Es Brennt (Горит)

Angst vor der Wahrheit, Angst vor dem Schein. Alles zu groß, Alles so trostlos. Angst vor dem Wahnsinn, Der wieder erwacht ist, Dem Eifer des Feuers, Das wieder entfacht ist. Alles zu grell, Alles zu schnell.

Записи Генриха Комма, солдата. Ночь на 8 и 9 апреля 1945 года. Кёнигсбергская операция. В ту ночь я наконец-то увидел символ своей Родины, человека, олицетворявшей её – были слухи о том, что он существует. Но в ту ночь я не увидел того, чего ожидал. В подвале одного небольшого дома прятались выжившие: несколько значимых генералов, пара офицеров и большая часть таких как я – обыкновенных солдат. Но кроме нас был ещё кто-то. Он тихо сидел в дальнем углу подвала. Мало кто знал, кто он такой. Генералам наверняка это было известно, но они молчали. Нам запрещалось к нему подходить. Человек не шевелился, сидел, уставившись взглядом в одну точку. А мы были в ловушке. Наступал враг, и нам некуда было деться. Все «прелести» бомбёжки мы познали ещё меньше года назад, поэтому никто не решался высовываться на улицу. А там уже было всё равно – нас расстреляют советские солдаты. Я спокойно стоял в сторонке, пока генералы решали, что же делать дальше, как бежать. Пока они были заняты этой болтовнёй, я тихо подошёл к сидевшему в углу человеку, достал флягу и протянул ему. Но он даже на меня не посмотрел. Поэтому первым решил заговорить и робко начал: – Вода, пейте. – Ноль внимания. Тогда я продолжил. – Вода не отравлена, пейте. Иначе Вы умрёте от обезвоживания. Наконец-то он поднял голову, и я смог взглянуть на него. Он был бледен, словно Смерть, а в его глазах поселилось безумство. И только-только я заметил, что он дрожит. Неужели болен? Неужели нет врачей в округе? Но меня заметило высшее командование в этом подвале. Один из них, фон Тор, бросил карту и направился ко мне, оттолкнув меня от неизвестного. На него выплеснулась вода из фляги. – Отойди от него! Был приказ – к нему не подходить! – Herr Tor, он, видимо, болен… – Незнакомец снова уставился в точку, известную лишь одну ему. Ему было всё равно, что на него вылили воду. Думаю, если бы его поджигали, ему было так же всё равно. – Не болен он! Не трогайте безумца и не говорите с ним! Ваша помощь не нужна ему! Всё ясно? Я не знаю, почему я так ответил, но выдал это довольно резко: – Не ясно. Я не собираюсь бросать пострадавшего. – Чёрт с тобой. – Фон Тор махнул на меня рукой и ушёл. Я посмотрел ему вслед с нескрываемым презрением и перевёл взгляд на якобы безумца. Губы у него задрожали – он пытался что-то сказать. Я присел рядом, на землю, и стал ждать. Наконец-то он произнёс одно: – Мой восток… мой город… горит. – И закрыл лицо руками. – Что? – Я не понял того, что он сказал. Но ко мне подошёл сослуживец и сказал: – Это Пруссия. – Кто? – Сначала я не поверил, что у человека может быть имя страны, поэтому и переспросил. – Пруссия? – Олицетворение страны. Вот оно! Теперь падшей, безумной. Смотреть тошно. – Последняя фраза была произнесена с явным отвращением, и после неё мой боевой товарищ ушёл на своё место. – Вы действительно… страна? – Спросил я у безумца. В ответ мне закивали. – А что тогда Вы здесь делаете? Разве Вы не должны быть там, наверху, и сражаться с врагом? – За этот вопрос я заслужил от него одновременно осуждающий и полный тоски взгляд. – Я больше не могу ничего сделать. Мой город пропал, всё моё пропало, всё кончено. – Стало в нашем подвале тихо. Но спустя некоторое время он добавил. – Уйди отсюда. Беги. Иначе помрёшь. Как должен умереть я.

Zu hoch ist das Ross, Auf dem wir sitzen. Zu todlich das Gift Im harmlosen Spitzen. Zu klein ist der Mut, Zu groß ist die Sucht, Zu hart ist der Kampf, So einfach die Flucht, So trage der Geist, Zu schwach der Wille. Wir schweigen uns aus, Totenstille, Weil keine Mauer uns schützt, Weil alles reden nichts nutzt, Wenn ein Volk resigniert, und alte Macht erigiert.

Тут же к нам в подвал кто-то вбежал. Мгновенно на него наставили пистолеты, винтовки. Но когда зазвучала немецкая речь, всё тут же убрали: – На выход. Есть один путь, ещё есть шанс выбраться. Все бросились к выходу. Один я остался сидеть на земле вместе со страной. Я решил, что ему нужно выйти, но тут вернулись солдаты, подхватили Пруссию под руки и потащили к выходу. Я ринулся за ними. Мы тащились до самой окраины города. Но уже было поздно, давно уже поздно. Скоро до нас доберутся советские солдаты. На фоне чёрного неба эффектно выглядел пылающий город, и я бы даже восхищался этим, если бы не знал, что происходит. Пруссию бросили на землю. Фон Тор повернулся к нему спиной и указал на пылающий город рукой: – Смотри сюда, сумасшедший! Это всё произошло по твоей вине! – Вы притащили меня сюда, чтобы посмотреть на мой умирающий город? – Тихо прохрипел он. – А у тебя мозги ещё остались! Наслаждайся картиной, а мы ушли. – Фон Тор напоследок пнул пытавшегося встать Пруссию, и тот повалился обратно на землю. Все ринулись навстречу верной смерти – за пределы города. Только я остался смотреть на умирающую страну. Никто не может себе представить, какого это всё видеть. Я его приподнял, попытался поставить его на ноги. Но он только скомандовал: – Опусти меня на землю, только поверни лицом к городу. – Он всё ещё дрожал. – И сядь сам. – Я всё и сделал. Как только я сел на землю, он тут же вцепился в меня и взмолился: – Не отпускай меня, прошу. Не отпускай… – Уж кто кого не собирался отпускать. Я не понимал, с чего у него появилось такое доверие ко мне. Мы сидели так довольно долго. Он повторял всё одно и тоже, обняв меня и вцепившись мне в китель, и дрожал. А я просто сидел, мне было всё равно, что меня ждёт скорая смерть. Я солдат, мне привычно её ждать. А так я мог поддержать погибающего. Мы оба были все в пыли, измучены, опустошены, но старались держаться. И мы сидели и смотрели на то, как медленно догорал восток.

Der Osten brennt. Sag mir siehst du nicht Die Feuerfront am Horizont? Der Osten brennt. Unser Schlaraffenland ist abgebrannt, Es brennt.