Призрак Эндхауза

Снежные сугробы в парке сияли ослепительной холодной белизной, а высокие старые деревья, покрытые инеем, выглядели торжественно и величественно. В красоте зимнего пейзажа всегда таится что-то сказочное, и Вайз, обычно сдержанный и чрезвычайно хладнокровный, поддался этому сказочному очарованию и ожиданию чего-то чудесного. Ему казалось, будто он снова десятилетний мальчик, с трепетом разворачивающий свёрток с рождественским подарком. Ничто не предвещало ничего дурного, но на крутом склоне холма по пути к дому он внезапно поскользнулся и только чудом не скатился вниз. Молодой адвокат не был суеверным или мистически настроенным человеком и доверял лишь объективной реальности, но в тот самый момент, когда он мог упасть… у него невольно возникло впечатление, будто чья-то невидимая ладонь с силой схватилась за его руку и потянула на себя, помогая выпрямиться и идти дальше. Дойдя до вершины, Чарльз задумчиво взглянул на свою руку, потом оглянулся и подумал, что падение было бы не только неприятным, но и довольно опасным. Успокоив себя мыслями о том, что всё обошлось хорошо, он отправился дальше и вскоре достиг калитки, ведущей к Эндхаузу. Дом выглядел ещё более обветшалым, чем когда-либо прежде, и казался настоящей старой развалиной, готовой обрушиться от первого сильного порыва ветра, но приятно завораживал своей таинственностью и уединённостью. Вайз не бывал здесь с того самого дня, как умерла его кузина Ник Бакли, владелица особняка. Ник не стала дожидаться казни за гениально спланированное и осуществлённое убийство Мегги и покончила с собой в камере полицейского участка, решив, что смерть от передозировки кокаином менее мучительна, чем повешение по приговору суда. В итоге, согласно завещанию, Эндхауз достался Чарльзу. Будучи душеприказчиком покойной и прежде всего человеком чести и долга, Вайз тогда взял на себя нерадостные обязанности по организации похорон кузины. Кроме него, к могиле покойной разоблачённой преступницы пришла только Фредерика Райс. Он видел мёртвое лицо Ник, в котором больше не было выражения задорного и бесшабашного обаяния, не было дьявольских огоньков в бездонных синих глазах, не было игривой очаровательной улыбки, и в который раз в глубине души ужасался тому отвратительному убийству, которое совершила девушка. В который раз Чарльз задавал себе вопрос: зачем, зачем она это сделала? Конечно, он прекрасно знал причину, но в глубине души отказывался верить. Ответ был прост – ради денег. Ради миллионов Мэтью Сетона, завещанных его племяннику, после трагической гибели которого соответственно переходивших к невесте лётчика – Мегги. Наивная и доверчивая Мегги рассказывала Ник о своей тайной помолвке с отважным пилотом Майклом Сетоном, рассказала также о завещании – и таким образом встала на свой смертный путь. Ник, видевшая, как из её прелестных рук ускользнула такая удачная партия как Майкл, не могла не возненавидеть простодушную скромницу-кузину, которой предстояло стать не только счастливой женой, но и богатой наследницей. Всё вполне закономерно. Чарльз понимал, что Ник убийца, что под её показным очарованием скрывались коварство и жестокость, но до сих пор не мог её забыть. Ведь когда-то он любил её. Любил нежно и преданно, хотя и без малейшей взаимности, даже без малейшей надежды на взаимность. Возможно, он по-прежнему её любит, но старается не думать об этом. Он немного походил по саду, наслаждаясь меланхоличной тишиной и спокойствием. Вдруг Вайза охватило смутное ощущение, что за ним кто-то наблюдает, кто-то следит за каждым его шагом… и этот кто-то стоит в доме у окна той комнаты, где была спальня бывшей хозяйки. Подняв голову, Чарльз замер: в окне был виден женский силуэт. Из-за полупрозрачной занавески было трудно что-либо разглядеть, и сперва могло показаться, что это сама Ник Бакли! Но уже через секунду молодой человек мысленно усмехнулся такому нелепому обману зрения – это же Эллен, горничная. Они с мужем хотели уехать сразу после трагических событий в доме, но Вайз уговорил их остаться до весны, пока он не найдёт новых жильцов или не продаст особняк: он ещё не знал, как лучше поступить. Чарльз неторопливо направился к дому. - Добрый день, мистер Вайз, – открывая дверь, Эллен с радостной, хотя и несколько удивлённой улыбкой приветствовала хозяина. - Добрый день, Эллен. Всё в порядке? - Да, сэр. Разве что… Нет, не стоит об этом, это пустяки. Вы пришли с новыми распоряжениями, я полагаю? Признаться, мы не ждали вас сегодня. - Пожалуйста, растопите камин в гостиной и уберите чехлы с мебели. Я сегодня останусь здесь. - Так вы намерены встречать Рождество в Эндхаузе, сэр? – горничная всплеснула руками. – О, почему же вы вчера не прислали телеграмму?! Я приготовила бы всё для праздника, испекла бы пирог. Теперь всё так смешалось… Но я немедленно этим займусь! Чарльз пристально взглянул на неё и проговорил: - Кажется, у вас уже были какие-то планы на сегодня? Именно такой вывод я могу сделать, судя по тому, как вы сейчас нервно теребите передник. - Простите, сэр. Просто я не думала, что вы придёте, – горничная потупила взор и торопливо сжала ладони, переплетя пальцы. – Мы всей семьёй сейчас собирались в гости к знакомым. Но раз вы здесь – мы, конечно, никуда не пойдём. А сколько у вас будет гостей? На сколько персон накрывать к ужину? - Я никого не приглашал, Эллен. Не беспокойтесь по поводу праздничного ужина; я купил то немногое, что мне понадобится, и вечером смогу сам себе накрыть на стол. Так что спокойно можете отправляться в гости хоть прямо сейчас, я вас отпускаю. - Правда, сэр? Отпускаете? - Конечно. Ведь это же праздник. Вам тоже нужно отдохнуть. - Благодарю вас, – горничная поклонилась. – На улице сегодня довольно холодно. Прикажете сейчас приготовить вам кофе? - Да, это весьма кстати. Если можно, покрепче. В течение некоторого времени Вайз ходил по комнатам, затем сидел в гостиной, куда горничная принесла чашку. Дом пришёл в ещё большее запустение, и этот факт был налицо. Но всё равно здесь было уютно, и молодой адвокат чувствовал, как его душу и тело наполняет тепло. Впрочем, он сразу же мысленно объяснил это жаром, исходящим от камина, и горячим кофе, к тому же, после продолжительной прогулки по свежему воздуху в морозный день. Вскоре Эллен пожелала ему хорошо встретить Рождество и попрощалась. Стоя у окна, Вайз видел, как она с мужем и сыном уходили. Он остался в доме один, наедине со своими воспоминаниями, и не замечал хода времени. Постепенно стали сгущаться вечерние сумерки. Вайз подготовил всё к ужину. Встречать праздники в одиночестве было для него обычным делом и нисколько не тяготило. Сейчас это, пожалуй, было для него удовольствием: в тишине и уединении воображение, на время избавившееся от суровых оков хладнокровия и рассудочности, вновь рисовало ему своенравную и капризную красавицу-кузину, образ жизни и легкомысленное поведение которой Чарльз никогда не одобрял, но не в силах был противиться её дерзкому очарованию. Это была его единственная слабость – тщательно сдерживаемая страсть к Ник. Страсть безрассудная, нелогичная, неправильная, противоречащая его образу мысли и жизни, но не угасающая со временем. Ник знала, что он влюблён в неё, но не придавала этому значения. Для неё Чарльз всегда был только скучным и консервативным педантом, сухарём и занудой – и она этого, в общем-то, не скрывала. Многие придерживались того же мнения, что и она. Никогда никого не посвящавший в свои сердечные тайны, ни с одним человеком не позволявший себе подобной откровенности, Вайз не мог рассчитывать на сочувствие и не рассчитывал. В самом деле, кто мог заподозрить, что под маской его вечной холодной сдержанности скрывается глубокая и пламенная натура, а в его сердце давно живёт боль безответной, но верной любви? Он пытался прогнать это чувство из своей жизни – но не смог. Гордость не позволяла адвокату продолжать говорить с кузиной о своей любви к ней, и он молчал: ни одно слово больше не прозвучало из его уст. Лишь взгляд порой выдавал страсть – один только взгляд. Чарльз, казалось бы, жил своей обычной жизнью, внешне оставаясь совершенно непроницаемым, и скрывал любовь к Ник в самых потаённых уголках души. И это чувство жило в его душе по-прежнему, невзирая на раскрытие страшной тайны девушки и её смерть. Даже оказавшаяся циничной интриганкой, она по-прежнему была любима им. Часы пробили девять вечера. Вздохнув, молодой человек откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Увиденное потрясло его: в тёмном стекле была отчётливо видна Ник. Она выглядела точно так, как в вечер фейерверка и последовавшего убийства – одетая в чёрное бальное платье и алую шаль. Где угодно Вайз узнал бы кузину из тысячи других. Это было её лицо, её взор, её лукавая улыбка. Он закрыл глаза, а когда через секунду вновь взглянул в окно – там уже не было ничего, кроме темноты. Вайз снял ненадолго очки и потёр переносицу, мысленно насмехаясь над своими нелепыми видениями. «Я в доме, который Ник обожала, я постоянно думаю о ней… Неудивительно, что она мне мерещится повсюду, – подумал он. – Я не могу не думать о ней, хотя понимаю, что не должен этого делать». Долго Чарльз не решался пойти в комнату Ник, стоя у порога, и наконец легонько прикоснулся к дверной ручке. Дверь отворилась медленно и бесшумно. Сюда никто не входил после смерти владелицы, даже горничная, поэтому на всём лежал слой пыли. Стоя посреди комнаты, Вайз с печальной задумчивостью разглядывал предметы, в полнейшем беспорядке валявшиеся у большого настольного зеркала. Перед ним лежали пудреница, коробочка с румянами, несколько помад, кисточки для макияжа, блокнот, платок, маленькие футлярчики с серёжками и колье, некоторые из которых были открыты, сами украшения и ещё немало всего. Будучи по натуре аккуратистом и педантом, адвокат старательно стёр пыль с поверхности столика платком, собрал все косметические принадлежности, сложил драгоценности в коробочки и расставил их на столике по порядку. Каждая вещица напоминала ему о Ник. Молодой человек вынул из футлярчика её любимые летние повседневные серёжки-колечки и спрятал в свой бумажник, решив взять их себе на память. Пластмассовые и совсем дешёвые, но хорошенькие, они были ей к лицу. И это милое личико всегда будет жить в его воображении. Вайз чувствовал, что уже не сможет полюбить другую, и был уверен в том, что его вряд ли когда-нибудь кто-нибудь полюбит. Девушкам нравятся другие мужчины – вроде Челленджера или Джима Лазаруса. Вспомнив компанию, с которой обычно водилась его покойная кузина, Вайз чуть нахмурился, так как они никогда ему не нравились и казались довольно подозрительными. Он был убеждён, что общение с такими типами плохо влияет на Ник. «Нет, я не должен был молчать. Я должен был больше заботиться о Ник и добиться того, чтобы она обратила на меня внимание. Может, если бы мне удалось… если бы она вышла за меня замуж, то тогда ничего не случилось бы. Она не совершила бы того убийства, и Мегги Бакли сейчас была бы жива, – размышлял он, продолжая перебирать безделушки на её столике. – И сама Ник была бы жива. В случившемся есть доля и моей вины». - Чарльз, милый, не вини себя, – произнёс мелодичный девичий голос. Адвокат вздрогнул: во-первых, в комнате никого больше не было и не могло быть, кроме него, во-вторых, слова голоса прозвучали точно в ответ на его непроизнесённые вслух мысли, и в-третьих… это голос Ник. Вайз поднял голову и посмотрел в зеркало, стоявшее на столике. Вместо своего отражения и отражения комнаты он увидел густую пелену сиренево-серого тумана, из которого проступали призрачные очертания его покойной кузины и возлюбленной. Она сказала: - К сожалению, ты тогда не мог ничего изменить. Но сейчас сможешь, если захочешь.