Всё, кроме денег

      Назад до Бункера Холи добралась без приключений. Во всяком случае, на фоне всего, что ей уже довелось пережить на Парацельсе, то обстоятельство, что она выехала из Обезьянника, не имея ни малейшего представления, куда ей ехать, и осознала это только на полдороге в неизвестность, на приключение уже не тянет. Сначала Холи хотела поступить по-умному и разумно предположила, что в память квадроцикла может быть загружена схема округа, к которому он приписан, и оказалась совершенно права. Незадача, впрочем, состояла в том, что в память квадроцикла была записана карта только округа его приписки, но, к сожалению, не того, где находилась Холи. Тогда ей осталось лишь вернуться в Обезьянник и выяснить дорогу у первого встречного – им оказался лаборант, выгуливавший на поводке в ошейнике и наморднике некую слизь, которой только ошейник и намордник и придавали некое подобие формы. Пока лаборант объяснял Холи дорогу, слизь пыталась прожевать шины квадроцикла, но, совершенно неожиданно, намордник действительно помешал ей это сделать.       В Бункере Холи встретила тишина. Шпигель успокоился, совершенно забыл о том, что хотел что-то серьёзно обсудить с Вертером, и, по всей видимости, постиг дзен. Во всяком случае, он вернулся к своему заброшенному сохранению из «Гномьей крепости» и теперь с просветлённой улыбкой наблюдал, как от одной овцы-оборотня у него тихонько вымирает всё поселение. Гугель как обычно ничего не делал и возился с кубиком Рубика. Вертер решал уравнения в целых числах. Не будучи уверенной в том, следует ли ей как-то обозначить своё присутствие, Холи просто прошла к своему рабочему месту, раз уж, как ей показалось, все делали вид, что ничего не случилось.       — Как покатались? — вдруг спросил Гугель с видом крокодила, подкараулившего в зарослях антилопу.       — А… это было…, — Холи замялась, подбирая нужное слово, — незабываемо.       Гугель обиделся. В действительности обижаться ему было совершенно не на что даже в той реальности, которую ему нарисовало воображение, более того, он сам это прекрасно понимал, и всё же ощущение того, что его просто бросили, не давало ему покоя.       — Не думал, что вы так спелись.       — Я тоже, — честно призналась Холи.       — Вертер тут говорит, что его в Обезьянник связанным привезли. Тебя что ли тоже?       — Можно и так сказать.       — Гугель, мне кажется, ты чего-то недопонял, — догадался Вертер.       — Я не с тобой разговариваю, — огрызнулся Гугель.       — Что-то не так? — предположила Холи.       — Да нет, всё в порядке. У моего лабораторного компьютера ты всё равно можешь научиться большему, чем у меня.       Справедливости ради Холи хотела было заметить, что ни Вертер, ни сам Гугель её пока ничему учить не пытались, но, заподозрив неладное, она решила из вежливости спросить, почему Гугель так решил.       — Так вы ж вместе удрали в закат.       — Во-первых, до заката ещё есть время. Во-вторых, меня увёз доктор Фабиан.       Гугель уронил ноги со стола и вылупился на Холи:       — Зачем?       — Не имею ни малейшего представления, — Холи мило улыбнулась.       Гугелю стало стыдно и он полез под стол якобы за кубиком, всё ещё сжимая его в руке.       — Всё, конфликт разрешён? — решил уточнить Вертер.       — Закройся, — прошипел из-под стола Гугель.       — Просто ему иногда становится одиноко, и он начинает вешаться на всех подряд, а потом обижается, когда при его виде они бросаются врассыпную.       — Я сказал: закройся!!!       Справедливости ради надо отметить, что Гугель начинал вешаться не на всех подряд, а только на тех, к кому успел привыкнуть, притерпеться и слегка привязаться, к тому же делал это не так уж и часто и в большинстве случаев даже умудрялся поймать себя за руку до того, как начинал выкатывать непонятные претензии невинной жертве.       Так или иначе, но на том конфликт действительно был исчерпан, и Холи, мысленно отметив обстановку в Бункере как вернувшуюся к норме, погрузилась в работу. О том, что в Бункере случилось временное пополнение, она узнала только вечером, когда Гугель вдруг ушёл на кухню (то есть, это чуть позже Холи поняла, что то была кухня, а так она поначалу решила, что Гугель залез в стенной шкаф) и принялся греметь там посудой, периодически ругаясь сквозь зубы. Некоторое время Холи этот концерт пыталась игнорировать, но потом её всё-таки разобрало любопытство, и она спросила у Вертера:       — А это нормальное поведение?       — Для человека – да. Для Гугеля – не очень.       — Что-то случилось?       — У нас прибавление в семействе. Временное, к счастью.       Холи окинула взглядом комнату и, не увидев никого нового, мысленно предположила, что у Шпигеля или Гугеля случилось раздвоение личности.       — И доктор Гугель решил это отметить?       — Насколько я понимаю, он решил их накормить.       — Их? Прибавление?       — Именно. Прибавление.       Холи сочла за благо воздержаться от комментариев, заключив, что, если, например, раздвоение личности принесло личное умиротворение Шпигелю, то, вероятно, это действительно стоит отметить.       — Кстати, Косички, ты умеешь готовить?       — В общих чертах.       — В общих чертах – в смысле, как все студенты – доширак в чайнике? Или что-то более осмысленное?       Холи никогда не готовила доширак в чайнике, только варила в нём сосиски, однако помимо таких кулинарных изысков могла изобразить некоторые элементарные блюда, требовавшие для приготовления чего-то большего, чем электрический чайник и пластиковая вилка. Хотя бы нож, например.       — Вы предлагаете мне помочь доктору Гугелю?       — Я предлагаю тебе проследить за тем, чтобы он не взорвал нафиг весь Бункер.       — Он может?        — Не знаю. Но он сейчас сконфуженный, а газовщик в Бункере последний раз был ещё до твоего рождения, — в подтверждение своих слов Вертер мог даже привести отчёты из баз данных. — Нужен человек с незамыленным взглядом и уравновешенным характером.       — Может, лучше газовщика? — неуверенно предположила Холи, решив оставить без комментариев то обстоятельство, что в Бункере стояла газовая плита.       — Нет времени. Вперёд, Косички, спаси отечество!       Если уж на то пошло, гипотетическое «отечество» Холи находилось совсем на другой планете, однако перспектива взлететь на воздух только из-за того, что кто-то недоглядел за кастрюлей, показалась ей исключительно малоприятной, и Холи прошла на кухню. В тесном помещении, захламлённом кухонной утварью почти в той же степени, в какой ещё до самого недавнего времени была захламлена бумагами основная комната (и хотя количество бумаги не изменилось, после раскопок она стала выглядеть заметно чище), по центру потолка на проводе свисала одинокая жёлтая лампочка, возможно, видевшая ещё если не Эдисона, то хотя бы Ильича, и с тех пор передававшаяся по наследству многие-многие поколения, и освещавшая тусклым светом оборонительные сооружения из кухонных тумб и шкафчиков допотопного изготовления. Огромный двустворчатый холодильник (младший брат которого стоял в основной комнате и из которого Гугель подкармливал Шпигеля и прочих захватчиков), переехавший в Бункер вместе с Гугелем, показался бы Холи инопланетной тарелкой посреди хрущоб, если бы она знала, что такое хрущобы. На старой закопчённой плите, первой газовой плите, которую Холи видела в своей жизни, лениво побулькивала кастрюля с водой, над которой коршуном навис Гугель с пакетом замороженных пельменей в руках. Холи про себя отметила, что для приготовления такого блюда достаточно одного чайника, даже без вилки. А если есть время, но нет электричества, можно обойтись и без чайника. Аккуратно бочком протиснувшись через лабиринт тумб, Холи подошла к Гугелю и тоже заглянула в кастрюлю. Вместо воды в кастрюле закипала некая белёсая жидкость со следами молотых специй, что с точки зрения Холи выглядело уже изысканной кухней, чем бы оно ни являлось на самом деле.       — Что-то надо? — процедил сквозь зубы Гугель, не отрывая взгляда от кастрюли.       — Господин Вертер попросил проследить, чтобы тут ничего не взорвалось.       — Как мило с твоей стороны.       — Доктор Гугель…       — Что?       — Я всё-таки не очень поняла пассаж о прибавлении в семействе.       — О прибавлении… а, Вертер. Скоро поймёшь. Раз уж всё равно пришла, достань тарелки, они в навесном шкафчике, голубом с ромашками. Глубокие тарелки.       Холи задумчиво осмотрелась. Из всех навесных шкафчиков в кухне голубых была примерно половина, и на каждый синей изолентой было прилеплено по картинке. Восхитившись такой дотошности, Холи отыскала шкафчик с ромашками и выудила набор разнокалиберных тарелок (потому что в коллекции Гугеля не нашлось бы и двух одинаковых).       — Ты… это…       — Да, доктор Гугель?       — Прости, что вспылил.       — О, ничего страшного.       Холи действительно не видела в чужих тараканах абсолютно ничего страшного. На то они и чужие, что ей не было до них ровным счётом никакого дела.       Гугель разорвал пакет и вывалил пельмени в кипящую жидкость. Размешав их, он задумчиво взглянул на Холи:       — Пойди, разбуди Шпинделя и скажи ему, чтобы сегодня-завтра забежал в столовку оформить поставку продовольствия в Бункер. Не рассчитывал я на такое пополнение, мне даже кормить их особо нечем. Потом возвращайся, будешь мне двери открывать.       Холи кивнула и направилась к выходу с кухни.       — И прости ещё раз.       — Не беспокойтесь, доктор Гугель.       Странно было со стороны Холи просить не беспокоиться человека, который на поедании себя съел целую стаю собак, а то и не одну.       Со Шпигелем Холи пришлось повозиться, поскольку с одной стороны он как будто бы её слушал и даже кивал в нужных местах, но когда она, заподозрив неладное, попросила его повторить, какое задание дал ему Гугель, Шпигель уставился на Холи такими кристально чистыми глазами, что ей пришлось ненароком выключить игру без сохранения, чтобы он наконец обратил на неё внимание. Убедившись, что всё донесено и усвоено, Холи вернулась на кухню.       Когда пельмени сварились, Гугель жестом фокусника извлёк из неустановленного места (возможно, подпространства) вместительный поднос, водрузил на него три тарелки с плавающими всё в той же жидкости пельменями, и отправил Холи вперёд открывать ему двери. Точнее, дверь с кухни. Потому что до потайной двери Холи даже дорогу найти не смогла со всеми указаниями. В итоге по лабиринту стоек с аппаратурой она просеменила следом за Гугелем и со всё возрастающим интересом, а затем держала поднос, пока Гугель выстукивал код. А когда дверь открылась, Холи этот поднос чуть не уронила Гугелю на штаны, потому что прямо в проходе стоял Тэ-сон и голодными глазами смотрел на поднос.       — Он нас учуял? — неуверенно спросила Холи, тем не менее, начав понимать, что происходит.       — Похоже на то, — Гугель с подозрением осмотрел тяжёлую герметичную дверь тридцати сантиметров толщиной.       Тэ-сон же решил не терять времени даром и, подобравшись, уже практически прыгнул на Холи, но в последнее мгновение в проходе появилась Сэ-ён и, ухватив его за шкирку, втащила внутрь. Гугель взял у Холи поднос и уверенно шагнул во тьму прохода, после чего Холи не оставалось ничего иного, кроме как пойти за ним. То есть, конечно, она могла развернуться и пойти, скажем, мыть кастрюлю, но в таком случае она сама себя почувствовала бы полной идиоткой.       Потайное помещение Бункера оказалось гораздо просторнее, чем можно было бы предположить, оно состояло из трёх разноразмерных комнат и, по всей видимости, задумывалось для схорона нелегалов ещё при постройке Бункера. В одной комнате громоздились двухэтажные кровати вперемешку с прикроватными тумбочками, другая – самая большая – представляла собой ядрёную помесь столовой, гостиной, библиотеки и спортивного зала, а третья – входная и самая маленькая – исполняла роль прихожей и была уставлена шкафами. Сэ-ён прошла в гостиную, увлекая за собой Тэ-сона, и за ней последовали Гугель и Холи. Там же нашлась Альке за чтением давно уже морально устаревшего пособия по радиоэлектронике, зачитанного ею до дыр ещё в прошлую свою отсидку.       — Привет, Холи, — улыбнулась Сэ-ён, всеми силами оттаскивая Тэ-сона от Гугеля, пытавшегося пробраться к большому обеденному столу с минимальными потерями.       — Так вот что имел в виду доктор Клюг, когда сказал, что Альке в надёжных руках, — пробормотала Холи, однако, не конкретизируя, подразумевала ли она Гугеля, Сэ-ён или Бункер. — Сэ-ён, и вы так каждый раз прячетесь?       — Нет, конечно. Во-первых, тут не так часто случаются проверки. Во-вторых, мне проще откочевать, чем просить политического убежища.       Гугель поставил поднос на стол и принялся расставлять тарелки и приборы, и Сэ-ён отпустила Тэ-сона в надежде, что теперь-то он ничего никуда не опрокинет. Тот, однако, за время своего недолгого «плена» успел обратить внимание на Холи и заинтересоваться ею, частично от того, что от неё всё ещё слегка пахло пельменями, а частично от того, что с нею были связаны самые яркие воспоминания его недолгой жизни. Оказавшись на свободе, Тэ-сон подошёл к Холи и задумчиво её обнюхал.       — Кажется, ты ему нравишься, — не слишком уверенно предположила Сэ-ён.       — Наверно.       Тэ-сон наклонился и с подозрение обнюхал ладонь Холи, которую это действие несколько напрягло в виду её общей нелюбви к необязательным физическим контактам между незнакомцами.       — Кстати, так вы в итоге выяснили, что с ним? — спросила Холи, стараясь успокоить себя мыслью, что это просто ребёнок, и он не предполагает ничего плохого.       — Типа того. Доктор Клюг сказал, что это мутировавший вулькопультер. Я назвала его Тэ-соном.       — Вулько… что?       — Вулькопультер. Это что-то вроде главного местного хищника.       Холи по-новому взглянула на повышенный интерес Тэ-сона к её скромной персоне и поспешила как можно более ненавязчиво и значительно увеличить дистанцию до столь любопытного создания, а заодно ещё и спрятаться – за чем-то или за кем-то.       — А, и ты вот это будешь держать в одном помещении с ребёнком фиг знает сколько времени? — уточнил Гугель. — Гениально Клюг придумал.       — Это лучше, чем невесть сколько времени держать ребёнка в одном помещении с тобой, — огрызнулась Альке, не отрывая взгляда от страниц книги, которую она уже давно знала наизусть.       — Закрыла рот, взяла ложку и начала есть.       — С закрытым ртом? — Альке сунула нос в тарелку. — Что, опять пельмени в плавленом сыре?       — Прости, как-то не рассчитывал на ваше появление и не закупился заранее детским питанием.       — А оно бы тебе самому пошло на пользу.       — Он ругается на равных с десятилеткой, — прошептала Сэ-ён.       — Я думаю, это нормально, — Холи пожала плечами. — Для доктора Гугеля.       — Холи, забери меня отсюда!!! — вдруг взмолилась Альке. Она вылетела из-за стола, чуть не снеся Гугеля, и прижалась к Холи. — Я же не выдержу с ним!!!       — Эээ… давай посмотрим на ситуацию с такой точки зрения: мне всё равно негде тебя спрятать…       — В жилых корпусах всё равно никто не живёт, я помню твой корпус, там кроме тебя вообще никого нет!       — Потом, тебе предлагается жить не с доктором Гугелем, а с Сэ-ён и… Тэ-соном…       — Эй, Фолли, ты на что намекаешь?! — тут же обиделся Гугель.       — А ведь ты права, если так подумать, — осознала Альке.       — Так, всё, хватит! — Гугель резко хлопнул, отчего Тэ-сон забился под ближайшую табуретку, чуть её не повалив. — Фолли, хватай Шпинделя и выметайся. Сэ-ён, через час зайду за тарелками. Всё, концерт закончен, вы – есть, ты – на выход.       Поскольку, забившись под табуретку, Тэ-сон опять оказался в опасной близости от Холи, она не заставила себя упрашивать и резво выскочила в основное помещение Бункера. Гугель вышел за ней следом, злой и надутый.       — Ну что, Косички, как тебе пополнение? — полюбопытствовал Вертер.       — Скоро можно будет зоопарк открывать, — буркнул Гугель.       — А ты давно косички отрастил?       — Так у меня тоже их больше нет, — заметила Холи.       — Ты не понимаешь. Косички – это состояние твоей души. Такая, знаешь, девочка с косичками и в платьице в белый горошек, — в этом месте Холи передёрнуло, потому что платье в белый горошек отныне и навсегда у неё прочно ассоциировалось с Сабиной Спенсер. — Она идёт в первый класс с ранцем за спиной, и ей невдомёк, что эта кабала ещё на четырнадцать лет.       Холи решила это не комментировать. Ко времени её поступления в первый класс старший её брат ходил в школу уже несколько лет, так что примерный масштаб проблемы она себе уже тогда представляла. С другой стороны, она, конечно, в те дни ещё не могла предсказать, что в старшей школе начнёт задумываться о том, чтобы ночевать в школьном здании, потому что не вполне целесообразным выглядело тащиться час на транспорте только для того, чтобы поспать дома несчастные шесть часов. Без возвращения домой сна оставалось аж восемь часов – вполне весомая экономия.       — А состояние души Гугеля – слюнявчик и бантик на макушке, — тем временем победоносно завершил свою мысль Вертер.       Гугель только озлобленно пнул ближайшую стойку и отшиб мизинец.       Вечером в ванной Холи мечтала о том, что следующий день пройдёт вообще без происшествий, но, как и со школой, масштаб обрушившегося на неё бедствия она представляла себе не до конца.       То есть, начало дня будто бы ничего не предвещало. Холи без приключений приехала в Бункер, поздоровалась с Гугелем и Вертером и принялась за изучение гугелевских выкладок. Отсутствие на месте Шпигеля могло бы её насторожить, но она ошибочно не придала ему никакого значения и отчего-то не связала его со вчерашней просьбой Гугеля. Поэтому когда совершенно взмыленный Шпигель ввалился в Бункер вскоре после обеда, когда Гугель мыл посуду, Холи также не обратила на это никакого особого внимания. По всей видимости, именно поэтому ввалившийся следом за Шпигелем грузчик, хлопнувший контейнер со снедью прямо на стопку, изучением которой Холи как раз собиралась заняться, застал её врасплох.       Оставим, пожалуй, за скобками, что живого человека-грузчика Холи вообще видела первый раз в жизни.       — Прошу прощения? — опешила Холи.       — А, не беспокойся, — успокоил её грузчик и исчез за входной дверью.       Из кухни высунулась гугелевская голова:       — О, наконец-то. Шпиндель, чего так долго?       — Если ты помнишь, столовая оккупирована военными, — Шпигель устало плюхнулся прямо в кресло Гугеля, умотавшийся до такой степени, что даже Большой взрыв не произвёл бы на него сейчас вообще никакого впечатления, не говоря уже о правилах этикета и обиженном Гугеле. — Если кто-то внезапно после их появления вдруг запросил поставку продовольствия – естественно, они заинтересуются. Пришлось организовывать отвлекающий манёвр.       В Бункер вошёл ещё один грузчик и плюхнул контейнер аккурат между двумя стопками, так что они едва не развалились. Холи так заметно передёрнуло, что Гугель обратил на это внимание:       — Вы, там, поаккуратней, а то доведёте моего практиканта до припадка.       — Практиканта?! — заметно оживился грузчик. — Так это не слухи?!       Маленькое замечание Гугеля произвело эффект разорвавшегося фугаса. Вокруг Холи мгновенно выросли три дюжих грузчика, разглядывавших её со смесью восхищения и умиления, подобной той, с которой дети рассматривают свою первую морскую свинку примерно за полчаса до того, как её угробить.       У Холи дёрнулся глаз.       — Поздравляю, довели, — мгновенно отреагировал Вертер не столько из чуткости, сколько из желания в очередной раз до кого-нибудь докопаться.       — Накладную, — категоричным тоном потребовал Гугель, появляясь из кухни уже целиком. — Давайте, грузите живее. И не своротите тут ничего.       Грузчики в недоумении осмотрелись, не ожидая, что в Бункере можно что-то своротить, и к собственному удивлению обнаружили стопки отсортированной и разглаженной бумаги.       — Чувствуется, появилась здесь женская рука, сразу чище стало, — самый главный из троицы протянул Гугелю накладную, в то время как остальные принялись резво заполнять всё свободное пространство контейнерами с едой. — Давно вам надо было какую-нибудь практиканточку-лаборанточку завести.       — Практикант – это не домашнее животное, — отрезал Гугель.       — А по тебе не скажешь, — фыркнул Вертер.       — Усохни.       — Это ты у нас мешок с водой, а во мне усыхать нечему! — тем более что, по субъективным ощущениям Вертера, после недавних тестов на максимальные нагрузки что-либо выжать нельзя было и из его «человеческого» тела.       — Оно и видно.       Холи сидела на табурете, обняв одну из стопок бумаги, и с ужасом наблюдала за тем, как грузчики бегают по Бункеру. Она физически не могла стащить всю бумагу под свою защиту, и теперь при мысли, что от одного только неверного движения бегающих шкафов-носорогов многие часы её труда по сортировке могут отправиться псу под хвост, ей становилось дурно. Поэтому когда разгрузка, наконец, завершилась и за грузчиками закрылась дверь, Холи выдохнула с нескрываемым облегчением. Однако радость её оказалась преждевременной. Стоило только двери закрыться за последним грузчиком, как она тут же с грохотом распахнулась вновь, и в Бункер влетела возбуждённая Магда, едва не пнув со всей дури ближайшую ко входу стопку и сопроводив своё явление воплем:       — Юрка, мне нужна твоя подпись!!!       Гугель, только взявшийся сортировать поставки, уронил ящик себе на ногу и с руганью сел на одну из стопок – к счастью для Холи (да и Гугеля, наверно), уже обработанную. Стопка под ним поплыла, и Гугель свалился на пол, зацепив ногой одну из стоек, наполнившую Бункер тревожным гулом, оказавшимся очень удачным звуковым сопровождением для явления Магды Лупу где бы то ни было в каком бы то ни было качестве.       — Тише, тише, — зашикала Магда. — Конечно, мне нужна твоя подпись, но не обязательно кровью.       Гугель сел прямо на полу и раздражённо воззрился на Магду:       — Во-первых, с чего ты взяла, что я вообще что-то тебе подпишу? А во-вторых, если тебе так уж приспичило называть меня по имени, зови тогда уж Юрием Юрьевичем.       — Ух и нифига ж себе, у тебя ещё и отчество есть?! — от восторга Магда едва не выронила бумагу, которую и надо было подписать. — Я ж тебе говорила, что по происхождению никакой ты не француз, а типичнейший русский еврей!       — Григеец, если тебе это так важно! Все французы, русские и евреи давно вымерли!       — Не вымерли, а ассимилировались!       — Без разницы!       — А что такое отчество? — неожиданно для себя спросила Холи, чем сразу сбавила накал страстей.       — Это такая часть имени, со специальным суффиксом образованная от имени отца человека, — механически повторил Гугель объяснение, которое ему приходилось воспроизводить много раз на протяжении всей жизни аж с самых яслей.       — Тогда, — Холи задумалась, — а у доктора Кьяккероне тоже есть отчество?       — Нет, у неё просто три имени, — пояснила Магда. — Кстати об этом, мне Эди одну забавную историю рассказал, которую он вытащил из Витьки, когда в очередной раз его напоил.       — Мне не интересно, — попытался перебить её Гугель.       — Отец Неллы – ну, вы представляете, из какой она семьи – хотел назвать её двадцатью именами, причём непременно под всеми этими именами её покрестить, — в этом месте Шпигель страдальчески поморщился. — Однако как раз перед четвёртым именем Нелла типа чихнула или кашлянула, или сопля у неё вылезла – короче, бабка её по материнской линии выдвинула ультиматум: если по крещении Нелла простудится, то бабка эта самолично утопит её родителей в «этом тазике». Так у Неллы и осталось только три имени.       — Очень увлекательно, — съязвил Гугель. — А теперь выметайся.       — А откуда… эээ… доктор Геруг же?... знает такие подробности…, —пробормотала Холи.       К её удивлению Магда оживилась ещё больше:       — Ну так он же—       — Если ты пришла развлекать нас сплетнями, то дверь у тебя за спиной, — таки перебил Магду Гугель.       — Нет, вообще-то я пришла не за этим, — вспомнила она. — Подпись поставь. Кстати, Глеб, твоя тоже пригодится, — Магда взглянула на Холи и горестно цокнула языком. — Нет, Хале, ты тут обитатель временный, твоя, боюсь не подойдёт.       — А что случилось? — спросила Холи скорее из вежливости.       — Мне вдруг отказали в пользовании полигоном, — Магда скрестила руки на груди и обиженно поджала губы. — В прошлый раз эксперимент сорвался, так? Ну и не то что бы нам нужны были какие-то дополнительные деньги. Так, подлатали по мелочи, нового Багратиона нарядили, и порядок. Претендентов на полигон сейчас других нет, проблем быть не должно. И тут мне такие сообщают, что, мол, нет, звиняйте, приказ из центра, эксперимент «Бородино» запретить. Понимаете? Запретить! Не проверить! Запретить! Вот так они просто – хоп! – и ставят препоны науке!       — История не наука, — механически встрял Гугель, но Магда не посчитала нужным на это реагировать.       — Ещё и этот Фаск или как его там!       — Раск, — поправила Холи.       — Во, да, Каск, как я сказала. Такой – ваш эксперимент несёт угрозу национальной безопасности. Да чхала я на эту нацбезопасность с Бурдж-халифа!       — Вообще-то, его можно понять, — устало начал Шпигель, но тут Магда безапелляционно сунула ему под нос лист для подписей.       — Давай, ставь закорючку.       — Что это вообще такое?       — Петиция в защиту моего эксперимента.       — Зачем я должен защищать твой дурацкий эксперимент, из-за которого у меня лабораторный компьютер свихнулся? — огрызнулся Гугель, возвращаясь к разбору поставок.       — Ладно тебе, Вертер всегда такой.       — Неправда!!! — хором возразили Вертер и Гугель.       — И вообще, знаешь, один мужик однажды сказал что-то типа: «Когда приходили за моим соседом, я не почесался, и в итоге, когда приходили за мной, чесаться было уже некому».       — Соболезную. Но мне глубоко чхать на твой эксперимент, — Гугель демонстративно ткнулся носом в накладную.       — Хури, ну скажи ты что-нибудь своему начальнику, а то он же ж не почешется, пока эта бешеная армейская собака его самого за зад не укусит, — Магда вручила Шпигелю ручку и ткнула в него листом ещё раз. — Давай, вот здесь подпись.       — Но я не…, — попытался возразить Шпигель.       — Смотри сюда, никому из шишек пока не известно, что это твоя докторская нам тут весь округ на уши поставила.       Шпигель покорно расписался, и Магда с победоносным видом повернулась к Гугелю.       — Он не распишется, — подсказал Вертер. — На принцип пошёл.       — А если я скажу, что это с твоего компьютера утечка и произошла?       — Сюда придут с расследованием, и в скором времени Клюг и Сэ-ён полетят на Иосиф, — парировал Гугель.       — Да, хосспади, тебе что, так сложно поставить чёртову закорючку?!       — Как будто одна моя подпись сделает много погоды!       — Ты глава лаборатории, так что да! Давай, выключай режим вонючки, — Магда требовательно махнула листком.       Вертер задумчиво мигнул лампочками и вдруг заиграл Турецкий марш. Гугель мгновенно окаменел не только лицом, но и всем телом, и побледнел, как полотно. Холи могла понять, что такая широко известная и часто проигрываемая мелодия (названия которой она, кстати, не знала) вполне способна была вызвать раздражение, но даже в таком контексте реакция Гугеля показалась ей чрезмерно болезненной.       — Всё, хватит, Вертер, заткнись! — рявкнул вдруг он. — Подпишу я эту бумажку, просто выключи уже!       — Неожиданно эффективно, — оценила Магда. — Возьму на заметку. Давай, сюда подпись, сюда расшифровку.       Гугель выхватил из чашки на столе ручку и расписался, продолжая излучать раздражение. Вертер выключил музыку.       — Всё, спасибо, с самого начала бы так, — Магда довольно дунула на листок – жест, Холи глубоко непонятный. — Ну, бывай, — и она вылетела из Бункера на такой скорости, словно изобрела телепортацию.       — Ты не любишь Моцарта? — предположил Шпигель.       — Я не люблю тех, кто суёт нос не в своё дело, — огрызнулся Гугель. — Закрой рот, бери коробки и тащи к холодильнику. Фолли, у тебя, кажется, занятие есть. Вертер – ты просто заткнись.       Холи решила не возражать, тем более что занятие у неё и правда было. Повернувшись на стуле, Холи оглянулась в поисках листов, над которыми работала, и взгляд её скользнул по стопке, которую ей предстояло разобрать только в самом конце (возможно, именно поэтому эти листы в своё время оказались разбросаны ближе всего к столу). Вздрогнув от неожиданности, Холи не удержалась от вскрика.       — Что там? — устало буркнул Гугель.       — Ошибка.       Гугель с грохотом уронил коробку – на этот раз на ногу Шпигелю – одним прыжком пересёк всё помещение и перегнулся Холи через плечо:       — Где?!       — В расчёте времени, — поспешила успокоить его Холи. — Вы потеряли степень.       Гугель раздражённо выхватил лист у неё из-под носа и зашагал с ним взад-вперёд по комнате, расшвыривая коробки и, к ужасу Холи, стопки бумаги.       — Чёрт. Не та степень. Раззява. Идиот невнимательный. Дебил. Даун, — непрерывно цедил он сквозь зубы. — Вертер, ты же всё это заметил, так?!       — Я хотел сделать тебе сюрприз.       — И когда всё будет готово? — Гугель отшвырнул лист. — Мои внуки хоть доживут?       — Не думаю, — честно ответил Вертер.       Гугель в отчаянии взъерошил волосы.       — Когда? — обречённо выдохнул он.       — Через три дня.       Холи не могла поручиться со всей уверенностью, но ей показалось, что Гугель упал в обморок, стоя.              Солнце клонилось к закату, за столом над чашкой давно остывшего чая мирно спала Сабина «Гриф» Спенсер. Майор Раск сидел через два стула от неё и наслаждался мгновениями наступившей тишины. Вчера Спенсер выносила ему мозг до заката, когда откланялась, объяснив, что вынуждена прервать «столь интересный разговор» по причине того, что она только что с дороги (что она к тому времени сообщила раз тридцать), из-за того, что провела всё время ликвидации истории с мозгососами запертая в вагоне поезда (раз двадцать с разной степенью подробности о том времяпрепровождении), который потом уехал куда-то не туда (около пятнадцати раз), а всё потому, что она такая дура не вовремя уснула (раз сорок). Проводив её до выхода и с дежурной вежливостью сообщив ей, что беседа и правда была очень интересна и он с радостью её как-нибудь продолжит, Раск как-то по наивности не рассчитывал, что Спенсер воспользуется его предложением. Она пришла, не было ещё и полудня, и приступила к делу прямо с порога, даже не дав Раску времени объяснить, что, вообще-то, он занят. В таком контексте даже необходимость отразить внезапное нападение на столовую стада горгузюбриков (стадные травоядные животные, в больших количествах способные стать вполне адекватной заменой саранчи), очень неудачно зашедшего к столовой со стороны помещений Совета, показалась Раску счастливой возможностью отдохнуть от Спенсер хотя бы чуть-чуть.       И вот, теперь, когда за целый день непрерывного трёпа, наконец, притомилась и задремала, Раск почувствовал несказанное облегчение. Сладко потянувшись, он встал, чтобы размять затёкшую поясницу, и подошёл к окну.       В кустах прямо за окном восседал доктор Эде Фабиан и мрачным взглядом сверлил подошедшего Раска. Никаких телодвижений для скрытия собственного присутствия при приближении Раска Фабиан предпринимать не стал, искренне полагая, что двух разлапистых веток, что он примотал скотчем к панамке, для маскировки вполне достаточно, а потому на усталый взгляд Раска ответил взглядом не только без тени смущения, но даже с вызовом.       С трудом сдержав кривую ухмылку, Раск резко задёрнул штору. Он понял две вещи, первую: отчего весь день ему казалось, что кто-то сверлит взглядом ему спину (до того он списывал это ощущение на магическую ауру Спенсер).       И вторую: согласие возглавить специальную операцию на Парацельсе было самой большой ошибкой в его жизни.