По эту сторону живой изгороди

После Рождества, самого лучшего Рождества в жизни Энис – с заснеженным двором, рождественскими пирогами и дрессировкой Дейзи – дни потекли еще быстрее, чем раньше. Эн в самом деле пришлось переехать на первый этаж, когда выяснилось, что постоянно носить собаку вверх-вниз по лестнице девочке тяжело, а Дейзи отказывается терять хозяев из виду больше, чем на десять минут. Однажды собака вырвала отклеившийся от стены кусок обоев, чем привела тетю Элен в состояние, близкое к панике, – впрочем, тогда стало понятно, почему все рождественские венки были повешены тетушкой на изрядном расстоянии от пола. Однако все эти неприятности меркли в сравнении с дружбой Дейзи и Эн, которая становилась все крепче. Прошло всего лишь три недели, а девочке было непонятно, как она жила раньше без этого мокрого кожаного носа, норовящего залезть в каждую раскрытую ею тетрадку, без виляющего хвостика и топота лапок Дейзи, ищущей маленькую хозяйку, когда та в очередной раз наливала себе теплого молока на кухне или тайком от взрослых залезала в шкафчик с конфетами. Эн хотела бы угостить и щенка тем, что сама любила, но папа рассказал ей, что собакам нельзя сладкое и мучное, а шоколад для них – вообще яд. Различие между Дейзи и девочкой было тем удивительнее, чем ближе становились они друг к другу. Иногда Эн даже была уверена, что Дейзи понимает все, что ей говорят, и даже читает мысли. А тетя Элен немного привыкла к щенку и начала следить за тем, чтобы корм появлялся вовремя в собачьей миске, когда все остальные члены семьи были в школе и на работе. Однажды Дейзи лизнула тетину ладонь, и мисс Стэнфорд, конечно, взвизгнула от неожиданности, но потом просто вымыла руку обычным мылом, абрикосовым, а не той антибактериальной гадостью, которой приходилось пользоваться на Венере. Более того, она потом даже погладила щенка по голове – пусть еле касаясь и затем снова вымыв руку, но погладила! Эн так широко открыла глаза от изумления, что немедленно подверглась легкому нагоняю за то, что глазеет, а это не подобает воспитанной барышне. Сделав вид, что ей очень стыдно, она, тем не менее, решила, что тетя хорошо адаптируется к новым условиям. Мисс Стэнфорд смирилась с наличием бактерий в доме и даже уже произносила это слово без такого ужаса, как раньше, но других, «диких» бактерий, она все равно не привечала. «У нас уже есть свои микробы, зачем нам еще? Марш мыть руки и лапы!» – говорила она всякий раз, когда Эн с Дейзи возвращались с прогулки. Папа снова стал работать как обычно. Временами он возвращался хмурым, но начинал улыбаться, как прежде, после того как Дейзи приносила ему мячик и скакала вокруг, требуя внимания и ласки. Несколько раз приезжали гости из института, однажды дом посетил даже доктор Уолкот. От него пахло морозом и табаком, а еще одеколоном, будто он специально собирался куда-то, где нужно «соответствовать статусу», как выражалась тетя. Доктор тепло поприветствовал девочку и, ласково потрепав Дейзи по ушам, ушел разговаривать с папой в кабинет. Дейзи в этот момент задремала, и Эн решила поискать потерянную собакой специальную косточку, которую щенкам нужно грызть, чтобы у них вырастали хорошие зубы. Она совершенно не специально пошла в сторону кабинета – только после того, как прошлась по кухне и заглянула за мебель в гостиной. В кабинет Эн пускали редко – это было место, где папа читал или работал, а значит, ему нельзя было мешать. Сейчас ей хотелось как снова посмотреть на кабинет – на темные корешки книг с золотым тиснением или тускло блестящие завитушки на лампе, которую ей не разрешали трогать, – так и узнать, чем обеспокоены папа с доктором Уолкотом. Может быть, папина работа не ладится, и им придется все бросить и вернуться на Венеру, где не будет ни шиповника, ни костюмов на Хэллоуин, ни – о ужас! – Дейзи? Этого Эн страшно не хотелось. Косточка нашлась в коридоре, но Эн, подобрав пропажу, не вернулась в свою комнату. Дверь кабинета была приоткрыта, и девочка учуяла приятный запах виски – это был напиток «для особых гостей», один папа никогда его не пил. Ей не было видно никого даже в замочную скважину, поэтому она прижалась щекой к полированному косяку и навострила уши. – Мы все еще топчемся на месте! – услышала она печальный голос доктора. – Восемь лет. Восемь лет после этого сбоя мы не знаем, как разрешить вопрос! Если бы не громадные суммы, потраченные на то, чтобы замять скандал, от услуг компании отказался бы весь мир. Я боюсь, что мы никогда не решим проблему и не вернем семью Хорнов обратно. Папа вздохнул, и от щек Эн отхлынула кровь. Неужели ее худшие опасения сбываются? – Семья Хорнов здесь, Уолкот, – девочка узнала мягкие интонации папы. Точно так он разговаривал с ней, когда ей было очень грустно, или страшно, или снились кошмары. – Они здесь, в доме за изгородью. Они смеются и плачут, их сын умеет чертить перпендикулярные прямые и умножать дроби. Он собрал радиоприемник, не узнавая ни единой детали из тех, что видел на схеме. Мы не можем их бросить, да нам и не позволят. Нельзя закончить эксперимент, который протекает сам по себе – знай только записывай данные и снимай показания с приборов! Глядишь, там и теоретики наконец объяснят, что именно с ними происходит, и придумают, как вернуть все обратно. – Вы правы, Каннингем. Вы правы, а я расклеился. Сбежал с празднования в институте, чтобы поплакаться вам, – вы ведь знаете, что Томпсон получил ученую степень? Все радуются, закатили настоящий кутеж… – Рад за Томпсона, – сухо ответил папа и немного помолчал. – А скажите, Уолкот, – спросил он через минуту, – вы по-прежнему думаете, что Пай Хорн будет лучше себя чувствовать вне общества других детей? Может быть, общение со сверстниками способствовало бы его социализации… – Что навело вас на такую мысль? – Труды по педагогике, конечно, а еще вопрос, заданный мне Паем пару дней назад. Он спросил, есть ли у меня дети. Кажется, в парнишке проснулся интерес к сверстникам. – Увы, – в голосе доктора слышалось искреннее разочарование. – Мы не можем рисковать его психикой. Вы знаете, как бывают жестоки дети. Пая никто не примет как своего, и никто не захочет превратить своего ребенка в кубик, только чтобы поиграть с бедным мальчиком в мяч. Пока ему придется обойтись книгами, мультфильмами и обществом взрослых. В доме послышались слабые взвизги – Дейзи искала хозяев. Эн поспешила вернуться к собаке, пока она не прибежала к кабинету и своей бурной радостью не выдала ее присутствие. Перебирая шелковистую шерсть, девочка радовалась тому, что они с папой точно останутся на Земле и не бросят Дейзи. Она вспомнила, как была счастлива, когда везла щенка домой, и на ее глаза навернулись слезы. Потерять Дейзи было бы ужасно – к тому же неизвестно, кто бы стал ее новым хозяином. Вдруг ей было бы одиноко или с ней плохо бы обращались, кормили одним хлебом и отказывались с ней играть. Эн всплакнула от того, какая ужасная участь миновала ее питомца, и вспомнила, что Паю, соседскому мальчику, тоже не дают играть с другими детьми. В этом, пожалуй, был смысл – если с ним действительно случилось что-то необычное, а взрослые говорили именно об этом, то ребята вроде Молли могли бы обижать его. Поначалу и на Энис немного косились в классе, только потому, что она выросла на Венере и все земное ей было в новинку. Потом дети привыкли к тому, что она многое видит впервые – опадающие листья, или снег, или сосульки, – и даже подружились с ней, но девочка еще помнила отчуждение первых дней знакомства. Эн стало стыдно оттого, что она хотела подарить Паю подарок на Рождество, но совсем забыла об этом. Она ведь все время знала, что ему не разрешают ни с кем видеться – он сам ей и сказал в тот единственный раз, когда она постучала в дом Хорнов. Даже если его нельзя увидеть, всегда же можно передать подарок, например, через папу, раз он часто навещает соседей. Эн решила придумать что-нибудь, что может порадовать мальчика, и непременно подарить это на первый же праздник, который будет в календаре. Случилось так, что возможность пообщаться с Паем Эн получила намного раньше, чем накопила карманных денег на выбранный ею в подарок радиоконструктор. Пасмурным февральским воскресеньем они с Дейзи резвились на мокрой траве возле живой изгороди, как вдруг в кустах раздался шорох. Эн подумала было, что это какое-то дикое животное – енот, а может быть, даже барсук, и сделала поводок совсем коротким, приготовившись уносить ноги вместе с собакой. Однако из кустов явилось совсем другое – голубая проволока с большим, опушенным ресницами глазом высунулась сквозь шиповник и застыла, качаясь из стороны в сторону. – Привет, – через пару секунд пропел знакомый Эн высокий голос. – Меня зовут Пай, помнишь? – Да, помню. – Эн заинтересованно рассматривала моргающий глаз. Может быть, это не глаз, а микрофон? И мальчик что, все время ходит в этом костюме? Что же с ним случилось? Может быть, у него ужасное заболевание кожи и он даже говорить может только с помощью специального устройства, поэтому и чирикает, как птичка? – Можно, я пройду к тебе? – задал вопрос глаз, вернее, Пай. – Ты не испугаешься? – Ну… – Эн задумалась. – Я не испугаюсь, но если у тебя заболевание кожи, не подходи к нам с Дейзи близко. Если я подхвачу какую-нибудь заразу, тетя Элен с ума сойдет и никогда-никогда больше не выпустит меня из дома. А как ты полезешь в этом костюме через изгородь, у тебя что, есть лестница? – Мне говорили, что другие дети могут напугаться, увидев меня, – глаз, хлопнув напоследок ресницами, исчез в зарослях. – Но я ничем не болею, так что заразить тебя не могу. В шиповнике что-то зашуршало, а потом Эн с трудом поверила своим глазам, потому что Пай Хорн почему-то очутился рядом с ней прямо в этом своем хэллоуинском наряде, и она была уверена, что он не перелезал через изгородь. Большие глаза на проволочках покачивались в разных направлениях и моргали, будто изучая окрестности, саму Эн и Дейзи. Собака дружелюбно завиляла хвостом. – Это Дейзи, это Пай, – представила их друг другу Эн. – Кажется, ты ей нравишься. А как тебе удалось пройти через изгородь? Я как-то пробовала просунуть сквозь шиповник руку, но только вся исцарапалась, и папа потом два часа доставал из меня колючки. Тетя так напугалась, что ранки воспалятся, что залила меня дезинфектантами с ног до головы. – Твоя тетя настолько пугливая? – пропел Пай. Он не двигался с места, только глаза разглядывали то Дейзи, то Энис. – Мне царапины мажут йодом, и они заживают. Никаких дезинфектантов, – старательно выговорил он незнакомое слово. – Мы долго жили на Венере, – Эн подошла поближе к мальчику. Она снова видела этот костюм пирамидки без швов и молний, моргающие глаза, и ей было немного неуютно. Как будто что-то было неправильно – может, то, что она не видела его ног? Вот если бы закрыть глаза, наверняка было бы намного лучше, но тетя Элен говорила ей, что воспитанные девочки не закрывают глаза при разговоре, это неприлично. – Там очень сыро, и даже в жилом куполе любая царапина может так сильно воспалиться, что придется ампутировать руку или ногу, иначе получится заражение крови. Микробы там другие, не такие, как на Земле. Папа говорил, что люди э-во-лю-ци-он-но не приспособлены к венерианским микробам. – Твой папа – профессор Каннингем? – прожурчал Пай, качнувшись в сторону от Дейзи, когда та попробовала потереться о него. – Да, именно, – важно подтвердила девочка. – Дейзи, сидеть! Прости ее, она очень дружелюбная. Ее выводили как собаку-компаньона, поэтому она всех любит и не годится в охранники. А ты не мог бы снять этот свой костюм? Он, конечно, замечательный, глаза двигаются, ресницы… Но мне как-то не по себе, когда я тебя не вижу, а вижу пирамиду с глазами. – Понимаешь… – голос Пая стал ниже и тише. – Дело в том, что я в некотором роде и есть… пирамидка. Вернее, ты меня так видишь. – То есть это не костюм? – разум Эн отказывался понимать то, что мальчик говорил ей. Вот эта пирамида и есть Пай Хорн, мальчик, не похожий на других, с которым ее папа занимается математикой? Она невольно отступила на пару шагов. – Нет, – глаза на проволочках поникли, глядя в стороны. – На самом деле я нормальный, у меня две руки и две ноги, но когда я появлялся на свет, что-то пошло не так. И теперь я в другом измерении, а все остальные люди видят как бы проекцию меня в ваше измерение. Проекция выглядит как голубая пирамидка с глазами. – То есть ты как будто заколдованный? – Эн успокоенно вздохнула. Пай не пирамидка, а всего лишь заколдованный мальчик, прямо как принцесса Шиповничек из сказок. Надо же, она, Энис, тоже попала в сказку. Ей стало понятно, почему доктор Уолкот с папой так говорили о Пае, и она пожалела беднягу. Ему действительно нельзя было ходить в обычную школу и играть с нормальными детьми. По крайней мере, с большинством из них. – Да, – согласился Пай. Пирамидка качнулась, будто мальчик пожал плечами. – Правда, это не так плохо. Я вижу много интересного, чего не видят нормальные люди, и у меня получается кое-что, чего они не могут. Как с изгородью. Я ведь не перелазил через нее, я проскользнул сквозь нее. – Проскользнул? – Эн уставилась на пирамидку, то есть на Пая, в удивлении и восторге. – Между веток? Но там так тесно… – Я же говорил, – ресницы на глазах Пая захлопали, а сам он будто надулся от гордости. – Я скользнул между тем, из чего эти кусты состоят. Видишь ли, все вокруг колеблется, и я это вижу. Что-то больше, что-то меньше, сильнее или слабее. Однажды, чтобы избежать нагоняя, я попробовал скользнуть по щелям между этими штуками, и у меня получилось. Я прошел сквозь стену, так что через изгородь даже легче – видела бы ты, какая пустота между этими ветками! Наверное, и слон бы пролез! – Ничего себе! Да ты волшебник! – Эн почти захлопала в ладоши. – А ты не можешь расколдоваться? Стать нормальным мальчиком? – Нормальным… – один глаз на проволочке уставился прямо в лицо Эн, тогда как остальные отвернулись. – Зачем? Конечно, мне не дают разговаривать с другими детьми, зато меня постоянно возят в институт на обследования, меня учат хорошие учителя и мне не надо ходить в школу. Я общаюсь с лучшими умами современности. К тому же, ты ведь меня не боишься? Может быть, если я встречу других детей, с ними тоже будет не так уж плохо. – Папа говорил, что дети жестоки и не примут… непохожего на них мальчика, – голос Эн дрогнул, когда она представила, как повели бы себя с Паем ее школьные знакомые. – Они могут и не испугаться тебя, но могут обидеть. Закидать огрызками, например. – В самом деле? – теперь в ее сторону повернулись все три глаза. Эн показалось, что голос Пая прозвучал пронзительней и резче. – Ну… Они говорят, что ты ненормальный, – собравшись с духом, выпалила Эн. – А ненормальных не любят. С ними не разговаривают, и не зовут на день рождения, и не садятся рядом в школе. Дразнят, врут про задания и занятия… – Ну, я в самом деле ненормальный. Но мне не хочется, чтобы меня дразнили. – Глаза похлопали ресницами и поникли. Эн догадалась, что так бывает, когда мальчик расстраивается. – Наверное, доктор Уолкот и мои родители правы, говоря, что будет лучше для всех, если меня никто не будет видеть. – Пай… – Эн подняла руку, но не решилась похлопать его по плечу, вернее, по тому, что должно было быть плечом. – Я тебя не боюсь. И мы можем поиграть, если тебе хочется, или вечерами гулять вместе, раз уж ты можешь проходить сквозь шиповник. Я буду выгуливать Дейзи, и мы будем играть втроем. Это так весело, вот увидишь! Давай увидимся здесь завтра вечером, после семи. – Давай, – глаза Пая снова захлопали белесыми ресницами. Эн удивилась, что он не проявил особенной радости. – А во что мы будем играть? – Можно бросать Дейзи палочку или мяч, а она будет приносить. Можно кидать мяч друг другу, можно бегать наперегонки или друг за другом, можно играть в прятки, особенно если перебраться в наш сад. Можно найти доску и рисовать на ней. Можно играть в магазин, или в поездку, или в школу, да во что угодно! – воодушевленно воскликнула Эн. Еще бы, здесь, на Земле, можно было играть даже в летучих обезьян, не боясь наткнуться в траве на какое-нибудь жгучее растение, или рассадить руку, или подхватить инфекцию, и тут было такое количество предметов для игр, которое ей никогда и не снилось на Венере. Целый мир, каждый предмет в котором можно было использовать для игры. – Главное, чтобы никто тебя не увидел и нас не наругали. – Хорошо. До завтра, Энис Каннингем и Дейзи, – прожурчал Пай и снова исчез. Эн теперь знала, что он каким-то образом просачивается через ветки, и смотрела во все глаза, чтобы увидеть, как это происходит. Ничего не вышло – вот Пай здесь, и на гранях пирамидки играет тусклый свет закрытого облаками солнца, и вот его нет, и только шорох за изгородью показывает, что ей это все не приснилось. Домой Эн шла, глубоко задумавшись. Дейзи трусила рядом, довольная долгой прогулкой. Как-то случайно получилось, что Эн оказалась внутри очень странной истории – ведь даже если рассказать кому-то, что Пай выглядит как пирамидка, ей не поверят и будут считать ненормальной. Ненормальной, как Пай Хорн. Да и правда ли все то, что он ей рассказал? Эн решила спросить у папы. Профессор Каннингем, как всегда, зашел поговорить с Эн вечером. Дейзи вскочила и начала прыгать вокруг его ног – успела соскучиться, хотя не видела хозяина какой-то час. Энис читала, сидя за своим столиком для занятий. Читать вечером сказки намного приятнее, чем учебники днем, особенно если рядом стоит чашка вкусного чая с шиповником и лежит начатая плитка шоколада. – Как прошел день? – Папа поцеловал Эн в макушку и присел на краешек кровати. Дейзи начала тыкаться в его ладони мокрым кожаным носом: погладь! – Хорошо, – Эн отложила книжку и серьезно посмотрела на отца. – Папочка, скажи, а что случилось с нашими соседями? С семьей Хорнов? – Ты из-за этого весь вечер такая странная? – Папа беспомощно улыбнулся, снимая очки и вертя их в руках. – Где ты услышала о них? – Ну что ты, – снисходительно улыбнулась девочка. Папа такой большой, а стольких вещей не знает! – О них весь город шепчется. В нашем классе девочки спрашивали об этой семье и сказали мне, что они ненормальные. – Люди горазды придумывать ерунду, – папа нахмурился. Эн видела его таким сердитым только однажды, когда он нашел сбитую машиной белку. – С семьей Хорнов все в порядке. Единственное, что с ними не так, – они выглядят несколько странновато на наш взгляд. В остальном они обычные люди. – То есть если я захочу поиграть с Паем Хорном, мне можно будет это сделать? – невинно улыбаясь, спросила Эн. – Та-ак. Откуда ты знаешь, как зовут их сына? – папа, снисходительно улыбаясь, посмотрел на дочь. – Ты слышала наш разговор с доктором Уолкотом, да? Тебе стало жаль бедного мальчика? Энис закивала, залившись румянцем. Она надеялась, что, если папа разрешит им играть вместе, не нужно будет хранить в тайне ее знакомство с Паем и прятаться ото всех. У нее еще никогда не было тайн от папы – во всяком случае, таких больших и важных тайн, а не припрятанных конфет или чужой игрушки, взятой на время. Хорошо, что папа большой и добрый и не будет ругать ее за подслушивание, тем более, что она не специально. – Милая, я бы хотел, чтобы вы с Паем подружились. Он хороший мальчик, – вздохнул папа, надевая очки и приглаживая волосы рукой. – Однако доктор Уолкот не одобрит этого, и родители Пая, наверное, тоже. А подслушивать нехорошо, запомни, пожалуйста. Представляешь, что сказала бы тебе тетя Элен? – Папочка, – Эн потупилась. Она решилась задать еще один вопрос, который, вообще-то, стоило бы задать когда-нибудь потом. Воспитанная девочка почти восьми лет, как догадывалась Эн, такие вопросы отцу не задает. Однако ей не терпелось узнать, может ли такое вообще быть. – Папочка, а правда, что все вокруг нас непрерывно… качается? Профессор было заулыбался, но через пару мгновений посерьезнел и задумался. – Видишь ли, милая… Если это шутка и ты имеешь в виду, не качается ли непрерывно стол так, чтобы мы могли это видеть, то нет. Однако вся материя, все частицы имеют волновые свойства, они колеблются. Как волна на озере, как струна у пианино. И мы тоже, только этого не видно, очень уж маленькая получается волна. Подробнее я не смогу рассказать, пока ты не прочитаешь несколько книг. А где ты услышала об этом? – Где-то в школе, кажется. Я и не думала, что это может быть правдой, – Эн в самом деле очень удивилась, узнав, что все вокруг двигается. Выходит, Пай не только заколдованный, но и в самом деле волшебник. И видит то, чего не видят остальные, даже папа. – Когда ты немного научишься математике, я смогу рассказать тебе больше. Доброй ночи. – Папа поцеловал дочь в макушку и вышел. Весь следующий день Энис не находила себе места. Она ждала вечера, и ни один урок не казался ей настолько увлекательным, чтобы забыть о Пае, о волшебном мальчике, который умеет ходить сквозь стены. Может быть, он умеет еще что-нибудь? Видеть сквозь стены, или смотреть внутрь звезд, или превращать обычную траву в розы? Наверное, ему в самом деле очень одиноко среди взрослых, раз он не обрадовался ее приглашению поиграть вместе. Взрослые вообще мало что понимают в играх, ну, кроме папы, конечно. Им бы состроить серьезное лицо и заниматься чем-нибудь дельным или, как говорит тетя, социально полезным. Но что может быть дельнее или полезнее прогулки на свежем воздухе, когда голова уже не понимает, что говорит учитель у доски, а ноги вот-вот сорвутся и убегут домой, не дожидаясь автобуса? Эн гораздо больше нравилось гулять с собакой, чем сидеть за школьными партами. Раньше она очень любила читать, но здесь, на Земле, намного интереснее было самой познавать бесконечный простор планеты, чем читать о том, как кто-то уже делал это. Прибежав домой и поздоровавшись с папой и тетей, Энис проглотила обед и, впопыхах переодевшись, побежала в сад с Дейзи. Тетя Элен поначалу ворчала, что Эн приходит с прогулок совершенно грязная, как мальчишка, и что стоило бы поберечь одежду, но папа как-то сказал, что пара налипших листьев – это еще не грязь, а детство для того и создано, чтобы бегать и прыгать, а не чинно сидеть на скамейке, будто кукла. Эн мысленно показала тете язык, увидев, как та поджала губы, но ворчание из-за листьев на пальто и грязи на ботинках с тех пор прекратилось. Эн, в свою очередь, всегда надевала на прогулку одежду покрепче и потемнее, чтобы было не жалко испортить новую и нарядную вещь следами от травяного сока или ягод, отчистить которые было куда трудней, чем расползавшуюся по всему дому шерсть Дейзи. Пай уже был возле изгороди, хотя назначенное девочкой время еще не наступило. Когда они с Дейзи подбежали к колючим кустам, на другой стороне зашуршало и снова как будто из ниоткуда появилась голубая пирамидка. Эн показалось, что глаза Пая как-то обвисли по сравнению с прошлым вечером, и цвет пирамидки был более бледным. – Привет, – поздоровалась она. – Как ты? Все хорошо? Дейзи снова попыталась радостно потереться о Пая, вернее, о грань пирамидки. Пай отступил от нее на шаг, как будто скользнул в сторону – ног у него не было видно. – Привет, – пропел мальчик. Казалось, что и его голос утратил звонкость. – Все не хорошо, но когда-нибудь будет, так говорит папа. А сейчас я еще и не знаю, что делать с этой… Дейзи, когда она подходит близко. – Это животное называется собака, – Эн засмеялась. Пай говорит по-взрослому, но не знает, что на свете бывают собаки, надо же. – Ее можно гладить. Давай я тебе покажу, дай руку. Она протянула к Паю ладонь и едва не отстранилась, когда с ее рукой соприкоснулось голубое щупальце. На ощупь оно было теплым, как человеческая рука, но какой-то части Эн хотелось закричать и убежать подальше. – Вот, смотри, собаку гладят вот так, – она положила щупальце Пая на голову Дейзи, между ушами, и, слегка нажав, пару раз провела по шерсти. – Теплая… – мальчик, даже когда Эн убрала руку, продолжал гладить золотистую шерсть. – Кажется, ей нравится. Ой, мокро! Дейзи надоело просто стоять, и она потыкалась мордой в ладонь – или щупальце – Пая. Эн услышала звук, будто зазвенел колокольчик, и поняла, что Пай так смеется. Они попробовали несколько разных игр. Паю понравилось играть с Дейзи, например, бросать ей палочку – Эн казалось, что это из-за того, что ему понравилось гладить собаку, а делать это просто так, вне игры, он стеснялся. Они играли в мяч, и Эн было не по себе, когда из пирамидки вырастали щупальца и кидали мяч ей. Они бегали наперегонки, и мальчик-домосед Пай неожиданно для Эн выигрывал у нее половину забегов. С прятками получилось неудобно. Поначалу Пай не очень хорошо понял суть игры и прятался так же, как проходил сквозь стены, – у Эн совершенно не было шансов его найти. Затем, когда она объяснила, как правильно прятаться, оказалось, что с Дейзи игра в прятки превращается в «прятки для Дейзи». Во всяком случае, собаке очень понравилось находить хозяйку и нового товарища по играм, и после «я иду искать» она неслась к прячущемуся игроку, гавкая и отчаянно махая хвостом. – Уже темнеет, – Эн увидела, что в окнах ее дома зажегся свет. Наверняка тетя Элен уже заварила свежий чай с чабрецом и ждет возвращения племянницы. – Ага, – Пай, развеселившийся во время игры, как будто немного съежился. – Наверное, мне пора. Хорошо, что меня не будут искать. – Почему не будут? – Родители не слишком-то интересуются тем, что я делаю, – один глаз Пая закачался на проволочке. – Мне кажется, они предпочитают узнавать об этом у докторов и учителей, а не у меня. Вчера мы поссорились, и они решат, что я сижу где-нибудь с книжкой или приемником, и не будут меня искать. Им так спокойнее. – Ох, извини. Я не должна была спрашивать, – Эн огорчилась. Воспитанные девочки не задают неудобных вопросов, даже если им очень хочется. – Надеюсь, вы помиритесь и все будет хорошо. – Когда-нибудь все будет хорошо, – сказал Пай более низким голосом, как будто подражая отцу, и продолжил своим обычным тембром: – Мы встретимся завтра? – Да, конечно. Мне тоже не с кем играть здесь, кроме Дейзи, а девочки из школы редко приезжают в гости, – обрадовалась Эн. – Тебя точно не будут ругать? – Меня уже отругали, хоть и не за то, что я играю тут с тобой. Хуже уже не будет, – мрачно заключил Пай и, коротко попрощавшись, исчез. Они встретились на следующий день, и на следующий. Они условились встречаться каждый вечер и играли вместе, пока незаметно не наступили весенние каникулы. Эн нравилось общаться с Паем, ведь он не задавался, как мальчишки в школе, и к тому же подхватывал все ее игры. А главное, он и Дейзи нравились друг другу, и искренняя радость мальчика и собаки, словно теплая волна солнечного света, заливала Энис с ног до головы. К тому же оказалось, что мальчик уже довольно давно изучил окрестности, даже те, куда Эн еще не разрешали ходить одной, и девочка с интересом слушала о том, что находится вон за теми деревьями или за ближним холмом. Пай рассказывал ей о лисьей норе, за которой наблюдал пару недель, пока родители-лисы не забрали детенышей и не ушли, и о цветах, которые растут на поляне в ближайшей роще. О доме и семье он почти не говорил, только ресницы мальчика потерянно хлопали всякий раз, когда Эн рассказывала об очередном увлекательном приключении, пережитом ею с папой, например, когда они всей семьей ездили в столицу штата и ходили в большущий ботанический сад и парк аттракционов. – Меня никогда не водили в парк аттракционов, – заявил Пай в ответ. – Мне нельзя. Отец поставил качели на заднем дворе, но это, как я понимаю, совсем не то. Я слышал, как родители говорили о том, чтобы купить какой-нибудь совсем небольшой аттракцион, но мама сказала, что для одного ребенка целой карусели слишком много, и расплакалась. Правда, на фотографиях эти штуки не выглядят так уж впечатляюще. – Да ты что! – Эн от возмущения раскраснелась. – На них так дух захватывает, когда летишь вверх, а потом вниз или крутишься на карусели! И все вокруг визжат, а потом выходишь оттуда, тебя ноги не держат, и страшно, и хочется скорее повторить! Да даже на карусели для малышей, где просто лошадки крутятся по кругу, и то весело, даже взрослые катаются, я видела. Пай ничего не ответил, только немного задрожал, и Эн замолчала. Ей пришло в голову, что рассказывать Паю о прелестях каруселей было слишком жестоко, раз он даже не сможет попробовать прокатиться. Возможно, никогда. Это слово Эн не любила с тех пор, как потеряла маму. – Может, когда ты расколдуешься и станешь нормальным мальчиком, тебе разрешат покататься, – неуверенно предположила она. Пай отвернулся. – Я нормальный мальчик, просто вы меня видите не так, – дрожащим голосом пропел он. – А если я стану, как все, когда у меня уже будет борода до колен? – Пай… Дейзи подошла к Паю и потерлась мягким боком о ребро пирамидки. Пай продолжил говорить, гладя собаку. Казалось, близость животного успокаивает мальчика. – Я спрашивал, нельзя ли мне познакомиться с детьми наших соседей или людей из института, тех, кто знает о нас. Доктор Уолкот просто посмотрел на меня и ответил, что будет лучше оставить все как есть, а родители потом накричали на меня. А еще я слышал, как мама плакала и говорила отцу, что мы все – уроды. Кажется, ей тоже хотелось бы ходить по улицам, а не только сидеть в доме. – Пай вываливал слова на Эн, как будто она была первой, кому он это рассказывал. – К нам мало кто приходит, только из института. У родителей есть несколько приятелей и родственники, но они редко бывают, только на праздники, и к тому же им неуютно смотреть на пирамидку, параллелепипед и многогранник вместо людей. Отец говорил, что и звать никого в дом уже не хочется. – Ой, так твои родители тоже… – Эн застыдилась жалости в своем голосе, но вернуть слова назад было уже невозможно. – Они тоже не такие, как все? – Мы абсолютно такие же, как все, только в другом измерении. У мамы кудрявые волосы и она печет вкусные пироги, а папа работал менеджером, пока я не родился. Они обычные люди, и им было очень трудно, когда я родился таким из-за замыкания в родильной машине, – трели Пая стали напевнее, будто он рассказывал сказку. – Но они вместе с доктором Уолкотом решили, что будет лучше не отказаться от меня, а перейти в измерение, где они смогут видеть меня как есть. Брать меня за руку, а не за щупальце, и все такое. Видеть, что я человек. – Они так и не привыкли к жизни в другом измерении, им тяжело, – продолжил Пай, помолчав. – Они не могут пройти сквозь стены, потому что думают, что это невозможно – когда я рассказал отцу, он велел не забивать ему голову ерундой. Не знаю, что будет, когда я покажу ему, как это делаю. – Мне кажется, они неправы, – заявила Эн со всей уверенностью человека, верящего в справедливость. – Ты же не виноват, что родился таким. – Наверное. – Голубая пирамидка заколебалась, как всегда бывало, когда Пай был растерян. – Но я-то понятия не имею, чего лишился, чего я не пробовал. Зато в нашем измерении можно видеть многое, что не видите вы. Например, как себя чувствует человек. Обычно ты светишься розовым, и это красиво. Наши родственники серые или коричневые, или синие, и рядом с ними мне неприятно. А Дейзи сине-желтая, но это другой синий, тоже красивый. Доктор Уолкот раньше светился белым, но теперь все чаще – фиолетовым. А твой папа, он зеленый с коричневым, хороший цвет. – А на что я похожа? – этот вопрос давно волновал Энис. – Я тоже пирамидка? – Ты похожа на маленькое солнышко, на апельсин, – подумав ответил Пай. – На сияющий почти круглый многогранник, как большой желтый бриллиант, я такой в книжке видел. А взрослые все вытянутые, цилиндры, параллелепипеды, кубы… Когда я вырасту, наверное, тоже изменюсь и стану выглядеть для тебя по-другому. Эн радостно рассмеялась – здорово быть бриллиантом и маленьким солнышком, куда лучше, чем скучным цилиндром. – Наверное, очень тоскливо жить среди геометрических форм? – Ничуть! – Пай налился небесной голубизной и заговорил громче. – Если хорошо сосредоточиться и сощурить глаза, я вижу звезды – больше звезд, чем люди. И даже днем! Могу видеть штуки, из которых состоит все, даже мы с тобой. Вижу дырки между этими штуками и могу проскользнуть в них. Может быть, можно и еще что-нибудь делать. Только у меня тогда это случайно получилось, и я не знаю, что еще можно придумать. Эн подняла голову и прищурилась. Звезд, разумеется, никаких не было видно – только голубое небо и птицы в нем. Было обидно, что она даже представить не может, как видит мир Пай. Что там такого интересного в невидимых днем звездах или этих постоянно колеблющихся штуках, из которых все состоит? Вот цвета людей ей бы хотелось видеть – всегда можно понять, что за человек перед тобой, и не тратить время на то, чтобы подсказать ответ к задаче какому-нибудь Тому, который потом будет дразниться заучкой. Проходить сквозь стены, наверное, иногда хотелось бы, хоть это и нехорошо. Но если просто посмотреть на что-то, то, наверное, можно. Если Пай не расколдуется, он может научиться делать еще что-нибудь, а если расколдуется, у Эн будет товарищ по играм, с которым можно будет везде гулять. И так, и так выйдет хорошо, решила она. – А может, в книжках написано, что еще можно было бы делать, если видеть эти колеблющиеся штуки? – задумчиво спросила девочка. – У папы есть целый кабинет умных книжек, может, там что-нибудь найдется? Конечно, он не разрешает мне их брать, но ты мог бы заходить, брать по одной, а потом возвращать. Они все одинаковые, папа даже не заметит! – Это было бы нехорошо, – все три глаза Пая моргнули и закачались из стороны в сторону. – Профессор Каннингем добр ко мне и позволил бы читать свои книги, если бы в них можно было что-нибудь понять. Как он сказал, мне не хватит какого-то математического аппарата, чтобы понять хотя бы параграф в этих книжках и даже в учебниках физики для школы. Поэтому он учит меня математике и другим наукам, чтобы я в конце концов научился всему и смог рассказать, каким именно вижу мир. Когда придет время, он даст мне все свои книги. – Ну вот, – Эн стало немного обидно. – А мне папа книг не дает. Вернее, дал посмотреть как-то раз, но я в них ничегошеньки не поняла. – Мне кажется, если ты будешь хорошо учиться и у тебя тоже будет аппарат, твой папа позволит тебе читать все, что захочешь. – Пай вскинул щупальца, словно хотел ободряюще тронуть ее за плечо. Энис решила, что так оно и будет.