень; и, поднимаясь кверху, они прильнут к вам и обовьют вас, ибо ваш могучий ствол служит им надежной опорой. Я улыбнулся. — Ты говоришь о друзьях, Джейн? — Да, о друзьях… — робко ответила она. Казалось, она хотела сказать что-то другое, но не могла подобрать нужного слова. Однако я понял, что она имела ввиду. — Джейн… Но мне нужна жена! — В самом деле, сэр? — ее голос звучал удивленно и чуть лукаво. — Да. Это для вас новость? — Конечно, вы об этом ничего еще не говорили. — Это неприятная для вас новость? — Смотря по обстоятельствам, сэр… Смотря по вашему выбору. — Вы сделаете его за меня, Джейн. Я подчинюсь вашему выбору. Наступила недолгая тишина. Затем она тихо сказала: — В таком случае, сэр, выберите ту, что любит вас больше всех. — Тогда я выберу ту, кого я люблю больше всех. Джейн, вы выйдете за меня замуж? — Да, сэр. Часть меня ликовала как в ту ночь, когда под старым деревом она приняла мою любовь. Тогда я словно был моложе: добиться ее любви было моей единственной целью. Я не давал себе и подумать о том, будет ли она счастлива со мной. Теперь же, когда она согласилась, часть меня взывала к ее благоразумию… — За несчастного слепца, которого вам придется водить за руку? — Да, сэр. — За калеку на двадцать лет старше вас, за которым вам придется ходить? — Да, сэр. В ее голосе не было печали: лишь уверенность и покой. Нежность к ней наполнила мою душу, и я обнял ее, маленькую, простую, такую чистую и светлую. — О моя любимая! Да благословит тебя Господь! — прошептал я, касаясь губами ее волос. Джейн откликнулась: — Мистер Рочестер, если я хоть раз совершила доброе дело, если меня когда-либо осеняла благая мысль, если я молилась искренне и горячо, если стремилась только к тому, что справедливо, — теперь я вознаграждена! Быть вашей женой для меня — вершина земного счастья. Сколько радости было в ее словах! Эта Джейн была так похожа на мою возлюбленную, вылетевшую ко мне в светлом платье и так отчаянно отказывавшуюся от фамильных драгоценностей. Я чувствовал ее радость, ощущал ее улыбку и не мог не подколоть ее, понимая, как много она взяла на себя, дав обещание стать моей женой. — Это потому, что ты находишь радость в жертве. Голос Джейн был полон такого неподдельного изумления, что ей сложно было не поверить: — В жертве? Чем же я жертвую? Голодом ради пищи, ожиданием ради исполнения желания? Разве возможность обнять того, кто мне мил, прижаться губами к тому, кого я люблю, опереться на того, кому я доверяю, — значит, принести жертву? Если так, то, конечно, я нахожу радость в жертве! Дитя, эльф, шутница! Почему она не хочет видеть то, что для меня так ясно? — И ты готова терпеть мои немощи, Джейн? Мириться с убожеством? — Его не существует для меня, сэр. Теперь, когда я могу быть действительно вам полезной, я люблю вас даже больше, чем раньше, когда вы, с высоты своего величия, хотели только дарить и покровительствовать. Тот тон, которым она говорила со мной, был полон небывалого умиротворения. Ее покой передался мне, и, крепко сжимая ее ладонь, я признался: — До сих пор мне была ненавистна помощь, мне было противно, когда меня водили за руку, а теперь я чувствую, как мне это будет приятно. Мне было тяжело опираться на плечо наемника, но отрадно чувствовать, что моя рука сжимает маленькие пальчики Джейн. Лучше полное одиночество, чем постоянная зависимость от прислуги; но нежная забота Джейн будет для меня неиссякаемым источником радости. Я люблю Джейн, но любит ли она меня? — Всем существом, сэр. — Если дело обстоит так, то нам нечего больше ждать: нам надо немедленно обвенчаться. Моя возлюбленная что-то говорила о том, что мы задержались. Время пролетело так стремительно, что мы его не замечали. Пилот уже убежал домой, и становилось жарко. Мы встали и направились к дому длинной дорогой по тенистой лесной аллее, и рука Джейн мягко сжимала мою руку. — Я дурно поступил тогда, Джейн. Я хотел осквернить мой нежный цветок, коснуться его дыханием греха. Всемогущий отнял его у меня. В своем упорстве я чуть не проклял посланное свыше испытание — вместо того, чтобы склониться перед волей небес, я бросил ей вызов. Божественный приговор свершился: на меня обрушились несчастья, я был на волосок от смерти. Постигшие меня наказания были суровы, одно из них навсегда меня смирило. Ты знаешь, как я гордился моей силой, — но где она теперь, когда я должен прибегать к чужой помощи, как слабое дитя? Джейн чуть укоряюще сжала мою руку. Мы оба помнили о моем тщеславии и гордыне, которую я называл гордостью. — Недавно, Джейн, — продолжал я, — только недавно начал я видеть и узнавать в своей судьбе перст божий. Я начал испытывать угрызения совести, раскаяние, желание примириться с моим творцом. Я иногда молился; это были краткие молитвы, но глубоко искренние. Воспоминания об этих часах, проведенных в тяжелом примирении с собственными ошибками, отозвались во мне горечью. Однако я не мог не рассказать Джейн о том, что случилось недавно. Может, она могла бы разгадать эту загадку? — Несколько дней назад… нет, я могу точно сказать когда, — четыре дня назад, в понедельник вечером, я испытал странное состояние: на смену моему бурному отчаянию, мрачности, тоске явилась печаль. — тихо говорил я. Джейн вслушивалась в мой голос, порой осторожно придерживая меня или направляя в нужную сторону. — Мне давно уже казалось, что раз я нигде не могу тебя найти — значит, ты умерла… Поздно вечером, вероятно, между одиннадцатью и двенадцатью, прежде чем лечь, я стал молить бога, чтобы он, если сочтет это возможным, поскорее взял меня из этой жизни в иной мир, где есть надежда встретиться с Джейн. Вспоминая тот день, я не мог удержаться от мысли, как невозможно то, что случилось со мною дальше. Чуть замедляя шаг, я продолжил: — Я сидел в своей комнате, у открытого окна. Мне было приятно дышать благоуханным воздухом ночи, правда я не мог видеть звезд, а месяц представлялся мне лишь светлым туманным пятном. Я тосковал о тебе, Дженет! О, я тосковал о тебе и душой и телом. Я спрашивал бога в тоске и смирении, не довольно ли я уже вытерпел мук, отчаяния и боли и не будет ли мне дано вновь испытать блаженство и мир? Что все постигшее меня я заслужил, это я признавал, но я сомневался, хватит ли у меня сил на новые страдания. Я молил его — и вот с моих губ невольно сорвалось имя, альфа и омега моих сердечных желаний: «Джейн! Джейн! Джейн!» Боль и отчаяние от долгой разлуки, ужас и горькая печаль от одной мысли, что Джейн мертва, мертва потому, что сбежала от меня — все это было во мне, когда я звал ее. Я тосковал о ней глубокой и истинной печалью, и тоска пересилила рассудок. Как невыносимо было жить без нее, особенно такой жизнью! Как невыносимо было знать, что она не со мной и никогда не вернется! Это не я звал ее — то был крик моей души. Джейн замерла, невольно останавливая меня. — Вы произнесли эти слова вслух? — Да, Джейн. Если бы кто-нибудь услыхал меня, он решил бы, что я сумасшедший, с такой неистовой силой вырвались у меня эти слова.  — И это было в прошлый понедельник около полуночи? — Да, но не важно время; самое странное то, что за этим последовало. Ты сочтешь меня суеверным, — правда, у меня в крови есть и всегда была некоторая склонность к суеверию, тем не менее это правда, что я услышал то, о чем сейчас расскажу. Вспоминая ту ночь, я не мог забыть ту тишину. Казалось, сам воздух замер, чтобы донести до меня ее голос! — Когда я воскликнул: «Джейн, Джейн, Джейн!», голос — я не могу сказать откуда, но знаю, чей он, — ответил: «Иду! Жди меня!» — и через мгновение ночной ветер донес до меня слова: «Где ты?» Тихий вздох вырвался из груди моей возлюбленной. Но, как и вчера вечером, я едва ли мог остановиться: рядом с ней я мог говорить о чем угодно, не скрывая своих мыслей и чувств. Произошедшее же тогда так удивило меня, что я не мог не продолжать. — Я хотел бы передать тебе ту картину, то видение, которое вызвал во мне этот возглас; однако трудно выразить это словами. Ферндин стоит среди густых лесов, и всякий звук здесь тонет без малейшего отзвука. Однако слова, которые донес мне ветер, были повторены горным эхом! Она повторяло их, пока твой голос не затих. Это был твой голос, Джейн! Она молчала. Я на ощупь нашел ее руку, бессильно обмякшую на моем локте, и поднес к губам. — Мне почудилось, что мы встретились с тобой, Джейн. Ты в этот час, конечно, спала глубоким сном. Быть может, твоя душа покинула комнату и отправилась утешать мою? Она все еще молчала, лишь ее ладонь нежно коснулась моего лица. — Теперь ты уже не будешь удивляться, — сказал я, — почему, когда ты так неожиданно предстала предо мной вчера вечером, мне было трудно поверить, что ты не видение и не один только голос, который замрет и растворится в тишине, как замерли в тот раз твой шепот и горное эхо. Лишь теперь я знаю, что это совсем другое. Солнце ярко светило, и воспоминания о ночном чуде быстро уступили место настоящему, хотя я знал, что никогда не смогу забыть об этом. Я протянул Джейн руку, чтобы она могла повести меня, и она приняла ее. Мгновение — и я ощутил, как она осторожно целует ее, нежно касаясь губами тыльной стороны ладони. Затем она дала мне обнять ее за плечи. Точно так она помогла мне встать на ноги в день нашей первой встречи, когда я упал с лошади. Джейн была для меня и поводырем, и опорой. Мы вошли в лес и направились домой. Чувствуя поддержку ее хрупких плеч и мягкую ласку нежных рук, я не мог не думать о том, как много перемен случилось в моей жизни за тот год, когда я был оставлен лицезреть свои ошибки. Я искал ее — каждый день, месяц за месяцем, и так целый год. Сходил с ума от тревоги за нее, одиночества и мук совести, снова и снова казнил себя за то помутнение рассудка, в котором в моей жизни появилась Берта. Как в страшном сне я увидел пожар в Торнфилде…услышал безумные крики моей жены…увидел, как сумашествие заставляет ее спрыгнуть с крыши… Я пережил боль, ампутацию и слепоту. Снова и снова проживал день за днем в отвратительной и холодной темноте, чтобы… Снова услышать Ее голос…