Погибельная страсть

      Смеркалось. В направлении от замка бежала фигура в темном плаще с накинутыми на голову капюшоном. Еще немного и станет совсем темно. Об уходе Мерлина не знал никто, разве, что Гаюс, слепо верящий, что тот ходит в лагерь Морганы, дабы подслушивать разговоры и сообщать все королю. Мерлин не хотел обманывать старика, но приходилось, по-другому нельзя. Пророчество гласит, что он должен стать погибелью Последней Верховной Жрицы - Морганы Пендрагон, а что он? Он бегает дабы провести с девушкой больше времени. Все считают ее чудовищем, но никто не хочет углубляться в события, когда она им стала. Все отказываются верить, что сами превратили ее в чудовище, которое уже будучи могущественной ведьмой, стало убивать ради забавы. Но даже у самого страшного чудовища есть сердце. Хрупкое, нежное, сплошь покрытое рубцами от старых ран. Хоть достучатся до него бывает очень непросто и порой невозможно, но Мерлину это удалось. Удалось разыскать прежнюю Моргану. Искреннюю, чувственную, способную любить так же сильно, как и ненавидеть. За всей этой стеклянной маской он сумел отыскать чистую любовь, по крайней мере ему так казалось. Казалось, что когда он с ней ее безумие и фанатичность пропадает, просто-напросто растворяется в воздухе. Ярость - всего лишь маска, ведьма не должна выказывать слабость. По крайнее мере он хотел в это верить...        На горизонте показалась ветхая хижина. Уже совсем близко. Мерлин давно забыл, когда последний раз нормально спал - днем он вынужден был прислуживать этому венценосному ослу - Артуру, ну а ночью... он проводил время с Морганой. Иначе никак. Артур уже стал подозревать, что тот опять "взялся за старое", то есть проводит дни и ночи в таверне. Ну и пусть так думает. Мерлину и лучше, от лишних вопрос избавится. - Patefacio sursum, - прошептала маг, положив руку на ручку двери. Глаза вспыхнули золотым огнем и дверь покорно отворилась. - Мерлин? - осведомилась девушка, выглянув из соседней комнаты. - А ты ждала кого-то другого?! - осведомился маг и подошел к Жрице, а после, наклонившись, мягко завладел ее губами. - Возможно, Агравейн? - смущенно ответила та и Мерлину удалось узнать в ней прежнюю добрую улыбку. - О боже, этот старый осел?! Тебе меня мало? - начал возмущаться маг, садясь за стол. - Мы уже говорили об этом. Он - выгодный источник информации, а ты... - уголки губ дрогнули и она прикусила губу. - Договаривай, - улыбнулся Мерлин и выдвинул стул перед ведьмой. - А ты мой, - закончила та, сев на стул.       "Мой". Из ее уст это прозвучало, как сам высокий комплимент. "Твой", - мысленно подтвердил маг и улыбнулся еще шире. - Есть новости из Камелота? - поинтересовалась Моргана, пододвинув Мерлину кружку с незнакомым ему напитком - Ты на меня обязанности Агравейна решила перекинуть, а я то думал, что я "Твой" , - язвительно проговорил маг и, притянул кружку к себе. - Что это? - Чай, - как можно беззаботнее ответила девушка. - С бергамотом. Агравейн из кухни стащил, хоть какая-то от него польза, не то что ты. Пока вестей от этого олуха дождешься, - лицо исказилось недоброй гримасой, а рука крепче сомкнулась на кружке.       Мерлин хотел сделать глоток бергамотного чая, но, заметив "этот" взгляд, оторвался от кружки и взял руку ведьмы в свою. Она такая холодная, как лед... - Scintillare, - прошептал маг и в его руках появился огонек. Теплый и согревающий. Он аккуратно передал его Моргане. Та, взяв, "повертела" его в руках и, а после прошептала: - Igitur evanescunt, - после ее слов огонек растворился в воздухе, так же как и дружелюбная атмосфера. - Я согрелась, - отозвалась Жрица.       Самым загадочным в поведении Морганы была смена ее настроения, которая очень нервировала мага. Пять минут назад она могла смеяться и веселиться вместе с ним, а после уже сжигать Камелот. Эта смена настроение не зависела ни от чего. Ей просто хотелось... Хотелось убить Артура... И это не мог исправить даже Мерлин. И, наконец, маг сделал глоток. Чай на вкус был, мягко говоря, необычный, но он ничего не сказал, а сделал еще глоток, потом еще и еще. И сам не заметил, как выпил всю кружку.       Сзади послышались какие-то голоса. Комната начала терять свои очертания. Голова кружилась, а возможность соображать, элементарно исчезла. Мерлин рухнул без чувств.