Всё, кроме денег

      Холи не вполне понимала, что должно было значить шпигелевское «вот-вот», поэтому просто сочла это за подтверждение того прискорбного обстоятельства, что Альке пребывает на Парацельсе не вполне законным образом.       — Но тогда…, — Холи попыталась оформить мечущиеся свои мысли в нечто связное, — тогда почему доктор Клюг… так легко отнёсся к тому, что я о ней узнала?       Гугель усмехнулся:       — Если вкратце, то это потому, что он может сделать так, что ты об этом забудешь.       — Это очень опасно?       — Насколько мне известно, нет, — Гугель задумчиво почесал подбородок. — На моей памяти, правда, ни к кому эту меру не применяли, но здесь живут всё-таки не садисты и не убийцы. Сама понимаешь, если что-то такое вскроется, проблем не оберёшься.       — Но тебя действительно больше всего удивило только это? — полюбопытствовал Шпигель.       — Не то что бы…, — Холи пожала плечами. — Я просто подумала, что вряд ли вам известно, почему Альке всё же живёт здесь, а не где-нибудь с матерью, бабушкой и дедушкой или в школе-интернате.       — Я бы сказал, что это его очередной «хобби-эксперимент», если бы он не был так к ней привязан, — заявил Гугель.       — «Хобби-эксперимент» по выращиванию детей? — Холи подняла брови. — Этим человечество с самого своего зарождения занимается.       — И хоть раз вышло бы что-нибудь путное.       — Как здорово, что я не человек, — подытожил Вертер.       — В любом случае, это не наше дело, — Шпигель пожал плечами и направился назад в свой угол.       — Кстати, доктор Шпигель, — спохватилась Холи, — если вы не любите Альке так сильно, как мне показалось, почему вы позволяете… эээ, «твориться беззаконию»?       Шпигель хмыкнул:       — Личная неприязнь – не повод устраивать гадости всем окружающим, ты так не думаешь? Если вдруг станет известно о том, что в этом округе уже десять лет растёт ребёнок – с младенчества, прошу заметить – то малявку, конечно, в детдом ушлют, Клюгу, конечно, срок вкатят, но и остальным тоже достанется, потому что очевидно, что мы не могли не знать.       — Да, — авторитетно согласился Вертер. — Достать памперсы на Парацельсе – весьма нетривиальная задача.       Холи представила, как Геруг контрабандой провозит через таможню упаковку памперсов, и ей стало так смешно, что ей пришлось сделать вид, что у неё развязались шнурки и их требуется срочно завязать.       — Вот что, — внезапно оживился Гугель. — Фолли, я придумал тебе занятие.       — Оно же никак не связано с доктором Клюгом? — на всякий случай уточнила Холи.       — Я похож на самоубийцу? — Гугель обиделся. — Скажи мне, Фолли, знакомо ли тебе уравнение Баливерна? — он потянулся в сторону бумажной кучи на столе и принялся в ней рыться.       Холи же принялась рыться в своей памяти. Память её была весьма обширна, как и полагается тому, кто желает связать свою жизнь с наукой, но по уровню организованности чем-то напоминала хаос, наведённый Гугелем в Бункере.       — Я слышала это название, но не уверена, в каком контексте, — наконец, призналась Холи. — Это что-то из Пузырьковой теории?       — «Пузырьковой теории», — передразнил её Гугель. — Чему вас нынче в университетах вообще учат?       — Я пока бакалавр, а специализация теперь только в магистратуре.       — И вечные оправдания, — Гугель извлёк из кучи бумагу и ручку и принялся выводить уравнение.       — Не будь слишком строг к человеку, — предложил Шпигель. — Если ты спросишь хотя бы любого физика из соседнего округа, он тебе, скорее всего, тоже ничего по уравнение Баливерна не расскажет. Сходу, по крайней мере.       — Я просто пытаюсь отучить её оправдываться, — обиженно возразил Гугель.       — Сам себя сначала отучи, — фыркнул Вертер.       — Заткнись, — Гугель задумчиво постучал себя ручкой по носу. — Приближение Муркхи ты, стало быть, тоже не знаешь?       — Стало быть, — просто согласилась Холи, решив изобразить хорошую ученицу.       — Неуч, — припечатал Гугель, продолжив выводить свои каракули.       Написав, наконец, и уравнение, и приближение, Гугель протянул лист и ручку Холи. Та приняла их и с минуту сверлила самым пристальным взглядом, пытаясь понять, что вообще написано на листе, и точно ли это уравнение, а не древнееврейская вязь. Конечно, Холи не была настолько глупа, чтобы не отличить математическую формулу от иврита. Просто у Гугеля был настолько плохой почерк.       С другой стороны, если бы Холи увидела что-нибудь, написанное Геругом, она, скорее всего, решила бы, что на бумажке просто что-то нарисовано.       — Что-то не так? — насторожился Гугель.       — Не уверена.       — Что значит, не уверена?       Шпигель с любопытством заглянул Холи через плечо и понимающе ухмыльнулся.       Гугель ещё не понял, что произошло, но уже обиделся.       — Я не уверена, — пояснила Холи, — что смогу это дешифровать.       Шпигель отвернулся и хрюкнул в кулак.       Гугель покраснел и с раздражением вырвал листок у Холи из рук. Он хотел бросить на него гневный взгляд и гордо заявить, что ничего дешифровывать не надо, но, взглянув на собственные каракули, задумался. Осознав, что задумался, Гугель покраснел ещё больше и захотел спрятаться под стол.       — Не волнуйтесь, — попыталась исправить ситуацию Холи, — я свой почерк тоже редко когда с наскоку прочитать могу.       — Просто закройся, — прошипел Гугель, взялся за ручку и принялся переписывать.       — И как тебе не стыдно! — немедленно включился Вертер. — Пишешь как курица лапой, вдобавок ещё и сам свои писульки разобрать не можешь!       — Могу.       — Если б мог, ты ни за что не стал бы переписывать.       — Из розетки выдерну.       — Попробуй, попробуй, а я посмотрю, что станет после этого с твоим драгоценным экспериментом.       — Господин Вертер, — решила вмешаться Холи, — пожалуйста, прекратите издеваться над доктором Гугелем. Каждый человек имеет право на ошибку.       — При условии, что он не совершает их непрерывно и с таким видом, словно так и надо, — парировал Вертер.       — Но…       — Фолли, хватит! — взмолился Гугель, из последних сил борясь с желанием спрятаться под столом. — Вертера я ещё могу вынести, но не вас дуэтом!       Холи немного удивилась. Ей казалось, что она наоборот защищала Гугеля от нападок Вертера, поэтому не понимала, каким образом их можно счесть за дуэт.       С точки зрения Гугеля всё выглядело немного иначе. Когда он пытался отобрать свою кружку у Клюга, долго и безуспешно, Холи Фолли, практикантка, с которой к тому моменту в общей сложности он успел наобщаться всего на полчаса максимум, внезапно вступилась за него и даже сумела вернуть назад кружку. По мнению Гугеля, это был весьма прозрачный намёк на его беспомощность и общую несостоятельность. Он пытался не сорваться и не показаться ещё глупей, чем уже выглядел, но дальше Холи Фолли вступилась за него даже в обычной перепалке с Вертером, и вот это уже окончательно его унизило. Какой-то новенький желторотик пришёл тут, понимаешь ли, и принялся наводить свои порядки и брать его – самого Гугеля! – под собственное покровительство. Некоторая часть сознания Гугеля, впрочем, подсказывала своему хозяину, что большая часть этой коварной схемы существует лишь в его собственном воображении, и если бы не она, возможно, Гугелю лучше получалось бы сохранять внешнее спокойствие и, по крайней мере, не смущаться.       Холи, конечно, как уже упоминалось, всех этих тонкостей не понимала, но на всякий случай решила извиниться:       — Простите.       — Прощаю, — буркнул Гугель. — Держи. Больше переписывать не буду, — он буквально ткнул в Холи листом бумаги.       — Так что если что, — развил мысль Вертер, — обращайся к криптографам.       — Закройся.       — Ещё к историкам или филологам можно, им тоже приходится много разных почерков разбирать.       — Спасибо, господин Вертер, — поблагодарила Холи.       Быстро пробежав глазами лист, она установила, что почерк и в самом деле стал чуточку разборчивей, так что, вполне вероятно, написанное она сможет разобрать самостоятельно. Поблагодарив Гугеля, буркнувшего в ответ что-то невразумительное и немедленно занявшегося кубиком Рубика, Холи обошла стол в поисках свободного стула, на котором не громоздилось бы бумажной башни или подноса с пустыми кружками, и, найдя таковой, уселась на него и приготовилась к работе. Как обычно, она запустила свой любимый редактор формул, в котором ей было удобней всего производить преобразования и, развернув виртуальную клавиатуру, размяла пальцы, готовясь много и долго печатать.       Тогда-то к ней и подкрался Шпигель:       — Лучше возьми бумагу и ручку.       Холи, уже почти отключившаяся от реальности, поняла, что Шпигель обращался к ней, только когда он похлопал её по плечу.       — Вы что-то сказали?       — Я сказал: выключи эту гадость. Я знаю, что ты её запустила, и говорю: выключи. Бери бумагу и ручку и так работай. Ясно?       — Простите, но… зачем?       Холи была искренне удивлена таким предложением. Все задачи и примеры по математике и физике с младших классов она решала в соответствующих программах, поначалу тех, что были рекомендованы к обучению в министерстве образования, а потом в тех, что ей казались более подходящими – разумеется, скачанными из сети, а не купленными по лицензии. Мысль о том, чтобы производить преобразования формулы ручкой на бумаге, казалась ей абсурдной.       Шпигель, будучи частично продуктом той же системы, понимал такой образ мысли, а потому с ещё большей непримиримостью, чем стоило бы, полагал его неприемлемым и подлежащим искоренению.       — Я хочу сказать, — продолжала Холи, — в электронном виде проще проверить уже написанное, найти ошибку, да и компактнее всё получается…       — Просто возьми бумагу и ручку. Фолли, дело не в том, как проще, быстрее и компактнее, — Шпигель постучал себя по виску. — Дело в образе мысли, понимаешь? Когда ты пишешь ручкой на бумаге, ты думаешь по-другому.       — Но…       — Попробуй. Если мозг у тебя на месте, тебе понравится.       Холи не понравилось, что её настолько открытым текстом обозвали дурой, но ручку с бумагой из общей кучи она добыла скорее потому, что поняла, что Шпигель не отстанет от неё, пока она не последует его совету. А так все остались более или менее довольны и практически при своём.       Взявшись за ручку, Холи некоторое время сверлила взглядом написанные Гугелем выражения, размышляя, с какого края к ним подступиться. Спустя минуты три сосредоточенных размышлений она решила переписать всё это своим почерком, дабы проверить свои силы в расшифровке гугелевских каракуль, а, заодно, составить таблицу соответствия, которая могла бы пригодиться в дальнейшем.       К счастью, Шпигель к тому времени уже перестал нависать у неё над плечом, иначе не обошлось бы без конфуза. Вряд ли он удержался бы от соблазна тем или иным способом дать Гугелю знать, чем занимается его практикант.       Холи не заметила, как пролетело время. Она сидела, по уши в разнокалиберных бумажках, сначала долго и старательно расшифровывая каракули Гугеля, потом ещё дольше систематизируя расшифровки для составления таблицы соответствий, потом несколько раз переписывала её начисто из-за описок (Холи, дитя виртуальной эпохи, понятия не имела, что на расстоянии вытянутой руки от неё в фарфоровой чашке с розочкой удобно расположился пузырёк с замазкой). Собственно к решению уравнения она приступила уже под самый вечер, примерно в то же время, когда её желудок решил, что она уже слишком завозилась со всей этой математикой и слишком нагло не обращает внимания на его потребности.       — Еда в холодильнике, — автоматически сообщил в пространство Гугель.       Холи сначала подумала было покраснеть, но потом решила, что ей сейчас надо восполнять энергию организма, а не тратить.       — Если подумать, — Гугель посмотрел на часы, — Шпиндель, Фолли, валите-ка вы отсюда.       — С какой радости? — огрызнулся Шпигель из своего тёмного угла, освещённого лишь одним из мониторов Вертера.       — Семь вечера, рабочий день кончился, все свободны.       — Я у тебя не работаю.       — Просто свали. Ты нигде не работаешь.       Холи уже готова была удивиться тому, что у Шпигеля нет рабочего места, но потом сообразила, что речь скорее шла о том, что Шпигель весь день пинал балду. Тут с Гугелем можно было лишь согласиться – где Шпигель этим занимался, действительно не имело значения.       — Но, доктор Гугель, — заговорила Холи, — я ещё не закончила.       — Продолжишь завтра, — отмахнулся Гугель. — У тебя сколько практика? Две недели? Вот две недели можешь над этим сидеть.       — Но…       — Я тебе уже говорил: работы для тебя у меня нет. А теперь брысь отсюда.       — Вот поэтому, — включил любимую шарманку Вертер, — у тебя и не будет никогда друзей.       — Почему – поэтому? — мгновенно окрысился Гугель.       — Ладно, замяли тему, — Шпигель зевнул и потянулся.       За то время, что он провёл в Бункере, он уже не один десяток раз наблюдал стычки Гугеля и Вертера на тему, является ли Гугель неудачником, и если является, то насколько это заразно. С одной стороны, он полагал, что новому практиканту для расширения кругозора послушать такое будет даже полезно. С другой же, ему самому слушать эти препирательства смертельно надоело.       Так что в этот раз Шпигель решил проявить милосердие.       — Фолли, нам лучше действительно пойти, — Шпигель встал со своего места и, по-прежнему потягиваясь, направился к выходу. — А то он нас и выставить может.       — Выставить?       — Да – за шкирку.       Шпигель произнёс это с такой убедительностью, что Холи оставалось лишь предположить, что ему уже доводилось пережить это сомнительное счастье на собственной шкуре.       — Вот-вот, поэтому быстро освободили территорию, — поддакнул Гугель, также поднимаясь с кресла и направляясь в один из многочисленных тёмных углов помещения.       — Мог бы и покормить их на дорожку, — заметил Вертер.       — Сначала найди в себе альтруизм и заботу об окружающих, а потом предлагай.       Холи аккуратно сложила все свои бумажки в одну стопочку и положила сверху ручку. В её голове мелькнула мысль, а почему бы не взять всё это с собой, но потом она подумала, что если (что весьма вероятно) у неё закончится бумага, писать можно будет только на туалетной, а такого исхода она хотела бы избежать. Поэтому Холи просто положила свою стопочку так, чтобы Гугель не смёл её случайно, проходя вокруг стола, и вместе со Шпигелем покинула Бункер.       Стоило им только выйти за дверь, как та немедленно захлопнулась и раздался щелчок закрывающегося замка. Холи от неожиданности вздрогнула и в недоумении обернулась на дверь.       — Не обращай внимания, — посоветовал Шпигель. — Он всегда такой.       — Такой – это какой?       — Такой, — Шпигель замялся, подбирая нужное слово. — Как Гугель.       Холи подумала, что если чьим-то именем называют целый типаж, то это… чаще всего, очень грустно.       Со Шпигелем Холи распрощалась ещё нескоро. Фактически, на том же месте, где два дня тому назад она распрощалась с Фабианом. Ехать вместе с кем-то было гораздо приятней, чем в одиночку, но вовсе не потому, что Холи вдруг воспылала страстью к дружным компаниям или хотя бы к Шпигелю. Всё дело было в ложном ощущении безопасности, которое давало общество другого человека. Размышляя об этом обстоятельстве, Холи думала, что, в конце концов, даже стада травоядных потому и стада, что вместе безопасней. После вчерашней пробежки по лесу, Парацельс больше не казался Холи хоть сколько-нибудь безопасным местом. Когда ты можешь проснуться утром в одной постели с шимпанзе, а по дороге из больницы на тебя может напасть дикий зверь с целью тобой поужинать…. Холи начинала думать, что даже если закатывать весь Парацельс в бетон экономически не выгодно, это надо было сделать хотя бы в целях безопасности.       Ну откуда ж ей знать, что тот вулькопультер был особенным?       Очутившись одна посреди леса, Холи принялась с ужасом оглядываться, подолгу задерживая взгляд на каждой тени, а в ночном лесу теней много. Много больше, чем Холи была готова вынести. Поэтому спустя минут пять она решила, что если продолжит ехать с такой же скоростью, то к жилым корпусам доберётся уже вся седая, и прибавила газу. Слишком высокая для таких дорожных условий скорость заставила Холи целиком сосредоточиться на дороге и перестать населять каждый куст разнообразными клыкастыми тварями, только и ждущими шанса вонзить свои острые зубы в её нежную тушку. Потому что зверя в кустах могло и не быть, а вот если она навернётся на такой скорости, то точно по всем окрестным буеракам по частям собирать придётся.       Если бы в жилых корпусах жил кто-нибудь помимо Холи, они могли бы встретить её радостным электрическим светом, который вселил бы в неё надежду и покой, но увы. Вообще говоря, там были ещё обитатели, даже гуманоиды. Однако было их очень мало, а корпусов очень много, и поскольку в коридорах и холлах свет включался по датчику движения, большую часть времени корпуса стояли в темноте. Заметить же свет из окон обитаемых квартир Холи мешали бурная поросль, редкость обитателей и то обстоятельство, что все освещённые окна выходили на противоположную от просеки сторону.       Свет на стоянке для квадроциклов вспыхнул слишком внезапно, и Холи пришлось постоять несколько минут на месте, чтобы зрение восстановилось. Когда же она покинула стоянку, он также внезапно потух, но тут уж Холи восстановления зрения ждать не стала, предпочтя пробираться ко входу в корпус на ощупь. Тем более что затем свет вспыхнул уже в холле, и Холи, ещё не до конца прозревшая, ослепла опять.       Про себя костеря на чём свет стоит тех, кто разрабатывал систему корпусов, Холи кое-как доползла до своего этажа и только тут вспомнила, что за весь день ей довелось лишь позавтракать. Совершив более чем успешный набег на буфет, она, наконец, добралась до своего жилища и без чувств рухнула на кровать. Навалившаяся вдруг усталость требовала заснуть тут же прямо так, но Холи решила, что она пока что ещё человек, а не Гугель, и, собрав волю в кулак из последних сил, заставила себя исполнить все пункты ежевечернего туалета. После этого она уже с чувством выполненного долга вновь рухнула на кровать и, свернувшись клубком, немедленно заснула.       Ночь Мистер Боб провёл в надлежащем ему месте вопреки всем усилиям, кои он приложил к тому, чтобы его покинуть.       На следующий день Холи покинула корпус не раньше, чем убедилась, что на улице полностью рассвело. Конечно, ей тяжело было судить, насколько светло на просеках, окружённых плотными стенами высоких деревьев, не говоря уже о том, что на тропке, ведущей к Бункеру от просеки, светлее полумрака в принципе никогда не бывает, но Холи так было спокойнее. В её сознании, подкреплённое недавним неудачным опытом, жило представление о том, что самые страшные хищники на охоту выходят ночью, а днём спят в своих норах или где там ещё (к слову, вулькопультеры вьют гнёзда высоко на деревьях).       Подъехав к Бункеру, Холи с удивлением обнаружила в закутке, служившем в качестве парковки, квадроцикл. Вчера вечером она забрала отсюда последний (кстати, оставив Гугеля без средств передвижения), к тому же, выяснив, что Шпигель всё-таки работает где-то ещё, полагала (ошибочно), что вряд ли он все дни проводит в Бункере. Решив, что насчёт Шпигеля она ошибалась, Холи спокойно поставила свой квадроцикл рядом и направилась в комнату, где обитали Гугель и Вертер. Но стоило ей коснуться двери, как Холи вдруг подумала, что квадроцикл мог принадлежать и Кьяккероне, поэтому она лишь приоткрыла дверь и украдкой заглянула внутрь, где увидела нового, незнакомого ей посетителя и пришла к выводу, что вместо Бункера это место следовало бы назвать Проходным Двором.       Посетитель же повернулся на звук открывающейся двери с радостным возгласом:       — Глеб, ну наконец-то!       — Простите, — сказала Холи, решив на всякий случай извиниться за то, что она не Шпигель.       Посетителем была большая женщина, причём «большая» не в том приторно-толерантном смысле, когда это слово употребляют, чтобы не говорить «толстая», а в самом прямом. Она была вся большая, плотно сложенная, крепкая, кровь с молоком, и голос у неё был низкий, громкий, каким хорошо на базарах зазывать покупателей. Дополняли образ джинсовый комбинезон, полосатый фреддикрюгеровский свитер и копна ярко-рыжих волос, то ли крашеных, то ли ставших такими в результате какого-то несчастного случая.       — Ты кто? — спросила женщина с видом человека, вдруг увидевшего милого забавного зверька там, где никак не ожидал его увидеть.       Холи такое отношение не понравилось – слишком походило на реакцию Кьяккероне – но она всё же представилась:       — Холи Фолли. Я практикант доктора Гугеля.       — Юра, у тебя практикант?! — женщина в изумлении повернулась к Гугелю, который сидел в своём кресле по ряду соображений, основным из которых было соображение безопасности, в другом конце помещения, насколько позволяли бумажные завалы.       — Да что ты говоришь?! — Гугель особенно зло щёлкнул кубиком Рубика.       — И давно? — женщина повернулась к Холи.       — С позавчера, — ответила та.       — Какая прелесть! — женщина улыбнулась. — Меня зовут Магда.       — Эээ… доктор Магда?       — За «доктора Магду» уши крутить буду, — радостно сообщила Магда. — Мы все в округе как одна большая семья – к чему формальности?       Холи подумала, что лучше бы встретила Кьяккероне.       — Точно, Фолли! — вдруг догадался Гугель. — Возьми её тоже завтра с собой, а то мне с ней делать нечего.       — Куда? — испугалась Холи.       — Тебе понравится, — пообещала Магда.       Холи испугалась ещё больше.       — Так Глеб-то когда будет? — Магда повернулась назад к Гугелю.       — Почём я знаю? — огрызнулся тот. — Я ему не нянька.       — Мне не нужна нянька, — резко возразил Шпигель, как по волшебству образовавшийся на пороге Бункера. Увидев Магду, он аж подпрыгнул на месте и только невероятным усилием воли заставил себя остаться, а не броситься немедленно в паническое бегство. — Магда?! Вам что надо?!       — Я жду тебя, — заявила Магда. — Завтра нужна твоя помощь. Присмотреть за софтом.       — А почему я?       — Сита сказала, что ты и так вечно где-то шляешься, так пошляешься с пользой для дела.       — У меня такие исследования, что я работать могу вообще где угодно! — искренне обиделся Шпигель, весь прошлый день проведя за игрой в текстовый трёхмерный тетрис.       Кстати, Ситой Рай звали директора Вычислительного центра имени Иоганна Карла Фридриха Гаусса, который в округе лаконично именовали Бэббидж и к которому и был приписан Шпигель.       — Короче, Сита выделила тебя. Завтра в пять жду тебя на полигоне, — Магда похлопала Холи по плечу с такой силой, что та чуть не присела. — Ты тоже приходи, будет интересно.       — Пять вечера? — мрачно уточнил Шпигель.       — Утра, конечно!       — Вы хотите, чтобы я был на полигоне в ПЯТЬ УТРА?!!! — вскричал Шпигель, до глубины души возмущённый самой идеей.       — В общем, я вас обоих жду, — широко улыбнулась Магда и стремительно покинула Бункер.       Холи, ещё не до конца осознавшая, что ей действительно придётся на следующий день вставать ни свет ни заря, в недоумении спросила:       — Что это было?       — Магда Лупу, — трагически завывая, ответил Вертер, впервые подавший голос с самого появления Магды в Бункере.       — И лучше бы тебе сходить завтра на полигон, если ты не хочешь, чтобы она явилась к тебе в комнату и притащила тебя сама, — посоветовал Гугель, нисколько не смущаясь тем, что сам предложил Холи в сопровождающие.       — Но на полигон? — сознание Холи продолжало отрицать необходимость крайне раннего подъёма, отчего она до сих пор не возмутилась и даже не обиделась. — Она военная?       — Хуже, — мрачно покачал головой Шпигель. — Она историк.