Любовь на грани безумия

      Какую бы альтернативную реальность она не выбрала, все оказывалось именно так, как он того желал. Хлоя мертва, Нейтан, обвиненный во всех смертных грехах и разыскиваемый полицией, лежит где-нибудь в земле, поедаемый червями, или на дне моря, обглоданный рыбами.       Блэквелл подпортила свой статус престижной академии, и Марк Джефферсон под предлогом небезопасного положения покинул свой пост учителя частной школы. Он твердил всем, что не будет преподавать в заведении, в котором происходят такие безумства, как похищения девушек. Тем более, что последней жертвой стала Макс Колфилд, его любимая ученица.       — Мне больше нечего здесь делать, — сказал он напоследок.       Однако причина была совершенно в другом. Просто мистер Джефферсон уже нашел себе музу, модель столь невинную и превосходную в своей простоте, что других и не нужно. Максин, прекрасная Максин. Такая потерянная, но в то же время милая и чистая, словно только что выпавший первый снег, еще не тронутый, свежий. Да, Макс была именно такой, и Марк хотел навсегда запечатлеть эту девушку на своих снимках. Он был одержим ею, этой большеглазой, витающей в облаках мечтательницей. Ее обнаженная красота сводила его с ума: юное тело, бледная кожа, стройные ноги, маленькая грудь, тонкие запястья, мягкий изгиб шеи. И, конечно, невинный, неосмысленный взгляд, направленный на объектив камеры и в то же время сквозь. Казалось, она смотрела ему в глаза через широкоугольную линзу. О, Максин, что же ты делаешь?       С каждым днем одержимость этой девушкой усиливалась, снимки получались более атмосферными, а модель становилась все отрешенней и потерянней, пропадая в остатках своей реальности. Сколько раз она уже меняла их? Словно перчатки, которые испачкались или не подошли по размеру. Разные действительности пролетали незаметно. Девушка давно забыла, каким было настоящее, и существовало ли оно вообще. Стараясь спасти всех, она отматывала время, будто примеряла все новые платья, пытаясь найти вещь по размеру. Но судьба, распорядившаяся дать Макс эту силу, также решила забрать ее. И Колфилд оказалась не в лучшей из реалей, когда это произошло.       Не способная более вернуться в свое время, потеряв связь с подлинной реальностью, девушка застряла в месте, где ее уже никто не найдет, с человеком, который ее никогда не отпустит.

***

      Впервые он хотел свою модель так сильно. Но Марк старался держаться, боясь разрушить этот миг невинности и чистоты, запечатленный на его фотографиях. Его Максин была такой непорочной... Мужчине нравилось, что сейчас она принадлежит ему. Хотя нет, она всегда была его, с того самого момента, как впервые появилась в классе со своей ретро камерой, такая смущенная, украдкой смотрящая на него. Он был поражен. Уже тогда она безоговорочно и безвозвратно принадлежала ему.       — Твои селфи... Черт, как же я ненавижу это слово! — Камера щелкнула затвором, отразив на пленке лежащую на полу девушку. Она сфокусировала взгляд на мужчине, собирая остатки своего почти погибшего сознания. — О чем это я? Ах, да. Твои селфи хороши. Как только я увидел одно, то сразу понял, что ты особенная. — Щелчок. — Но им не достает честности. Ты словно пытаешься запечатлеть краткий миг на снимке и остаться в нем навсегда. — Джефферсон снова нажал на кнопку, а на компьютере появилось изображение бесчувственного, будто вовсе мертвого лица. Взгляд устремлен на объектив. — Боже, Макс, это восхитительно, — восторгался он, смотря на получившуюся фотографию. Но вскоре продолжил первоначальную тему. — Это неправильно! Портрет должен отражать момент наивысшей чистоты и невинности модели. Ты должна быть настоящей, изначальной. Первозданной. Это тот миг, когда ни одна эмоция еще не родилась на твоем лице. Я чувствую, что создаю тебя заново, Максин. Это так трогательно. — Марк опустился на одно колено перед девушкой и коснулся бледной щеки. — Ты делаешь меня Богом.       Казалось бы, сейчас он встанет и продолжит фотосессию, погруженный в глубины очарования этой девушки. Но она едва ощутимо дотронулась до его ладони. Впервые за эти два месяца эмоции расцвели на ее лице. Правда, это были не страх или отчаяние, даже не безумие. Смирение. Джефферсон был так обескуражен, что не смог вымолвить ни слова. Но этого не требовалось — за него говорила она:       — Я... хочу к Хлое. — Тихий шепот, похожий на хруст опавших осенних листьев под ногами, породил в мужчине такую злость, такую необузданную ярость. — Пожалуйста.       Джефферсон скинул маленькую холодную ладошку со своей, будто обжегся, и отошел в сторону. Его изнутри сжигал столь необузданный гнев, что мужчина боялся ненароком навредить модели за недавние слова, осевшие на мебели подобно слою пыли.       Как же давно он не слышал ее голоса. Раньше он был похож на тихую мелодию, плавную, как полет бабочки. Но сейчас это был хрип, смахивающий на скрип старой дверной петли. Неужели его Макс начинает чахнуть? Только сейчас фотограф задался этим вопросом, и ответ на него, возможно, является самым важным, что ему когда-либо доводилось знать.       Если бы Марк сейчас обернулся, он увидел бы, с какой мольбой в глазах на него смотрела беспомощная девушка, модель, жертва.       Что будет делать сам Джефферсон, когда его любимая и единственная муза канет в лету? Теперь ее жизнь связана с его, она не может просто взять и умереть. Ведь мужчина отправится за ней даже на край света, даже на небеса.       — Я не могу отпустить тебя, Макс, — сказал он, так и не взглянув на нее.       — Почему, Марк? Почему не убьешь меня, как остальных? — Формальность сейчас была бессмысленна. Девушка уже не видела в этом человеке «мистера Джефферсона». Он перестал им быть, когда пустил пулю в лоб ее лучшей подруге. Макс никогда его не простит. Никогда.       — Я сам не знаю. — Мужчина не понимал себя. Эта девушка настолько очаровала его, что отныне он не мог судить здраво. Может, это безумие. Или любовь...