Одежды должно быть много...

— Эй! Стой! Дин, даже не вздумай! — запротестовал Сэм и, набрав в грудь побольше воздуха, насколько мог быстро подался к брату, чтобы помешать ему перевернуться на бок и с головой зарыться в покрывала. — Если ты не снимешь все это сейчас... — он тяжело выдохнул, прижав свободную руку к отбитым ребрам, — ...завтра придется отдирать с мясом. Давай, Ди! Я серьезно! Дин честно попытался сопротивляться назойливости брата, который продолжал тянуть его все дальше от вожделенной подушки и такого соблазнительного кома из сбитых, перекрученных друг с другом одеял, покрывал и полотенец. Но Сэм оставался непреклонен, на что Дин чертыхнулся, не забыв отметить про себя, что если младший так активно проявляет самодеятельность — значит, серьезно не пострадал. И это хорошо. — Говорил я тебе, Сэмми,.. что хорошим вещам у нас не место, — пробурчал Дин, отталкивая руки брата и этим отказываясь от его поддержки. — А ты... «новые джинсы» да «новые джинсы». Мне вот и эти жалко... — необдуманно сильно кивнув на свои разодранные, измазанные в крови и грязи штанины, Дин резко потерял ориентацию в пространстве и чуть не улетел с края кровати носом в пол. — Тихо! — сразу отреагировал Сэм, подхватывая брата и толкая обратно на постель. – Дин! Эй... — Сэмми, хорош! — пробасил Дин, поморщившись от громкости собственного голоса, паршивым эхом отдающегося в его многострадальной голове. — Срочно выключи режим «мамочки-наседки», иначе получишь в глаз. И вообще... — с трудом подавив зевок, он отвернулся от брата. — Отвали. Дай поспать... недельку. — Раздевайся, Дин! — резко скомандовал Сэм голосом, не терпящим возражений. — Живо! Дин картинно ужаснулся, округлив глаза, пробурчал в ответ: «Извращенец!» и стиснул зубы, когда младший начал стаскивать с него куртку. — Сколько я за нее отстегнул?.. — шипел Дин, жмурясь и на внутренней стороне век считая разноцветные звезды. — Десять баксов? Двенадцать? — Где-то около того... — Сэм ответил отстраненно, куда больше сосредоточенный на осмотре масштабов бедствия. – Дин, у тебя плечо... — А манекеном поношенная стоила бы, как минимум, тридцатник. Плюс лэйбловые джинсы, плюс... Да мы еженедельно спускали бы под хвост монстрам кругленькие суммы, Сэмми, если бы покупали себе новенькие шмотки. — Под хвост монстрам? Даже у вервольфов хвоста нет, Дин. И вообще... у тебя плечо разодрано, а ты мне тут про шмотки заливаешь... — Сэм раздраженно сдул со лба волосы и, стянув наконец с Дина пропитанную кровью и грязью, от этого словно картонную куртку, не глядя швырнул ее на пол. Шумно втянув носом воздух, Дин состроил гримасу и крепче вцепился здоровой рукой в матрац, пальцами комкая простыню. Сейчас предстояла самая неприятная для него часть, в процессе которой вряд ли он заставит себя трепаться на отвлеченные темы. — Когда-то же мы должны... обсуждать и эти проблемы тоже, Сэмми. По трезваку обычно... не получается, так почему бы... — Почему бы не сейчас, — продолжил мысль Сэм. Пользуясь тем, что брат пока держится сам, придвинул ближе к ним тумбочку, чтобы Дин мог на нее опереться, а следом всунул ему в здоровую руку их походную фляжку. Пригодится. — Хорошо. Отлично! — ловко орудуя ножницами, Сэм аккуратно поддел рукав футболки Дина, плавным движением разрезая ткань, уже успевшую присохнуть к ране достаточно сильно. — Если бы ты не имел привычки одеваться как капуста, натягивая на себя за раз половину гардероба, это бы значительно облегчило мне задачу! — От капусты и слышу! — огрызнулся Дин, дернувшись в такт собственным словам. — Как будто мне по приколу раком перед тобой стоять, пока ты... Сэээм, твою!.. Даже сейчас окровавленная ткань отодралась от кожи крайне болезненно для Дина. А если бы он проспал так до утра... — Куртку, джинсы, футболку... Похоже, все твои обновки мы с чистой совестью сожжем, как только тебя залатаем, — продолжал отвлекать Сэм, стараясь отстраниться слухом от всего лишнего, пока обрабатывал раны раздобытым на всякий случай антисептиком. — Стирке не подлежат. Тратя все силы на то, чтобы не заорать во все горло, как девчонка, Дин направил боль в другое русло, обрушив на Сэма весь свой отборный матерный запас. Когда более-менее отпустило, он трясущейся от напряжения рукой поднес ко рту фляжку и сделал еще один большой глоток, позволяя лишней жидкости обжигающе холодными струями стечь по подбородку вниз. — Держу пари... — Дин шумно выдохнул, ощущая манипуляции Сэма, кажется, каждым оголенным нервом, каждым дюймом тела, каждым болевым рецептором, сейчас буквально вопящим в его мозгу о пощаде. — Если бы не холод этот... собачий... и не куча шмоток на мне,.. мы бы везли... мою руку до мотеля... в куллере. Оттяпанную по плечо. Так что... не учи ученого! Не положено охотнику... наглаженной, накрахмаленной... сучкой быть с журнальной обложки. Не положено! — Ты из одной крайности в другую, Дин... — сосредоточенно накладывая стежок за стежком, Сэм не удержался, чтобы не закатить глаза. — Помнишь кожанку мою последнюю? Коричневую такую? Сделав над собой большое усилие, Сэм унял дрожь от не вовремя потревоженных воспоминаний и в ответ на вопрос брата только невыразительно угукнул. — Триста баксов, Сэм! Два удачных вечера в дуэте с кием у бильярдного... стола. Неделя гордости собой и томных взглядов от... девчонок, чтобы, в конце концов, ее сожрали, не подавившись, и переварили чистилищные твари. Всё. С тех пор... на шмотки я окончательно забил. — Что ж... это объясняет, почему с тех пор я ни разу не видел тебя в коже, — ни слова не поясняя, Сэм отобрал у Дина флягу и, сжав зубы в ожидании ответной реакции, облил свежезашитые раны остатками алкоголя. Дин выгнулся всем телом в инстинктивной попытке избежать боли и взвыл. Странно, неестественно, как получалось только у него одного. Этакий фирменный способ Дина Винчестера удерживать боль внутри себя, кричать, не размыкая губ, откуда-то из глубин своего тела, немо, но для слуха Сэма все равно слишком громко. — Бессмысленная... трата бабла, — прохрипел Дин, спотыкаясь на простых, казалось бы, словах. — Не быть нам... на вершине модных чартов, Сэмми. Вот засада! По привычке Сэм хотел что-то съязвить в ответ, но передумал, намеренный молча помочь брату устроиться поудобнее. Но Дин, хмурясь то ли от боли и изнеможения, то ли от негодования, то ли от всего вместе взятого, снова его оттолкнул и оперся рукой на тумбочку, приподнимаясь выше. — Там в сумке... — Дин заставил себя открыть глаза и посмотреть, он очень надеялся, в указанном направлении. Протянул в просительном жесте руку. — Должны быть пенно-бритвенные. И шмотки сменные... Подай. — Чувак! — Сэм удивленно вскинул брови. — Забудь! Спи, давай. Завтра намарафетишься. Дин устало воздел глаза к потолку, жалея о расстоянии между ними, мешающем дать затрещину этому болвану-переростку. — Сэмми, не тупи! Если к нам среди ночи вломятся монстры, я не собираюсь встречать их... — лежа на животе, приподнятый от подушки на согнутых локтях Дин скользнул рассеянным взглядом по своей обнаженной, испачканной кровью груди, — ...в таком виде. Да ну тебя! — резким движением, до того как тело могло бы понять, в какое очередное смертельное безумие его вовлекают, Дин поднялся с кровати, опираясь обеими руками на тумбочку, немного постоял так и, словив сомнительное равновесие, сам поплелся за сумкой. Не трудясь нагибаться и искать в ней нужное, он пинками стал двигать ее в сторону душевой. Сообразив, что Дин намеревается сделать, Сэм почти бегом нагнал его и встал на пути, готовый на смерть стоять между братом и дверью в душевую. — Забудь об этом, Дин! На сегодня точно! У тебя месиво на спине! — Не только на спине. Я весь в крови, грязи и... и мерзкой слизи! Воняю хуже, чем гниющий трупак. И я не собираюсь таким спать! Даже не мечтай! — Дин... Но Дин умудрился-таки обойти брата и демонстративно захлопнул дверь прямо у него перед носом. А вышел или скорее вывалился он из душевой только минут через двадцать, когда Сэм уже был полон решимости высадить эту самую дверь к чертям. Он был распаренный до розового цвета, насколько позволяла кровопотеря, с непослушно торчащими мокрыми волосами, которые, кажется, даже не пытался вытереть. По-прежнему шатающийся и без страховки Сэма готовый вот-вот рухнуть на пол на подгибающихся под неподъемным весом избитого тела ногах. И при всем при этом уже одетый в треники. Это безобразие Сэм даже никак не прокомментировал. Слов не нашлось. Он просто довел брата до своей, свободной от всех завалов кровати, сгрузил его на покрывало, насильно удерживая сидячим, насколько мог быстро перебинтовал сочащиеся сукровицей раны и уже готов был со спокойной совестью позволить ему уснуть, как вдруг... — Дин... Постанывая, охая, невнятно ругаясь и неуклюже путаясь в ткани, Дин упрямо натянул на себя поверх бинтов чистую футболку... по ошибке не свою, но Сэма сейчас это мало волновало. — Я не встречу монстров, легавых или даже сам Апокалипсис голышом, Сэмми! — высунувшись всклокоченной головой из горловины, заплетающимся языком озвучил Дин Сэму почти в самое лицо. — Заруби себе это на носу. Сэм не сдержал замученной улыбки, обронив тихое: — Придурок. Дин, уже успевший завалиться плашмя на покрывало, не открывая глаз, пробурчал в подушку: — Сучонок. Какое-то время просидев без движения в абсолютной тишине, Сэм наблюдал за спящим братом. Потом все же решил, что не лишним будет и себя привести в порядок. Хотя бы в относительный. Избавление от слоев одежды в виде куртки-рубашки-футболки явно не добавляло приятных ощущений избитому и израненному телу. Но даже несмотря на все минусы, которыми не так давно Сэм дурил внимание Дина, изменять их... особому «капустному» стилю он точно не собирался. И дело было не только в весомых доводах Дина о том, что тратиться на дорогие вещи им все равно бессмысленно. Просто этот... их стиль удобный и... практичный. Он... привычный странным образом с детства, словно вторая кожа. Просто кто-то в детстве спал в пижаме в обнимку с любимой плюшевой игрушкой. А кто-то — в поношенных джинсах и фланелевой рубашке, навечно пропахшей улицей и запахом отцовского одеколона. Кто-то никогда не спал в пижаме, потому что не практично, подорвавшись глубокой ночью, в ней с кем-то драться за жизнь, а потом куда-то бежать. Им непрактично спать голыми уже хотя бы потому, что в своей жизни они никогда не знали, когда и куда им придется снова бежать. Да и вообще... Сэм даже в душе обнаженным себя комфортно не чувствовал. Подозревал, что Дин тоже. Потому что, что бы там ни думали падкие на рельефные мускулы девчонки, в их обнаженности было крайне мало приятного. Шрамы. Шрамы-шрамы-шрамы, один на другом, растянутые невидимой сетью по всему телу. Да, их могло быть не видно другим людям, тем же девчонкам-официанткам, которые с ними спали. Как не видно им навечно обезображенной внешности, содранной кожи, вырванных ногтей и выбитых зубов. Но все это было. Невидимое и даже безболезненное, навечно въевшееся в их души, проецируемое памятью на тело при каждом взгляде в зеркало. Сэм ненавидел себя обнаженным. Он ненавидел обнаженным Дина. Потому что он помнил слишком много. Видел... слишком много из того, что не показывали зеркала. В очередной раз он войдет в ванную с низко опущенной головой, в очередной раз безо всякого интереса осмотрит себя и механически обработает раны: порезы, царапины, ссадины, которые совсем скоро зарубцуются бледными полосами и станут невидимыми от первого же прикосновения ангела. Он пороется в сумке, которую Дин бросил у раковины, найдет там старые поношенные треники и выцветшую футболку... Не свою, потому что его сменную футболку по ошибке надел Дин. Стиснув зубы, натянет вещи на непослушное избитое тело и побредет в постель, найдя ее заваленной окровавленными полотенцами, тряпками, лоскутами грязной ткани, еще недавно имевшей презентабельный вид одежды. Сэм тяжело вздохнет, сгребет все в одну кучу и просто свалит на пол в углу. Завтра они сожгут это безобразие. А потом, проезжая очередной невзрачный городишко, заглянут на распродажу старого барахла и подберут себе что-нибудь на замену. Завтра. А сегодня... Сегодня, пожалуй, ему стоит согласиться с Дином: хорошим вещам у них действительно не место.